— В самом деле, — рассмеялась Линн. — Спасибо вам! Приходите еще! После разговора с вами я чувствую себя другим человеком.

Мона попрощалась и вышла на улицу.

«Интересно, какой роман она написала бы обо мне? — думала она. — Что ж… возможно, когда-нибудь я найду в себе силы рассказать кому-то о Лайонеле. Может быть, расскажу Линн».

Ей казалось, говорить об этом с малознакомым человеком будет легче, чем с кем-то из близких. Но не сейчас… сейчас, чувствовала она, любая попытка поделиться своим горем обернется для нее слезами.

Та оцепенелость чувств, с которой она приехала в Англию, отступила — теперь ее эмоции в любой миг готовы были вырваться наружу.

«Хватит об этом думать! — приказала она себе. — Забудь о прошлом, не тревожься о будущем — учись жить в настоящем!»

Надо постараться развить в себе интерес к окружающим. Она любит Дороти, ей понравилась Линн Арчер; наверняка найдутся здесь и другие симпатичные люди. Ведь сама она только что советовала Линн интересоваться чужими историями!

Увы, давать хорошие советы другим куда легче, чем следовать им самой.

На миг ей показалось, что усаженная деревьями аллея и Аббатство в конце ее — лишь сон или мираж, что сейчас она проснется — проснется в объятиях Лайонела…

Но рассудок холодно и логично вернул ее к действительности. Лайонела больше нет. Он умер и лежит в земле. А ей предстоит доживать жизнь без него — длинную, одинокую, серую жизнь, такую же унылую, как раскисшая дорога под ее ногами.

Глава девятая

«Как все-таки хороша Англия!» — думала Мона.

Она замерла на миг, любуясь открывшимся перед ней пейзажем. Солнце садилось, окрасив западный край неба розовым сиянием.

Над полями сгустился легкий туман, и в нем, словно на старинной гравюре, чернели оголенные ветви деревьев; но над озером воздух был чист и прозрачен.

Озеро раскинулось перед Моной, словно зеркало из расплавленного серебра. По берегам его плескались и ныряли утки, а ближе к середине по озерной глади величественно, почти невесомо скользили белоснежные лебеди.

На противоположном берегу высился особняк Коббл-Парк — громада красного кирпича елизаветинской постройки, с многоступенчатыми лестницами крыш и башенками труб, а вокруг него — старая тисовая изгородь. В лучах закатного солнца особняк выглядел величественным и немного нереальным, словно сложный геометрический чертеж.

И как будто для того, чтобы добавить последний штрих к этому чудесному и истинно английскому виду, стая голубей вспорхнула с конька крыши и закружилась над флагом, лениво колеблющимся в порывах легкого ветерка.

Стоя здесь и любуясь этой красотой, трудно было поверить, что весь мир охвачен войной, свирепой и неумолимой, что в любой миг вся мощь современных орудий смерти может обрушиться и на этот «зеленый мирный край».

«Словно в кошмарном сне, когда никак не можешь проснуться», — подумала Мона.

Ей вспомнилось недавнее путешествие через Атлантику. Днем пассажиры делали вид, что им все нипочем, но вскакивали и испуганно озирались при любом неожиданном звуке. А ночью Мона плохо спала, в любой миг ожидая сигнала тревоги, по которому нужно будет вскакивать и бежать к шлюпкам, спасаясь от грозящей гибели.

Но здесь, в Англии, хоть многие города и села несли на себе уродливые шрамы войны, остались и мирные, не тронутые бедой места — такие как это.

Из размышлений о красоте и покое, царящим в поместье Майкла, Мону вывел автомобильный гудок. Армейский грузовик защитной окраски, набитый солдатами, промчался мимо нее и свернул к дому.

Тут Мона вспомнила, что половину своего особняка Майкл отдал под нужды армии. Лишь теперь она заметила новые, необычные черты знакомого пейзажа: огневую точку на берегу озера, несколько складов боеприпасов между деревьями, окружающими аллею. Да и сама аллея совсем разбита — должно быть, по ней часто ездят тяжелые грузовики.

Даже здесь ни на минуту нельзя забыть о войне.

Мона двинулась дальше. Чем ближе подходила она к Коббл-Парку, тем разительнее действовала на нее красота старинного особняка. Как будто бы этот дом властно требовал от нее: запомни меня — запомни на случай, если больше мы не свидимся.

Дверь открыл старик дворецкий, служивший Меррилам со времен детства Майкла. Сейчас он почти совсем оглох и с трудом ходил из-за ревматизма.

— Бейтс, где майор? — спросила его Мона.

— В библиотеке, миледи. По крайней мере, последний раз я его видел там.

— Я пройду, — сказала Мона. — Объявлять не нужно, майор меня ждет.

Она прошла по широким коридорам, украшенным картинами старых мастеров, через просторную гостиную с высоким потолком: когда-то здесь была роскошная зала, но Майкл предпочел превратить ее в обычную жилую комнату. Наконец Мона добралась до библиотеки — небольшого помещения с рядами книг от пола до потолка. Здесь Майкл обыкновенно работал; здесь было его личное святилище.

Мона открыла дверь и, услышав голоса, с удивлением поняла, что Майкл не один.

Обычно, зная о ее приходе, он выходил ее встретить, но сегодня, как видно, был занят с кем-то другим.

Первое, что увидела Мона, — девушку с толстой белокурой косой, обвитой вокруг изящной головки. Огромные глаза девушки смотрели на нее с удивлением и даже некоторым испугом. Майкл поднялся из-за письменного стола и пошел навстречу гостье.

— Здравствуй, Мона! — поздоровался он. — Извини, я был занят, поэтому тебя не встретил. Со Стеллой Ферлейс ты, наверное, еще не знакома. Мисс Ферлейс — леди Карсдейл. С тех пор как мой Гэллап ушел на фронт, Стелла управляет ближайшей к дому фермой.

«Так она из Земледельческой дружины!» — подумала Мона. Теперь она заметила на зеленом джемпере девушки форменный значок.

— Здравствуйте! — проговорила она, протягивая руку. — Надеюсь, майор Меррил не слишком строго вами командует?

— Что вы, совсем нет! — ответила Стелла Ферлейс.

Мона заметила, что говорит она тихо и робко.

«Какая хорошенькая! — подумала она. — Просто Юнона в форме».

— Нашими дружинницами командовать незачем, — с улыбкой добавил Майкл. — Свое дело они прекрасно знают, и мои указания им не требуются. Откровенно говоря, посмотрев, как они работают, я начинаю подозревать, что Гэллап и многие другие мои работники в последние годы зря ели свой хлеб.

— У меня много дел, я, пожалуй, пойду, — проговорила Стелла Ферлейс. — Спасибо вам, майор Меррил.

— Увидимся утром, Стелла, — ответил Майкл, провожая ее до дверей. — Найдете дорогу обратно?

— Теперь, наверное, найду, — ответила Стелла, — хотя, по совести сказать, никогда еще я не бывала в таком огромном доме. — Она робко улыбнулась Майклу, затем перевела взгляд на Мону. — До свиданья, леди Карсдейл.

— До свиданья, — ответила Мона.

Она подошла к камину и удобно устроилась в кожаном кресле с высокой спинкой. Когда Майкл закрыл дверь, Мона обвиняюще повернулась к нему:

— Так-так, оказывается, у тебя есть свои секреты! И как же тебе удается прятать от всех такую красавицу?

Майкл рассмеялся:

— А ты раньше не видела Стеллу? Хороша, правда? Она живет здесь, у меня.

— Бог ты мой! Что скажет миссис Гантер?!

— Ничего она не скажет. Стелла ночует в одной комнате с экономкой, а строгий нрав моей миссис Микерс всей деревне известен. Мне всегда казалось, что она происходит из семейства Гранди[8].

— Так прекрасная Стелла — твоя единственная постоялица? Или у тебя тут целый гарем?

— Еще четыре девушки живут здесь, и еще шестеро расквартированы в деревне.

— Очень, очень любопытно! Ну, расскажи мне о прелестной Стелле. Кто она, откуда?

— Я сам почти ничего о ней не знаю. Она скромница и молчунья, как говорится, все держит при себе. Насколько я понял, она из Девоншира, отец у нее адвокат; жила она тихо и скромно, но, когда началась война, записалась в Земледельческую дружину. К делу она подошла ответственно — для начала окончила курсы в агрономическом институте и сдала экзамены, так что хорошо понимает, что делает. Вообще она хорошо образованна и, что важнее, умна.

— Просто совершенство ходячее, — пробормотала Мона.

Неожиданное раздражение в собственном голосе удивило ее саму. Почему-то ей не понравилось, что Майкл говорит об этой девушке с явным интересом и симпатией.

Бывая рядом с Майклом, она прилагала все силы, чтобы он обращал внимание в первую очередь на нее, и в последние несколько недель ей это, кажется, вполне удавалось.

Однако Майкл не переставал ее удивлять.

Он изменился — в этом сомнений не было; Мона подмечала в нем все новые черточки, которых прежде и заподозрить не могла.

Например, он вдруг оказался внимательным и чутким.

Взять хотя бы тот вечер, когда она попросила его угостить ее и Хаулеттов ужином в Бедфорде. Без лишних слов он прекрасно понял, что от него требуется, и с первой же секунды встречи легко, естественно, без натуги создал нужную атмосферу.

Он заказал отличный ужин и много выпивки — и осыпал комплиментами Дороти Хаулетт, чувствовавшую себя немного неловко в своих заемных нарядах.

Мона одолжила ей платье и шубу — по словам Дороти, такую тяжелую, что в ней и не повернешься. Однако, одевшись по-праздничному и отправившись развлекаться, Дороти как будто лет на десять помолодела. На несколько часов она позволила себе забыть и о детях, и об ОПФ, и о прочих своих заботах.

Новая Дороти — юная, хорошенькая и веселая — сидела рядом с мужем, нежно сжимая его руку, проливала слезы над сентиментальным финалом фильма, а потом без долгих уговоров согласилась отправиться в гостиницу, выпить еще по рюмочке и поболтать, прежде чем разъезжаться по домам.

Мона была благодарна Майклу за этот вечер.