Мое сердце принадлежит Тэйт. Я скорее задохнусь, чем смогу побороть эту нужду в ней.

Я стараюсь запомнить хорошие моменты, благодаря которым продолжу жить в ее сердце, пока буду далеко. Дождливые ночи, проведенные в моей машине. То, что кожа на ее шее отличается по вкусу от губ. Какой горячей она становится под одеялом. Как я теперь ненавижу спать один.

Телефон Тэйт вибрирует на прикроватной тумбочке. Я крепче сжимаю кулаки, осознавая, что все вот-вот рухнет.

Когда она проснется, мне придется причинить ей боль.

Тэйт поворачивает голову и открывает глаза. Ее тело постепенно пробуждается. Глубоко вздохнув, она медленно садится, сразу замечает меня в противоположном конце комнаты и смотрит прямо в глаза. Легкая улыбка играет на ее губах, пока она не замечает, что я не улыбаюсь в ответ.

Я указываю на ее мобильник кивком головы, надеясь, что она ответит и даст мне еще минуту. Мое сердце бешено колотится, жар переполняет грудь. Мне нужно найти силы, чтобы это сделать. Ради нас.

Ради нашего совместного будущего.

Глядя на телефон, Тэйт проводит большим пальцем по дисплею, затем снова поднимает глаза и шепчет:

– Они добрались до Новой Зеландии.

Она имеет в виду Джекса и Джульетту. Я отвез их в аэропорт вчера. Должно быть, ребята написали ей, что благополучно долетели. Мне, скорее всего, прислали такое же сообщение, только мой сотовый лежит в спортивной сумке у моих ног.

– Куда ты собрался? – спрашивает Тэйт, обратив внимание на сумку.

Я опускаю взгляд, после чего опять смотрю на нее, твердо решив не быть гребаным трусом.

– Я уезжаю на какое-то время, Тэйт, – отвечаю, стараясь говорить как можно мягче.

В ее глазах мелькает беспокойство.

– КПОЗ?[2]

– Нет. – Подавшись вперед, я опираюсь локтями на колени. – Я… – выдыхаю и продолжаю медленно: – Тэйт, я люблю тебя…

Она резко сбрасывает с себя одеяло и начинает тяжело дышать, уже подозревая, к чему все идет. Ее длинные белокурые волосы собраны в низкий хвост, поэтому я отчетливо вижу, как понимание отражается на лице девушки.

– Значит, Джекс был прав, – хрипло произносит она.

– Джекс всегда прав, – соглашаюсь я, жалея, что не могу продолжать то, чем занимался последние два года: просто завладеть ее губами, потушить свет и отключиться от внешнего мира.

Мой брат способен озвучить правду, которую все остальные боятся признать; он знает меня так же хорошо, как самого себя. Я несчастлив и больше не могу пользоваться поддержкой Тэйт.

– Живя так дальше… – говорю, качая головой, – я принесу тебе только страдания.

Джекс в курсе, что я ненавижу КПОЗ. Даже без моего признания он понимает, насколько мне противна жизнь в Чикаго. Колледж я тоже терпеть не могу. И нашу квартиру. У меня такое чувство, будто я – потерянный фрагмент головоломки.

Где мое место, черт побери?

Несколько дней назад Тэйт подслушала наш с Джексом разговор. Теперь она чувствует что-то неладное. Пора во всем сознаться.

Облажался, признал, поднялся.

Она резко переводит взгляд на меня, и я вижу, как ее глаза наполняются слезами.

– Джаред, если хочешь бросить КПОЗ, – выкрикивает Тэйт, – то бросай. Мне все равно. Можешь изучать что угодно. Или вообще ничего. Просто…

– Я не знаю, чего хочу! – взрываюсь я, чтобы не расплакаться. – В том-то и проблема, Тэйт. Мне нужно во всем разобраться.

– Вдали от меня, – огрызается она.

Встав, я запускаю пальцы в волосы.

– Проблема не в тебе, малышка, – пытаюсь ее успокоить. – Ты – единственная, в ком я уверен. Но мне нужно повзрослеть, а здесь у меня это не получается.

В двадцать лет я знаю о себе лишь одно: я люблю Татум Брандт. Два года назад мне казалось, что этого достаточно.

– Где – здесь? – уточняет девушка. – В Чикаго? В Шелберн-Фоллз? Или рядом со мной?

Я стискиваю челюсти и смотрю на улицу сквозь французские двери ее балкона. Мне хочется просто схватить Тэйт в объятия и не отпускать. Я не хочу уезжать.

Но я не могу сделать то, чего она от меня ждет: бросить учебу и остаться с ней. Чем я буду заниматься? Сидеть дома дни напролет, бродить по городу, неизвестно сколько лет перебиваться случайными заработками в поисках своего призвания, в то время как Тэйт будет каждый вечер приходить с занятий, продолжая двигаться вперед по жизни?

Мне неприятно так говорить, но, если откровенно, моя гордость этого не выдержит.

Я не смогу у нее на глазах превратиться в бойфренда-неудачника, который занимается всякой фигней, пытаясь найти себя.

Только я обязательно вернусь. Мое желание Тэйт никогда не угаснет.

Она сидит на кровати, на которой мы спали вместе почти десять лет, на которой я занимался с ней любовью бесчисленное количество раз. И я чувствую себя размазней, гребаным трусом, потому что мне необходимо уехать; гребаным трусом, потому что не хочу этого. Моя непреклонность дает трещину.

Но, прочистив горло и встретившись с Тэйт взглядом, я не отступаю.

– Арендная плата за квартиру внесена до конца учебного года, так что тебе не придется беспокоиться…

– Год! – перебивает она, подскочив с постели. – Гребаный год! Ты шутишь?

– Я не знаю, что делаю, ясно? В колледже я чувствую себя не в своей тарелке! У меня такое ощущение, будто ты несешься на скорости сто километров в час, а я постоянно пытаюсь за тобой угнаться!

Тэйт качает головой, не в силах поверить в происходящее.

Мне нужно это сделать. Совладав с собой, твердо заявляю:

– Ты понимаешь, чего хочешь от жизни, Тэйт, а я… – сжимаю челюсти, – я слеп, мать твою. Я не могу дышать.

Она отворачивается, чтобы спрятать слезы, которые, без сомнения, катятся по ее щекам, и повторяет:

– Ты не можешь дышать.

Внутри все переворачивается. Неужели Тэйт думает, будто это решение не ранит меня?

– Детка, – я разворачиваю ее лицом себе, – я люблю тебя. – Говорю, глядя в глаза цвета грозового неба. – Я чертовски сильно тебя люблю. Просто… мне нужно время, – умоляю я. – Нужно отстраниться, чтобы найти себя и понять, чего я хочу.

Что-то ища в моих глазах, Тэйт тихо спрашивает:

– Ну а что потом? Что случится, когда ты найдешь ту жизнь, которую ищешь?

Вопрос застает меня врасплох. Я выпрямляюсь. Для меня нет будущего без нее. Она должна это знать.

– Еще не знаю, – признаюсь я.

Не знаю, где я в итоге окажусь и чем буду заниматься, только Тэйт навсегда останется моей.

Однажды я снова вернусь домой.

Она кивает.

– А я знаю. – Ее тон становится язвительным. – Ты пришел сюда не для того, чтобы сказать, что вернешься, что будешь звонить или писать. Ты пришел, чтобы расстаться со мной.

Тэйт отходит назад, пытается отвернуться, но я ловлю ее.

– Детка, иди сюда.

Она опускает руки и отводит взгляд.

– Ох, пошел вон! – кричит девушка, испепеляя меня взглядом. – Ты вычеркиваешь из своей жизни всех, кто тебя любит. Ты жалок. Мне давно пора бы к этому привыкнуть.

– Тэйт…

– Уходи! – выкрикнув, она подходит к двери и распахивает ее. – Смотреть на тебя тошно, Джаред! Иди!

– Нет, – возражаю я, прищурившись и качая головой. – Мне нужно, чтобы ты поняла.

Тэйт с вызовом вздергивает подбородок.

– Я поняла только то, что ты хочешь жить без меня. Вот иди и живи.

– Нет, я не хочу этого. – Я пытаюсь подобрать слова, чтобы вернуть ее. – Не так. Я не хочу причинить тебе боль. Давай присядем и все обсудим. Я не могу оставить тебя в таком состоянии, – настаиваю я.

Почему она не понимает? Я не бросаю ее. Я вернусь.

Но она качает головой.

– А я не позволю тебе остаться. Тебе нужна свобода? Тогда уходи. Убирайся отсюда!

Проглотив ком, вставший в горле, я смотрю на нее. Черт, что происходит?

Сожаления молниеносно охватывают мои мысли, и я думаю, что мне следовало поступить иначе. Нужно было подготовить ее. Но я так не умею. Мне неведома осторожность.

Твою мать, я ошарашил Тэйт. Несмотря на то что за последнюю неделю мы отдалились друг от друга, она этого не ожидала.

После всего, что я с ней сделал за прошедшие годы, Тэйт по-прежнему мне не доверяет. Она не видит, что я пытаюсь быть сильным, стремлюсь стать достойным мужчиной. Тэйт уверена, что своим решением я вновь причиняю ей боль и с нее хватит.

– Сейчас же, – распоряжается девушка. Слезы высыхают на ее лице.

Я опускаю взгляд и чувствую, как напрягаются мышцы рук от желания догнать ее, схватить, прижать к себе, чтобы она растаяла в моих объятиях, как обычно. Тэйт мне необходима.

Она дождется меня.

Подняв свою сумку, я ухожу с полной уверенностью, что вернусь. Так нужно, но я обязательно за ней вернусь.

В итоге мне даже года не понадобилось. Всего шесть месяцев. Оказывается, шесть месяцев – это слишком долгий срок.

* * *

– Замечательно, – огрызнулась Паша, глядя в иллюминатор салона первого класса. – Теперь я точно понимаю смысл выражения «пролетный штат»[3].

Я проигнорировал ее недовольство увиденным, положил свой айпад в ручную кладь, подтолкнул сумку ногой обратно под сиденье и вздохнул:

– Не вешай нос. У нас в Шелберн-Фоллз тоже есть машины, выпивка и сигареты. Сразу почувствуешь себя как дома.