Несмотря на то, что в лагере было очень мало женщин, да и те, вне всякого сомнения, принадлежали к самой древней на земле профессии, Венеция не испытывала страха. Она считала, что маленький «кольт» на поясе спасет ее от любых неожиданностей, и к тому же ни секунды не сомневалась, что отлично сумеет за себя постоять.

Заправив в сапоги коричневые шерстяные штаны и надев шелковую рубашку в тон, Венеция вспомнила гримасу неудовольствия на лице матери, когда та перед отъездом застала ее за примеркой этого наряда. Зато отец счел ее одежду весьма практичной.

— Помилуй бог, Милли, только не говорите мне, что вы предпочли бы увидеть ее слоняющейся по прерии в бархате и кружевах.

— Я вообще не хочу видеть ее слоняющейся, как вы изволили изящно выразиться, в этом диком краю. Мне бы хотелось, Уильям, чтобы вы не забывали, что Венеция — молодая, хорошо воспитанная леди. Во всяком случае, мы пытались ее воспитывать, — ядовито добавила она.

— Господь всемогущий, женщина, — взорвался Брэддок. — Венеция человек, а не шоколадная конфета, которая может растаять под дождем. Мы едем в прекрасный край, и я уверен, что ей там очень понравится.

Миллисент тяжело вздохнула. Если бы Уильям Брэддок не нажил многомиллионное состояние с тех пор, как они впервые встретились на весеннем котильоне в Ричмонде, она бы наверняка предложила ему отправиться на картофельные поля Ирландии, где ему, вне всякого сомнения, было самое место.

— Отлично, Уильям, поступайте, как считаете нужным. Я высказала вам свое мнение, но вы предпочитаете его игнорировать — впрочем, как обычно. Я надеюсь, что вас с Венецией ожидают веселые приключения, — последнее слово сопровождало весьма выразительное пожатие плечами.

Итак, одетая в наряд, который ее мать сочла бы просто скандальным, Венеция Брэддок начала подниматься на холм, надеясь, что на его вершине дует прохладный ветер. Проливной дождь, не утихавший несколько последних дней, как следует намочил землю, все развезло, а некоторые места превратились просто в болото. Венеция не прошла и четверти мили под палящими лучами солнца, а ее шелковая рубашка уже пропиталась потом. Она закатала рукава, расстегнула ворот настолько, насколько это позволяло, и пожалела, что надела темную рубашку, которая притягивала к себе солнце.

Преодолев полдороги по склону холма, Венеция дошла до того места, где тропа упиралась в непроходимую грязь. Девушка негромко выругалась. Возвращение в душную комнату гостиницы не казалось ей привлекательным, а идти дальше было невозможно.

Оглядевшись по сторонам, Венеция вдруг заметила индейца, спящего в тени узловатого горного можжевельника. В последнее время ей уже доводилось встречать индейских разведчиков, и ни один из них не показался ей устрашающим. Кроме того, она родилась на свет с изрядным запасом смелости. Как бы то ни было, Венеция быстро преодолела разделяющее их расстояние, встала у индейца в ногах и ткнула его носком сапога.

— Эй, вставай! Мне нужна помощь!

Индеец не пошевелился. Совершенно бессознательно скользнув взглядом по длинной поджарой фигуре, облаченной только в кожаные штаны и мокасины, она обнаружила, что этот мужчина просто великолепен. Мускулистая грудь с четким рельефом мышц, тонкое лицо с прямым носом и высокими скулами, черные, гладкие, как шелк, волосы, стянутые на затылке… На какое-то мгновение Венеция буквально застыла под палящими лучами солнца, загипнотизированная красотой дикаря. Придя в себя, она еще раз стукнула носком сапога по мокасину индейца, на этот раз решительнее, словно пытаясь стряхнуть наваждение. Наконец мужчина широко раскрыл глаза и в недоумении взглянул на Венецию.

Джон Хэзард Блэк рассматривал стоящую перед ним изящную женщину, поражаясь ее классической красоте. Блестящие рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам густой волной, большие глаза, нежные, пухлые губы… Но когда она заговорила, ее голос звучал властно:

— Ты что, не слышишь меня?

Венеция привыкла приказывать слугам и никогда ни в чем не знала отказа. Кроме того, день выдался ужасным: было невыносимо жарко, ей не удалось добраться до вершины холма, и она уже злилась на себя, что не поехала вместе с отцом. Как бы то ни было, резкость ее тона мгновенно разрушила ощущение гармонии и красоты.

— Перенеси меня через это, — Венеция говорила с индейцем, как с непонятливым ребенком, указывая на топкую грязь. — Я… дам тебе доллары. — Она вынула из кармана золотую монету в двадцать долларов.

Индеец не пошевелился; казалось, во всем его теле жили только глаза. Хэзард, взращенный на многовековой культуре племени абсароков, сын вождя, ставший по праву вождем, вообще слабо реагировал на приказы, исходящие от женщин. Это случалось только тогда, когда он пребывал в хорошем расположении духа, в противном случае он не реагировал никак. А этот день был для него явно не из лучших. Он жестоко схватился с агентом, который хотел купить его участок для одной из групп инвесторов. Когда Хэзард сказал, что участок не продается, агент отказался в это поверить; пришлось взять его на мушку. Кроме всего прочего, эта дамочка его разбудила, а он так нуждался в отдыхе: если ты добываешь золото, поспать почти не удается, — от этого зависит твое выживание.

— Сорок долларов, — предложила Венеция, достав еще один золотой: она была уверена, что увеличение гонорара заставит индейца ответить.

Однако мужчина не пошевелился, а его темные веки, опушенные густыми ресницами, утомленно опустились.

— Ты что, не понимаешь? — взорвалась Венеция. — Сейчас же перенеси меня через грязь!

Так и не получив никакого ответа, она застыла на мгновение в бессильной ярости, потом топнула маленькой ножкой, обутой в тяжелый сапог, и достала револьвер.

Это оказалось роковой ошибкой, и, не будь Венеция так раздражена и утомлена, она бы сначала дважды подумала. Одним легким стремительным движением Хэзард вскочил на ноги и выбил у нее из рук «кольт», ударив по запястью ребром ладони. В следующую секунду Венеция оказалась на земле, пригвожденная его тяжелым телом. Сердце девушки гулко забилось. «Господи! — пронеслось у нее в голове. — Он же полуголый, явно разъярен, и к тому же индеец! Что же я наделала?!»

— Идиотка! — прорычал мужчина, в глазах его полыхнули опасные огоньки.

Хвала творцу, он все-таки хоть как-то говорит по-английски.

— Прошу прощения! — воскликнула униженная и до смерти перепуганная Венеция. — Прошу вас, простите меня…

У нее перехватило дыхание, пульс зачастил. Что он с ней сделает? Убьет? Изнасилует? Снимет скальп? Какая же она и в самом деле идиотка!

Взгляд Хэзарда скользнул по длинной шее и остановился у скромного выреза. Интересно, там, под рубашкой, ее кожа такая же нежная и золотистая?.. Глаза его неожиданно подобрели, выражение лица изменилось, исчезли жестокие складки у губ. Он держал ее за запястья, и грудь незнакомки касалась его обнаженной груди. Отпустив одну руку, Хэзард осторожно отвел шелковую ткань в сторону и усмехнулся, заметив, как широко распахнулись ее глаза. Никогда еще ему не приходилось видеть такой голубизны.

Венеция вдруг с ужасом ощутила, как напряглась его плоть возле ее бедра, услышала, как тяжело и часто забилось у него сердце. Может быть, закричать? Или тогда он сразу убьет ее?

— Прошу вас… — повторила Венеция, голубые глаза молили о пощаде.

Хэзард на мгновение представил, сколько удовольствия он мог бы ей доставить, — да и себе заодно. У него давно не было женщины, потому что он с некоторых пор зарекся пользоваться услугами проституток. Несколько секунд он смотрел ей в глаза, но здравомыслие все-таки взяло верх. Хэзард рывком поднял Венецию на ноги, потом нагнулся, подобрал ее «кольт» и вложил его в кобуру. Венеция обратила внимание на его красивые руки с длинными тонкими пальцами и очень крепкими мускулами. Все так же не говоря ни слова, он подхватил Венецию на руки и решительно шагнул в грязь.

В первое мгновение девушка испытала огромное облегчение: слава богу, убивать ее он, кажется, не собирался. Но очень скоро Венецию охватили уже совсем другие чувства. Она ощутила странный жар во всем теле, не имевший ничего общего с влажной жарой, окружавшей их. Индеец крепко прижимал ее к груди, она чувствовала биение его сердца, обжигающее прикосновение рук… Венеция взглянула на чеканный профиль всего в нескольких дюймах от собственного лица, и у нее по спине пробежал неприятный холодок.

Хэзард почувствовал, как девушка задрожала в его объятиях, и еще раз выругал себя за излишнюю щепетильность. Он чувствовал возбуждение и, если бы не страх в ее огромных голубых глазах, всерьез подумал бы о том, что ему стоит уступить своим желаниям…

Достигнув твердой земли, Хэзард поставил Венецию на ноги. С робкой улыбкой она протянула ему две золотые монеты и еще раз извинилась. Хэзард покачал головой и, взяв золотые, сунул их ей обратно в нагрудный карман рубашки. Обычный жест привел к необычным результатам: когда его сильные пальцы проскользнули в узкий карман, неожиданное ощущение близости напугало их обоих. Хэзард почти грубо выдернул руку, резко развернулся и ушел. А Венеция Брэддок, впервые испытавшая потрясение от мужского прикосновения, осталась стоять, пораженная непривычным для нее смущением. Что это было? Колдовство, чары, гипноз? Венеция с досадой тряхнула головой, отгоняя ощущение неловкости. Она никогда не верила в дешевую романтику. Ее мир был ясен и прост.

На следующий вечер, когда солнце уже село и долгожданная прохлада наконец спустилась в долину, Венеция снова проделала свой вчерашний путь, только теперь верхом. Проезжая по грязи, которая так напугала и огорчила ее накануне, она незаметно бросила взгляд в сторону от тропы, где под можжевельником тогда спал индеец. Разумеется, там никого не оказалось, и Венецию удивило собственное разочарование. Пришлось напомнить себе, что этот мужчина был «примитивным аборигеном», как сказала бы ее мать, и по-английски мог произнести лишь несколько слов. Но когда она увидела огонек на самой вершине горы и сообразила, что это светится окно хижины, ее сердце забилось, словно птица в клетке. Ей вдруг стало тепло…