Венеция лежала на шкурах — разгоряченная, счастливая, довольная, без памяти влюбленная в мужчину, за которым она наблюдала. А Хэзард порылся на полке, нашел кожаный мешочек, вынул оттуда пригоршню сухой травы и бросил в котел.

— Это лимонная трава, — объяснил он Венеции в ответ на ее вопросительный взгляд. — Надеюсь, тебе понравится.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я же здесь вырос, биа. Я знаю каждый дюйм отсюда до Винд-ривер, каждую птицу, каждое животное, каждое дерево. Я знаю каждое пастбище, каждый горный пик и каждый ручей. Это моя земля.

Его слова прозвучали как поэма, и Венеция задумалась, удастся ли ей когда-нибудь понять такое единение с природой. Она умела только приобретать. А Хэзард знал землю, на которой они жили, и воспринимал природу как продолжение самого себя.

— Что ты делал, когда был маленьким? — Венеции захотелось поближе узнать мужчину, которого она любила, ей хотелось понять его культуру, его народ.

Хэзард далеко унесся в своих мыслях, а когда вернулся к реальности, посмотрел на Венецию так, словно видел впервые. Ее волосы должны были бы быть не золотистыми и кудрявыми, а черными и гладкими, а кожа — более смуглой. Почему эта белая женщина лежит на шкурах бизона? Пришлось напомнить себе, что мисс Венеция Брэддок — его страховка от смерти. Во всяком случае, на какое-то время. Благодаря ей он пока еще владеет своими участками, хотя ему следовало бы ее ненавидеть, как он ненавидел все, что она собой воплощала, — привилегии богатства, пустые разговоры, жажду наживы.

Однако Венеция лежала на шкурах совершенно естественно, словно провела так всю жизнь, — одна рука под головой, другая вытянута вдоль тела, одна нога чуть согнута в колене.

— Так что ты делал, когда был маленьким? — повторила она свой вопрос, решив, что Хэзард ее не слышал, — настолько он выглядел отстраненным и чужим.

— То же, что и все дети.

Хэзарду вдруг стало грустно. Было что-то нестерпимо знакомое в том, как лежала Венеция. Хэзард вспомнил другую женщину, лежавшую так же в его вигваме на одном из горных пастбищ много лет тому назад… Но он не хотел, чтобы Венеция Брэддок стала еще одним неотвязным воспоминанием. Она и так заняла слишком много места в его настоящем. Она — его заложница, гарантия того, что он увидит утро следующего дня, а теперь еще и любовница… Хэзард понимал, что, раз уступив, он не сможет больше противиться собственному желанию. Но если так, нужно пользоваться тем, что послали ему духи. Хэзард по-прежнему верил, что без их воли в этой жизни не совершается ничего.

— Иди сюда, — он протянул Венеции руку. — Садись ко мне на колени и лучше сама расскажи мне о своем детстве. В моем не было ничего особенно интересного.

Он обнимал женщину, вполуха слушая ее рассказ. Мелодичный звук ее голоса прогонял прочь страшные призраки прошлого. Она казалась ему теплым живым талисманом против злых духов.

А Венеция говорила, не в силах оторвать глаз от его лица. Никогда еще она не видела такого красивого человека. Протянув руку, она провела пальцами по его щеке и неожиданно произнесла:

— Ты знаешь, а я ведь люблю тебя.

Эти простые слова потрясли Хэзарда. Он почувствовал, что привычное спокойствие покидает его, а этого никак нельзя было допустить.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — медленно ответил он, осторожно выбирая путь между ответственностью и совестью. — Молодым девушкам часто кажется, что они любят своего первого мужчину…

— Того, кто лишил их девственности?

— Я хотел сказать, который занимается с ними любовью.

— Неужели?

На ее лице появилось скептическое выражение, Хэзард быстро добавил:

— Во всяком случае, я слышал об этом. Венеция неожиданно улыбнулась.

— Меня не интересуют другие. Я люблю тебя. Но тебе не о чем волноваться, — спокойно добавила она. — Я не жду, что ты тоже полюбишь меня.

Венеция была новичком в любви, но интуиция подсказывала ей: никогда не стоит давить на мужчину и добиваться скорого ответа.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что отец скоро заберет тебя отсюда и мы больше никогда не увидимся. Ты выйдешь замуж за молодого человека, равного тебе по положению и состоянию, будешь воспитывать детей…

— Я могу остаться здесь, — парировала Венеция.

— Зачем? — выпалил Хэзард, и это прозвучало невежливо.

— Ну, например, чтобы наблюдать за папиными рудниками…

Венеция не обиделась на его грубость: это все-таки было проявлением чувств и устраивало ее куда больше, чем холодная отстраненность.

Хэзард усмехнулся:

— А заодно и за моими?

— Как тебе не стыдно?! — возмутилась Венеция. — хочу тебе помочь.

— Я знаю. Прости. Ты и так помогаешь мне.

Его губы прижались к ее губам. Он не хотел говорить о шахтах и о бледнолицых, о том, что они будут делать через год, через месяц, через неделю… обо всех препятствиях и неприятностях. Он не хотел ни о чем вспоминать. Он хотел забыться хотя бы на одну ночь.

— Я люблю тебя, — прошептала Венеция, когда Хэзард оторвался от ее губ.

— Я знаю. И ты нужна мне…

Он очень осторожно усадил ее в большое кресло у очага, нежно поцеловал теплые, мягкие губы, убрал волнистые волосы с лица. Потом раздвинул ей ноги и медленно, так, что Венеция задрожала от предвкушения, опустился на колени между ними. Нагнувшись, Хэзард взял в рот ее розовый сосок, и она почувствовала, как волны желания расходятся от груди по всему телу. В какой-то момент Венеция поняла, что, если он сейчас же не овладеет ею, она просто умрет.

— Чего ты ждешь? — прошептала она, вцепившись в его плечи. — Я хочу тебя! Сейчас!

— Не торопись. Боюсь, твой муженек еще от тебя натерпится, красавица, — поддразнил ее Хэзард. — Но, надеюсь, у него хватит выносливости. Ты так любишь отдавать приказания… А что, если тебя не станут слушаться?

— Но я всегда получаю то, чего хочу!

— Получала, — насмешливо поправил ее Хэзард.

— Ты меня утомляешь, — нахмурилась Венеция. — Почему с тобой всегда приходится бороться?

— Потому что ты не научилась быть покорной, киска, — прошептал он. — Тебе хочется всеми руководить, а я никогда не подчиняюсь приказам — особенно женским.

— Я не хотела приказывать тебе, — невинный взгляд ее голубых глаз растопил бы и камень. — Тебе больше понравится, если я подожду, пока ты сам меня попросишь?

Хэзард рассмеялся. Он смеялся над ее наивностью, над своими неуместными угрызениями совести, над этой маленькой авантюристкой, которую он просто обязан был укротить.

— Ах, черт возьми! — сдался он наконец, и его улыбка сразу стала мягкой, обезоруживающей. — Какая заметная разница…

Когда Хэзард резко поднялся и одним мощным движением вошел в нее, они оба почувствовали, как мир покачнулся.


Много времени спустя, поглаживая темноволосую голову, лежащую у нее на коленях, Венеция негромко напомнила:

— Вода уже согрелась.

— Теперь я слишком устал. — Хэзарду и в самом деле казалось, что он не сможет даже пошевелиться. — Вовсе не обязательно принимать ванну каждый день.

— А мне казалось, что абсароки — это самые чистоплотные люди в мире, — поддразнила его Венеция.

— Почему женщины так любят вызывать у мужчин чувство вины?! — прорычал он, но не шевельнулся.

— Не засыпай!

Венеция потрясла его за плечо, Хэзард поднял голову, потом медленно встал. Он был совершенно без сил.

— Куда больше ванны мне нужен хороший сон.

— Мы быстренько искупаемся! — взмолилась Венеция.

— Если я влезу в ванну вместе с тобой, никакое «быстренько» у нас не получится.

— Как мило…

— Ты чертовски утомительна, ты знаешь об этом?

— Но очень привлекательна, — парировала Венеция.

Хэзард улыбнулся, его глаза засветились нежностью.

— Но очень привлекательна, — согласился он.

— Я налью воды? — предложила она. Хэзард вздохнул.

— Я сам налью. — Он сделал два шага, потом остановился. — Если пообещаешь мне кое-что.

— Все, что угодно, — радостно воскликнула Венеция.

— По крайней мере, не говори больше «еще» до следующей полуночи.

— Обещаю, — улыбнулась Венеция.

Ванна оказалась приятной и освежающей. Хэзард откинулся на подголовник, удовлетворенно вздохнул и покрепче обнял Венецию. Она сидела у него между ног, прижимаясь спиной к его груди.

— А ты когда-нибудь раньше купался вместе с женщиной?

— Нет, — легко солгал Хэзард.

— Почему? Это так приятно.

— Не было времени, — снова солгал он.

— По-моему, ванна для двоих — гениальное изобретение!

— Этому изобретению, дорогая, по меньшей мере четыре тысячи лет. Секс вообще весьма неоригинален.

— В самом деле? — отшутилась Венеция. — Ты хочешь сказать, что мы не первые?

— Возможно, мы первые на этой стороне горы в хижине на участке 1014, но и только.

— Какой же ты холодный, расчетливый прагматик!

— Жизнь делает тебя таким, крошка. Она разрушает все иллюзии. Чаще всего это происходит при помощи оружия… Разумеется, я не могу говорить от имени богатых девушек из Бостона. Вы, очевидно, утрачиваете иллюзии по другим причинам. Например, если отец подарит вам кольцо и изумруд на нем окажется меньше голубиного яйца.

— Не издевайся надо мной!

— Прости, ты права. Как бы то ни было, сегодняшний вечер полон иллюзий и очарования. — Его пальцы коснулись изгиба ее бедра.

— Между прочим, девушки из высшего общества не только считают драгоценности. У нас много и других дел, — обиженно заявила Венеция.

— О, я уверен, что вы приносите немало пользы! — усмехнулся Хэзард. — Ладно, давай говорить серьезно. Я просто умираю от голода и мечтаю о хорошей пище. Скажи мне, котенок, ты в самом деле сможешь приготовить шоколадный кекс, если я раздобуду для тебя поваренную книгу? Мне так хочется шоколадного кекса…

— Неужели больше, чем меня?

— Ни в коем случае, биа, — Хэзард был истинным джентльменом. — Ты — мой любимый шоколадный кекс, и тебя я предпочитаю всему остальному.