— Ты выглядишь настоящим джентльменом! А это кто, милый Бреттон?

Сторм вспыхнула, когда поняла, что тетя не воспринимает ее как жену Бретта. Он бросил на нее извиняющийся взгляд, и Сторм потрясенно осознала, что он даже не сообщил семье о их браке. Как он мог! Окончательно смутившись, она почувствовала, что ее лицо запылало еще больше, когда женщина принялась оценивающе ее разглядывать.

— Это моя жена, Сторм. А это моя тетя, тетя Елена. Сторм выдавила из себя улыбку.

— Вы, наверное, устали, — замурлыкала Елена, умело скрывая удивление. — А, вот и остальные.

Сторм испытывала такое унижение, что готова была сбежать куда угодно, лишь бы не встречаться с ними.

— Бретт!

— Дядя Эммануэль, — сказал Бретт, и его лицо осветила искренняя улыбка.

Мужчины стояли глядя друг на друга. Сторм смотрела на дядю Бретта, пытаясь скрыть свое состояние, когда этот добродушный седовласый джентльмен повернулся к ней.

— А это кто, племянник?

— Дядя Эммануэль, это моя дорогая жена, Сторм.

— А, так ты женился. И такая красивая женщина, и такое необычное имя, nina. — Он приветливо улыбнулся ей.

— Бретт!

Сторм посмотрела на подошедшую женщину и сразу пришла в отчаяние. Наверное, это дочь тети Елены, потому что она была точной, но только более молодой копией прекрасной тети Бретта. Женщина была совершенно великолепна, черноволосая и черноглазая, среднего роста, но с роскошными формами и такой тонкой талией, какой Сторм никогда не видела. Ее рубиново-красные губы соблазнительно улыбались мужу Сторм. С лаской в голосе Бретт сказал:

— Ну и ну! Моя кузина София уже совсем взрослая!

— И ты тоже, Бретт, — кокетливо произнесла та, протягивая изящную белую руку.

Сторм взглянула на Бретта и увидела его улыбку, но не заметила насмешливого огонька в глазах. У нее оборвалось сердце от безумной мысли, что в детстве он и эта женщина были неравнодушны друг к другу. Она была так прекрасна, что никакой мужчина не мог бы перед ней устоять. А Бретт смотрел на нее, не сводя глаз, — этот взгляд был ей хорошо знаком.

Но тут он удивил ее. Он шагнул ближе к Сторм и взял ее руку:

— София, это моя жена, Сторм.

Откинув блестящую черноволосую голову, София высокомерно смерила ее взглядом.

— Как мило, — пробормотала она почти с отвращением. — Вы такая… высокая.

— А вы такая… полная, — неожиданно для себя выпалила Сторм, желая выцарапать ей глаза.

София ошеломленно уставилась на нее, потом улыбнулась, выставляя вперед грудь.

— Именно так, — произнесла она, отводя взгляд от Сторм. Она глянула прямо в глаза Бретту, приглашающе надувая губки, потом перевела взгляд на его грудь. Ее взгляд переместился ниже, ласково оглаживая его бедра, что совершенно шокировало Сторм: она никогда не видела, чтобы женщина с такой похотью смотрела на мужчину, на его чресла. Ее охватило неодолимое желание вбить эти выпяченные губки в изящную мордочку Софии.

Бретт усмехнулся, обхватил Сторм рукой за талию и притянул к себе:

— Мы невероятно устали.

— Конечно, — кивнула Елена. — Уже довольно поздно. Я пришлю в ваши комнаты воду для ванны. Может быть, обед вам тоже принести наверх?

— Это было бы замечательно, — сказал Бретт. — Дядя Эммануэль, надеюсь, дела могут подождать до завтра?

— Конечно, Бретт. Твой отец сейчас спит. Для облегчения он принимает лауданум и проспит до утра.

— Насчет вашего внука — мне очень жаль, дядя… тетя, — сказал Бретт. — Мне очень жаль, София.

— Спасибо, — произнесла София, внезапно пораженная горем. — Он был еще такой маленький… Елена обняла дочь:

— К тому же София совсем недавно овдовела. Идем, дочка, поможешь мне получше устроить твоего кузена и его жену.

Сторм была потрясена, когда поняла, что София уже вдова и мать и что она старше, чем она предполагала. Сочувствие к кузине вытеснило первоначальную неприязнь.

У дверей виллы София помедлила, оглядываясь через плечо. Она одарила Бретта великолепной улыбкой, поиграла чернильно-черными ресницами и уплыла, покачивая округлыми бедрами. Одного взгляда на мужа Сторм было достаточно, чтобы убедиться, что он смотрит вслед Софии с напряженным вниманием, и ей показалось, будто ее пронзили в самое сердце. Она вдруг почувствовала себя такой усталой, ей захотелось плакать, и она оперлась на мужа.

— Вы совсем измучены, — пробормотал он, крепче сжимая ее. Сторм заметила тепло в его глазах и совсем растерялась. Она совершенно не понимала мужчины, бывшего ее мужем, ни чуточки.

Их провели в отведенные им комнаты. Бретт прошел в гостиную, чтобы Сторм с помощью Бетси могла искупаться первой. Сторм ужасно устала, была голодна и все еще обижена тем, что Бретт не побеспокоился сообщить семье о их браке. Она не стала нежиться в ванне, а быстро вымылась, вытерлась и надела изумрудную шелковую рубашку и отделанный нежными кремовыми кружевами пеньюар, потом принялась расчесывать волосы, прислушиваясь, как Бетси приглашает Бретта принимать ванну. Бретт отпустил ее, и когда Сторм подняла глаза — он стоял на пороге, наблюдая, как она расчесывает влажные пряди. Она встретилась в зеркале с его взглядом и была глубоко тронута, когда он улыбнулся ей. Он прошел в комнату, на ходу стягивая рубашку.

Сторм на мгновение засмотрелась на его грудь, потом взяла себя в руки.

— Простите, — пробормотала она.

Он расстегнул пояс и принялся за застежку бриджей. У Сторм округлились глаза; она покраснела и выскочила из комнаты. Ей показалось, что он негромко рассмеялся, но она не была в этом уверена.

Ужин уже принесли, но приниматься за еду, не дожидаясь его, было бы невежливо. Сторм опустилась в обитое бархатом кресло и налила себе вина. Огромная гостиная была обставлена роскошно, но изящно. В ней стояли три дивана, кушетка, несколько кресел и секретер. Сосновый пол устилали восточные ковры. Вся мебель была покрыта гобеленовыми и шелковыми чехлами. Занавеси были из бархата. Комната напомнила ей о доме в Техасе — у нее был совершенно европейский вид.

Однако первый этаж выглядел по-испански — от выложенных красной плиткой полов до массивной мебели орехового дерева и сводчатых оштукатуренных потолков.

Внезапно Сторм пришло в голову, что сам Бретт француз, а его семья — испанцы. Даже фамилия у него была французская. От этой мысли она нахмурилась, потом поняла: наверное, его отец — француз, который женился на дочери хозяина гасиенды, испанке, единственной наследнице. Невозможно было не заметить сходство между Бреттом и его кузиной, хотя невысокий, круглощекий Эммануэль по внешности вовсе не годился им в родственники.

— Вы так задумчивы, — услышала она теплый, мягкий голос Бретта.

Возвращенная к реальности, Сторм взглянула на него: на нем был черный шелковый халат с красными отворотами, тело было влажным, и халат облеплял могучую грудь и бедра. Сторм смущенно заерзала.

— Проголодались? — спросил он, усаживаясь рядом с ней и наполняя сначала ее бокал, потом свой.

— Да, просто умираю от голода.

Она посмотрела ему в глаза. Когда он не сердился, они были такие нежные, глубокие, темно-карие с золотистыми крапинками, а вовсе не черные, уголки рта слегка поднимались кверху, — и Сторм почувствовала, как у нее ёкнуло сердце. Он подал ей бокал. Она потянулась к нему, и пеньюар распахнулся, выставляя напоказ глубокий вырез рубашки с кремовыми кружевами по краю. Взгляд Бретта, задержавшийся на столь великолепном зрелище, заметно прояснился. Сторм смутилась и запахнула пеньюар.

— Не пройти ли нам к столу? — спросил он вставая, сверкнув крепким, заросшим черными волосами бедром, и протянул ей руку. Поднимаясь, Сторм взяла ее, и он провел ее к столу, словно они были на званом обеде, выдвинул ей стул, потом уселся сам.

— Разрешите, — улыбнулся он, и наполнил ее тарелку.

Они ели молча. Сторм умирала от голода и не вдруг заметила, что он почти не ест. Она взглянула на него и сразу узнала голодное, нетерпеливое выражение его лица, ощутила пламя его взгляда. Ее всю охватил жар, и что-то внутри нее обмякло. Она опустила глаза и продолжала есть.

— Устали? — спросил Бретт. Он говорил негромко, мягко, но как-то слишком многозначительно.

Сторм подумала о единственной широченной кровати под пологом в соседней комнате, и сердце ее учащенно забилось. Она вспомнила ту ночь, когда он соблазнил ее. Но вместо злости ощутила пульсацию во всем теле, вспоминая немыслимые ощущения, которые он заставил ее пережить, и свою исступленную реакцию.

— Идемте спать, — вставая, сказал Бретт. Тон его было трудно определить, но Сторм не решалась на него взглянуть. Он обещал, что не дотронется до нее. Почему-то она знала, что он говорил искренно, и доверяла ему.

Она нерешительно прошла в спальню первой. Бретт чувствовал ее беспокойство, но теперь он уже не улыбался. Было очень трудно оказаться наедине с ней, полуодетой, и удержаться от того, чтобы не схватить ее, оглаживая все ее тело. Сейчас он не мог думать ни о чем, кроме своего желания, которое сводило его с ума. Она была такая зрелая, такая роскошная, с такой полной грудью с обтянутыми зеленым шелком твердыми сосками, — она просто завораживала его, не позволяя думать ни о чем другом. Он смотрел, как она скинула накидку, не глядя на него, и едва удержался, чтобы с шумом не вдохнуть. Шелк облекал каждый дюйм ее великолепной фигуры, обрисовывая высокую полную грудь, легкий изгиб живота, аппетитно выступающий зад и изящную линию ног. Потом она нырнула под одеяло и закрыла глаза, словно сразу уснула. Ему следовало бы улыбнуться, но он не смог.

Прежде чем пройти к своей стороне кровати, он потушил газовые светильники, чтобы она не смогла заметить его эрекцию и не насторожилась. Он улегся рядом с ней на спину, не касаясь ее. Он остро ощущал ее близость — всего лишь в шести дюймах от него, ощущал ее запах, жар ее тела.

Бретт тяжело вздохнул.

Через минуту он снова вздохнул, на этот раз громче, хотя был уверен, что она наверняка слышала первый вздох.