Бренда Джойс - Пламенный вихрь

Когда он увидел, что она злится, его глаза округлились.

Он обнаружил, что она пытается столкнуть его с себя.

— И что дальше? — спросил он, стараясь, чтобы в голосе звучало раздражение, которого он не чувствовал. Он только что провел самую немыслимую ночь в своей жизни с самой немыслимой на свете женщиной, да к тому же эта женщина целиком принадлежит ему. Его жена. Принадлежит ему одному. Никто не будет обладать ею. Эта мысль опьяняла. Миллион странных, нежных, возвышающих ощущений пронизывали его тело, будоражили его душу. Он обнял ее бедра и улыбнулся, глядя в ее потемневшие глаза. Ничто не могло испортить ему настроение. — И что дальше? — повторил он.

— Прошлой ночью… — начала она и смолкла, пронзив его убийственный взглядом.

Он еще шире ухмыльнулся и ткнулся носом ей в шею.

— Черт побери, прекратите, Бретт! Я говорю серьезно!

— Я тоже, радость моя, — сказал он и одним ловким, неожиданным движением повалил ее на себя. — Ведь у нас медовый месяц, — промурлыкал он.

На глаза Сторм навернулись слезы,

Ему вдруг стало страшно.

— Сторм, в чем дело?

Он был в ужасе оттого, что одно лишь упоминание о медовом месяце могло вызвать у нее слезы. Но как он мог подумать, что одна проведенная с ним ночь могла переменить ее? Он совсем забыл, что она его презирала. Одной ночи недостаточно, чтобы изменить мнение его упрямой жены.

— Мне не нравится, когда со мной обращаются как со шлюхой, Бретт, — гневно заявила она, но при этом хлюпала носом, и он понял, что она очень обижена.

Бретт уселся и утешающе обнял ее:

— Ты это о чем, chere? — Он говорил негромко и ласково. Его палец смахнул катившуюся по ее щеке слезинку.

— Ты такое говорил мне, — прошептала она, словно боясь, что их услышат.

— И что же?

— Никакой мужчина не станет говорить жене такие вещи, которые ты говорил. — Она вспыхнула. Он вдруг понял и еле удержался от смеха.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, и все.

Он погладил ее по щеке:

— Милая моя, но ведь ночью тебе все это вроде нравилось. — Он не мог сдержать улыбки. Она отвернулась.

— Нет, Сторм, смотри на меня. Все, что мы с тобой делаем вместе, — правильно, если мы оба хотим этого и получаем от этого удовольствие.

Она с сомнением посмотрела на него.

— Я хочу доставлять тебе радость. Я хочу, чтобы ты ощущала такой же подъем, как и я. — Он сжал в ладонях нежную грудь, потирая пальцем сосок. — Мы женаты. Никакая ты не шлюха. Ты — моя жена. Ничего нет плохого в том, чтобы играть в постели, если это увеличивает наслаждение. Поверь мне. — Голос его дошел до шепота.

Ей хотелось верить ему, хотелось доверять ему. Думать становилось все трудней — и все трудней вспомнить, почему она так сердилась. Она очень остро ощущала движения его пальца на своем соске.

— Бретт.

Он обхватил ладонями ее лицо, глядя прямо в глаза, пальцем поглаживая ей уголок рта.

— Ты — моя жена, Сторм, — сказал он. — Никогда не забывай об этом.

Когда наконец они спустились вниз, был уже полдень. Сторм, когда ей казалось, что он этого не видит, украдкой восхищенно поглядывала на мужа, как будто не могла оторвать от него глаз. Ей все вспоминались моменты разделенной ими страсти — как по-дикарски самозабвенные, так и необычно нежные. Он такой красивый. И ей нравилось, как он сейчас одет: в облегающие бриджи для верховой езды с высокими черными сапогами и простую полотняную рубашку. У него такие широкие плечи, он такой сильный, такой мужественный и полон энергии. Когда они проходили пустой зал на первом этаже, Сторм заметила, как две горничные оглянулись на ее мужа, и на мгновение ощутила прилив гордости и чувства обладания. «Этот мужчина — мой муж, — удивленно думала она. — Мой!»

Завтрак прошел в дружеском молчании, в столовой с высокими потолками, где, кроме них, никого не было. Почувствовав взгляд Бретта, Сторм подняла глаза от ломтика дыни и была вознаграждена теплой улыбкой. У нее дрогнуло сердце, и она уставилась на него, не в силах отвести глаз. Он склонился к ней и нежно коснулся губами ее губ. Еще несколько мгновений они смотрели друг на друга.

Сердце Сторм готово было разорваться от любви, которую излучали его глаза.

— До чего вы мило выглядите, — сказала с порога Елена. — Очень живописно. Бретт встал:

— Доброе утро, тетя.

Она подплыла к нему и подставила щеку для формального поцелуя. Потом сама наградила таким же поцелуем Сторм.

— Как вам спалось?

Сторм вспыхнула, а Бретт рассмеялся.

— Отлично, как и следовало ожидать, — ответил он, нежно взглянув на Сторм, и снова сел.

— Дон Фелипе уже встал, — обронила Елена, усаживаясь напротив. — Он знает, что вы приехали. — Она поймала взгляд Бретта, и Сторм почувствовала, что они без слов поняли друг друга.

Бретт пожал плечами:

— Я засвидетельствую свое почтение после завтрака. Как он?

— Умирает, — сказала Елена. Сторм ахнула.

— Милая, — сказала Елена Сторм, — знай вы его так же хорошо, как все мы, вы тоже поняли бы, что его дни сочтены. Именно поэтому София тоже приехала. — Она взглянула на Бретта: — Когда ее сын умер от этой ужасной болезни, а со смерти мужа прошло всего полгода, мне не хотелось, чтобы она жила одна, только в окружении слуг.

— Ну конечно, — безразлично согласился Бретт. — А где кузен Диего? Неужели он не присоединился к нам, чтобы наблюдать торжественное отбытие папаши?

— Бретт! — ахнула Сторм. Елена оставалась невозмутимой.

— Диего приезжает почти каждый день.

— А где донья Тереза?

— Она или запирается у себя, оплакивая детей, или сидит у дона Фелипе. Дело в том, что он ее терпеть не может. Обычно он ее выгоняет через несколько минут: ее слезы и причитания выводят его из себя.

Сторм посмотрела на тетю Бретта. Ничего не скажешь, эта женщина очень красива даже в черном траурном платье с глубоким, как у бального платья, вырезом, выставлявшим на всеобщее обозрение роскошную грудь. У нее была белая атласная кожа, тонкая талия и округлые, но не слишком широкие бедра. Очень красивая и очень жестокая — Сторм ощутила это каким-то внутренним чутьем. Вдобавок ей не нравилось, что Елена смотрит на Бретта, словно забавляясь, словно смакуя какую-то отличную, только им двоим известную шутку, будто она познала его — в библейском смысле.

— Вот вы где, — воскликнул Эммануэль, входя в столовую с неподдельно приветливой улыбкой. — Доброе утро, вы двое. Бретт, твоя жена словно золотистый луч солнца. — Эммануэль не скрывал своего восхищения.

— Еще бы, — согласился Бретт, бросая на Сторм нежный взгляд. Никогда еще она не чувствовала себя такой обворожительной.

— Заканчивай, мальчик. Дон Фелипе очень хочет тебя видеть.

Бретт засмеялся и встал:

— Он так и сказал?

Эммануэль глуповато ухмыльнулся:

— Не совсем.

— Ха! Держу пари, старый хитрец сделал вид, что понятия не имеет о моем приезде!

— Он знает, — сказал Эммануэль. — Полегче с ним, Бретт. У него еще сохранилась гордость семейства Монтерро. Бретт пожал плечами:

— Мне все равно. — Он наклонился, приподнял Сторм подбородок и поцеловал в губы, не обращая внимания на присутствие тети и дяди. — У них тут есть очень симпатичный обычай, chere, — вполголоса сказал он, — под названием сиеста. — Он усмехнулся.

Конечно же, Сторм знала, что такое сиеста, и вспыхнула, стараясь не смотреть на родственников Бретта.

— Ах, молодость и любовь, — преувеличенно громко вздыхая, добродушно проговорил Эммануэль.

Они ушли, а Сторм покраснела еще больше, провожая взглядом красивую, статную фигуру своего мужа. «Неужели я влюблена?» — подумала она, и ответ пришел сам собой. Да! Все ее существо было полно Бреттом. Она не знала, как это случилось. Случилось, и все.

— Как давно вы поженились, милочка? — спросила Елена, не сводя с нее глаз.

Сторм вышла из своей задумчивости:

— Около двух недель.

— Понятно. — Она помолчала, и Сторм снова принялась за еду. — Как вам нравится гасиенда?

— Здесь очень красиво, — искренне ответила Сторм. — Теперь я понимаю, почему Бретт такой… такой утонченный. Елена посмотрела на нее:

— Что вы имеете в виду?

— Ну, что он вырос здесь.

Елена рассмеялась. Сторм не понравился этот смех, особенно потому, что она не видела в своих словах ничего смешного. Как раз в этот момент в комнату вплыла София, захватывающе великолепная копия матери, только моложе.

— Над чем ты смеешься, мама?

— Милая Сторм, — перестав смеяться, сказала Елена, — теперь понимает, почему Бретт такой утонченный. Садясь и наливая себе чай, София нахмурилась:

— Не понимаю. — Она бросила на Сторм злобный взгляд, не оставшийся незамеченным. София даже не поздоровалась.

— Ведь Бретт вырос здесь, — многозначительно произнесла Елена.

София усмехнулась.

— Насколько хорошо вы знаете своего мужа? — явно намекая на что-то, спросила она. Сторм вся ощетинилась.

— В некотором смысле очень хорошо, — также подчеркнуто многозначительно произнесла она, вспомнив, как София смотрела вчера на Бретта. Сторм понимала, что София неравнодушна к Бретту, и на мгновение почувствовала себя победительницей. Бретт принадлежит ей. Как бы Софии ни хотелось, ей его не заполучить.

— Ну, милочка, в этом смысле любая женщина может знать любого мужчину, — снисходительно протянула Елена.

На Сторм словно вылили ушат холодной воды. Их любовная игра, то, что он делал с ней, ощущения, которые он в ней вызывал, — все это Бретт разделял с другими женщинами? Напоминания об этом было достаточно, чтобы сокрушить ее блаженное состояние. Она совсем забыла, как он сначала заехал к Одри, когда вернулся из своей поездки, а потом овладел ею против ее желания. Проклятие! Проклятие, проклятие, проклятие!

— У Бретта совершенно великолепный вид, — сказала София, прерывая размышления Сторм. — Эммануэль говорит, что он пользуется успехом в Сан-Франциско.