— Нет, дорогая мачеха, моя рана пока не зажила. Но через пару недель, возможно, я уже смогу отправиться в Кастилию.

— Пэйн обещал позаботиться о тебе, — пробормотал Гастингс, придирчиво рассматривая оружие и доспехи. — Хотя, признаться, эта рана чертовски долго не заживает.

В глазах Элинор мелькнуло недоверие. Нельзя сказать, чтобы рана так уж беспокоила Пэйна, когда он скрутил ее на дороге. При мысли, что придется провести некоторое время в его обществе, она ощутила беспокойство.

— Разве так уж необходимо, чтобы я оставалась здесь?

— Это твой дом. И потом, ты будешь под рукой, когда мы вернемся.

— Но здесь так уединенно и холодно. Прошу вас, позвольте мне вернуться ко двору.

— Нет. Будет так, как я решил.

Элинор подошла к пригревшимся у очага гончим и погладила их, едва сдерживая слезы. Хоть она и жена Гастингса, ей вовсе не обязательно жить в этом мрачном замке. Может, ей удастся ускользнуть, когда Пэйн выпьет лишнего, тем более что старый Гастингс наверняка заберет с собой большинство воинов. Эта мысль придала Элинор бодрости.

Она никак не могла дождаться, когда лорд Генри наконец уедет. Сердце ее лихорадочно билось, с лица не сходила улыбка.

— Что-то ты очень радуешься, — буркнул он. Элинор очаровательно улыбнулась:

— Разве вы не говорили, что больше всего любите сражаться?

Гастингс набычился, но, вспомнив о гонце, сдержался.

— Когда я вернусь, Элинор, то научу тебя почтительному обхождению.

Напрасно он пытался запугать Элинор.

— Как скажете. Я полностью в вашей власти, — ответила она спокойно.

— Вот именно. Рад, что ты это понимаешь.

Они скрестили взгляды, и впервые Элинор не содрогнулась от отвращения. Возможно, потому, что худшее уже произошло и она выжила.

Он сгреб Элинор в охапку и прижал к себе с такой силой, что ребра у нее затрещали. К счастью, его окликнули.

— Позаботься о моей жене, Пэйн, — проворчал Гастингс, неохотно выпустив ее из рук.

— Конечно, отец.

Элинор снова ощутила беспокойство, перехватив оценивающий взгляд Пэйна.

Мужчины занялись погрузкой припасов и вооружения. Пэйн помогал им, насколько позволяла его рана. Гастингс с помощью оруженосца облачился в доспехи, но потребовал, чтобы Элинор пристегнула металлические наколенники, заявив, что это обязанность жены.

Затягивая кожаные ремешки, Элинор напомнила себе, что он уезжает и, возможно, никогда не вернется. Эта мысль принесла ей ни с чем не сравнимое утешение.

Наконец все было готово. Дул холодный ветер, небо заволокли низкие тучи. Поглядывая на юг, в сторону затянутых облаками гор, мужчины ворчали, поругивая безрассудство предводителей, решивших перейти Пиренеи в это время года.

Пэйн быстро распрощался с отцом и вернулся к теплу очага. Элинор последовала за ним. Некоторое время со двора еще доносились голоса, лязг металла и топот копыт, но когда последние из воинов пересекли подъемный мост, в сумрачном зале воцарилась тишина.

— Ну, Элинор, ваше желание исполнилось. Лорд Генри, слава Богу, уехал.

При всей неприязни, которую Элинор испытывала к Пэйну, в отношении к лорду Генри они были едины.

— Почему вы остались? — поинтересовалась она, заметив, что он снял повязку. — Только не говорите мне, что из-за раны.

Он усмехнулся:

— Вы очень наблюдательны. Зачем спешить? Есть масса куда более приятных дел, чем ползти на брюхе через Пиренеи. С маленьким отрядом я доберусь гораздо быстрее. Вы хоть представляете себе, сколько времени потребуется, чтобы пересечь Наварру? Только к лету они доберутся до Кастилии.

В отсутствие лорда Генри горный замок оказался вполне терпимым местом, и Элинор могла бы проводить дни в относительном покое, если бы не Пэйн. Вначале он держался учтиво, даже отчужденно, но спустя некоторое время дал понять, что не прочь завязать с ней более тесные отношения.

Он пресек попытки Элинор есть у себя в комнате, запретив слугам подавать ей еду.

— Почему я должна спускаться вниз? — сердито осведомилась Элинор, когда голод заставил ее сдаться.

— Потому что мне одиноко, Элинор. Мы могли бы скрасить друг другу вынужденное пребывание в этой глуши. Скоро горные потоки сделают дороги непроходимыми. Иисусе, неужели вы собираетесь торчать в своей комнате целыми днями? Мы могли бы кататься верхом, охотиться, играть в шахматы, петь дуэтом. Да все что угодно, лишь бы развеять скуку!

Элинор сочувственно улыбнулась — ее тоже мучили скука и одиночество.

— Хорошо, сэр Пэйн, давайте споем.

— Просто Пэйн, — с улыбкой напомнил он и взял ее за руку. — Мы могли бы подружиться. В конце концов, мы оба молоды.

Элинор недоверчиво посмотрела на него. Едва ли его удовлетворят дружеские отношения. До сих пор Пэйн держал себя в рамках, но надолго ли его хватит? В отсутствие отца он почти не притрагивался к спиртному, и ее надежда ускользнуть из замка, когда он напьется до бесчувствия, с каждым днем таяла.

Они стали совершать конные прогулки в сопровождении вооруженных слуг. Элинор почти не разговаривала, не желая поощрять ухаживания Пэйна.

Как-то холодным солнечным утром они поднялись на невысокий кряж, с которого открывался захватывающий вид на Пиренеи. Далеко на горизонте высились горы, сверкая на солнце снежными шапками. Ниже тянулась гряда зеленых холмов, чередуясь с лесистыми долинами и каменистыми склонами, на которых паслись овцы.

Пэйн дотронулся до ее локтя.

— Это было ужасно? — напрямую спросил он. Элинор сразу поняла, что он имеет в виду. Его интересовало, как прошла ее первая брачная ночь.

— Так ужасно, что я хотела бы об этом забыть, — с горечью ответила молодая женщина, невольно коснувшись щеки, на которой темнел синяк.

— Отец груб с женщинами, — заметил Пэйн, тронув коня. — К счастью, никто из сыновей не унаследовал это качество.

Элинор промолчала, хотя и поняла намек. Но когда они выехали на дорогу, пришпорила лошадь, лишив его возможности продолжить разговор.

Маленькая кавалькада с грохотом пронеслась по подъемному мосту и остановилась во дворе крепости. Мост теперь поднимали только на ночь. Уверенность Пэйна, что им не грозит нападение, имела под собой основания. Хотя Монтджой располагался неподалеку от главного пути через Пиренеи, в крепость редко забредали путники.

Когда они подъехали к конюшне, кобыла Элинор испуганно заржала и шарахнулась, чуть не сбросив всадницу. В темном проулке между зданиями сверкнули зеленые глаза и раздалось угрожающее рычание. Элинор вскрикнула. Леопард, которого обычно держали в клетке, вырвался на волю!

Почуяв запах хищника, испуганная кобыла взвилась на дыбы. Пэйн бросился к Элинор и выхватил у нее поводья.

— Назад, Шеба! — властно приказал он. — Назад! Громадная кошка нехотя отступила, но позы не меняла, изготовившись к прыжку. Пэйн с трудом удерживал обезумевшую лошадь. Дрожа, она вскидывала голову, всхрапывала и вращала белками. Слуги, боявшиеся леопарда ничуть не меньше, чем животные, попрятались, и Пэйну пришлось пригрозить конюху поркой, чтобы тот отважился выйти и завести кобылу в конюшню.

Оказавшись внутри, Элинор, близкая к обмороку, обессилено соскользнула с седла в руки Пэйна. Она едва стояла.

Прибежал Манту, раб-нубиец, приставленный ухаживать за леопардом. Ласково воркуя, словно перед ним был испуганный котенок, а не дикий зверь, он надел поводок на шею Шебы, которая, сразу присмирев, позволила себя увести.

— Не бойся, — успокоил Пэйн женщину, прижав ее голову к своей груди. — Когда Шеба под присмотром, она не опасна.

— Бедная моя лошадка, она никогда так не пугалась, — вымолвила Элинор дрожащим голосом.

Пэйн еще крепче обнял ее, гладя по волосам, и поцеловал в шею. Элинор напряглась и попыталась отстраниться.

— Спасибо, Пэйн, — поспешно сказала она. — Не знаю, что это на меня нашло. Наверное, мне передался ужас кобылы. — Поскольку он не собирался ее отпускать, Элинор уперлась ладонями ему в грудь.

— Элинор, милая, мне так жаль, — ласково произнес Пэйн, глядя в ее фиалковые глаза. — У Шебы злобный нрав. Вот почему я выпускаю ее только по ночам.

— Ее выпускают по ночам? — ахнула Элинор.

— А ты не знала? — Он ослабил объятия, и она отступила на шаг. — Шеба — отличный сторож: убьет любого чужака, который сунется во двор.

Элинор содрогнулась, представив себе, что могло случиться, если бы она попыталась бежать ночью. Подняв глаза на Пэйна, она ощутила холодок. В его золотистых глазах зажглись опасные огоньки. Видимо, он наконец отважился сделать шаг, которого она давно ждала.

— Хорошо, что у меня нет привычки гулять по ночам. Пэйн улыбнулся, обвив рукой ее талию.

— Да, жаль портить такую красоту, — согласился он и погладил ее по щеке, прежде чем она успела повернуться и быстро зашагать к замку.

Пэйн распорядился подать еду и вино. Расположившись у очага, они ждали, пока слуги накроют на стол. Пэйн молчал, мрачно наблюдая за Элинор, старательно избегавшей его взгляда.

Во время еды он не сделал попытки придвинуться ближе или как-то иначе ускорить события.

— Тебе неприятны мои прикосновения? — спросил он наконец.

Элинор застыла с куском хлеба в руке.

— Нет, я благодарна тебе за сочувствие, — искренне ответила она.

— Я хотел бы предложить тебе гораздо больше, чем сочувствие. Противоестественно, когда молодая красивая женщина живет как монахиня. Если тебе понадобится утешение… — Он многозначительно улыбнулся, поднеся кубок к губам.

Взгляды их встретились, и Элинор снова ощутила приступ страха.

— Позволь напомнить тебе, Пэйн, что я жена твоего отца.

— И ненавидишь его всей душой.

— Это не означает, что я готова упасть в твои объятия. Лицо Пэйна напряглось. Любезное, слегка насмешливое выражение исчезло, уступив место гневной гримасе. Пальцы крепче обхватили кубок.

— Будь на моем месте де Вер, ты не стала бы возражать. Элинор не нашла нужным отвечать на этот выпад. Поднявшись из-за стола, она стряхнула крошки с юбки.