Затем я глубоко вздохнула, расправила плечи и собрала волю в кулак – я обязательно добьюсь встречи с Робертом!

Мне хотелось поговорить с ним наедине, а не устраивать скандал на глазах у всего двора, обожающего подобные зрелища, а потому сначала я отправилась в Маслодельню в Кью – тот самый небольшой, но великолепный особняк на берегу реки, который моему мужу подарила сама королева. Перед ним раскинулась изумрудная лужайка, по которой вальяжно разгуливали белые павлины. Среди маргариток, ноготков, гвоздик, примул и левкоев сияли античные мраморные амфоры, статуи дойных коров и лавочки в форме деревянных молочных бадей, на которых могла поместиться разве что парочка влюбленных, слившихся в объятиях. Все было таким сверкающим и белоснежным, что я прищурилась и прикрыла глаза рукой. Это великолепие было ослепительнее самого солнца.

На пороге меня встретила домоправительница, приятная круглолицая пухленькая женщина. Ее звали мистрис Марджери Доу. Я спросила, дома ли мой супруг. Нужно отдать ей должное – мистрис Доу мастерски скрыла свое изумление, довольно быстро взяла себя в руки и ответила, порозовев и слегка заикаясь:

– Н-н-нет, м-м-миледи, он… он… он сейчас во дворце! – закончила наконец она.

Затем женщина пригласила меня войти и попыталась отвлечь от горьких мыслей, предложив кусочек свежеиспеченного фруктового пирога. Кроме того, как оказалось, мой муж недавно восстановил маслобойню, а потому теперь я могу угоститься еще и свежим хлебом с маслом и сыром.

– Возможно, вы хотите подслащенных сливок с печеньем? Чего бы миледи больше хотелось? – спросила она, пытаясь угодить мне.

– Нет, благодарю вас, мистрис Доу, – мягко ответила я, глядя по сторонам.

Я стояла в просторном, богато обставленном холле с паркетом из полированного дуба на полу, устланным узкими красными бархатными дорожками, несомненно, приковывающими взгляд любого гостя этого дома. Я медленно повернулась кругом, чтобы получше все рассмотреть. Резной позолоченный потолок и стены, выложенные блестящими дубовыми панелями, были украшены дубовыми листьями, желудями и медведями с сучковатыми посохами в лапах. Разъяренные животные были изображены стоящими в алых и белых розах Тюдоров. А еще на стене красовались камеи – портреты Роберта и королевы в профиль. Овальные рамки, обрамляющие их, были украшены херувимами и увиты розами, желудями и дубовыми листьями. Все вокруг было расписано их инициалами – РД и ЕТ, Роберт Дадли и Елизавета Тюдор. Солнечный свет, лившийся через круглое, украшенное рубинами стеклянное окно, находившееся прямо над входной дверью, падал еще на один портрет, обрамленный золотой рамкой, увитой белыми и красными розами династии Тюдоров. Портрет истинной хозяйки этого места и владычицы всей державы.

Я подошла к нему ближе, чтобы как следует рассмотреть свою соперницу. Она была такой царственной, такой горделивой, что даже от ее изображения исходила необыкновенная уверенность в себе и своих силах, свойственная лишь коронованным особам. Ее лицо, шея, грудь и руки были белыми, словно мрамор. Она была похожа на статую в роскошных одеждах – подобные я видела когда-то в католических церквях. В ту пору каменные изваяния даже украшали париками из настоящих волос и одевали в расшитые самоцветами платья. Протестантская религия запретила устанавливать статуи Девы Марии возле алтарей, и теперь все воздавали хвалу другой девственнице – королеве, правившей на земле, а не на Небесах. На ней было красно-белое платье, поблескивающее рубиновыми и бриллиантовыми сердцами, украшавшими также ее запястья, уши и шею. В ее огненно-рыжих волосах сверкали драгоценные рубиновые гребни. Она чуть склонила голову, рассматривая медальон в форме сердца, висевший на длинной бриллиантовой цепочке у нее на шее. Его створки были раскрыты, так что я могла даже рассмотреть два портрета, вставленные в медальон. Я приподнялась на цыпочки и прищурилась, уж очень тонка была эта работа. Но спустя какой-то миг я тяжело опустилась на пятки, раздавленная и сокрушенная. Если дела действительно обстоят именно так, то моя затея заранее обречена на провал. Внимательно разглядев портреты, я тут же узнала руку Лавинии – по знаменитому лазурному фону. То были портреты Роберта и Елизаветы, смотревших друг на друга из створок медальона, и если владелица украшения закрыла бы его створки, то их изображения наверняка бы соприкоснулись губами.

– Королева червей и ее валет, – выдохнула я.

– Простите, миледи? – переспросила мистрис Доу, подойдя поближе.

– Нет, ничего, мистрис Доу, – ответила я, с трудом выдавив фальшивую улыбку. – Просто мысли вслух. Прошу прощения за то, что явилась в гости без предупреждения, я хотела сделать Роберту сюрприз.

Судя по лицу мистрис Доу, она, как, очевидно, и вся прислуга в этом доме, прекрасно понимала, что, будь мой муж дома, он и вправду удивился бы, вот только едва ли его обрадовал бы мой приезд. Однако домоправительница была слишком добра, чтобы высказать вслух подобную мысль.

– Вы не могли бы – если, разумеется, вы не очень заняты, – показать мне дом? Я бы очень хотела все как следует рассмотреть. Роберт рассказывал мне о нем в своих письмах, – солгала я, – но вы как женщина должны понимать, что мужчины редко уделяют внимание важным для любой леди деталям.

Мистрис Доу широко улыбнулась и энергично закивала, приглашая меня следовать за ней.

– Миледи, разумеется, я вас прекрасно понимаю! Мой муж точно такой же – легче вырвать у него здоровый зуб, чем вытащить из него то, что меня интересует! Как-то ему довелось увидеть саму королеву, и когда я спросила его, что на ней было надето, он ответил: «Платье». Представляете? Просто «платье»! Даже если бы от этого зависела его жизнь, он не сумел бы описать фасон и цвет королевского наряда! Так что да, я понимаю, что вас интересует. Сперва, если вы не возражаете, миледи, я покажу вам гостиную. Вы прибыли как раз вовремя – обычно все фрески завешивают, чтобы они не выцвели.

Но уже стоя на пороге и взявшись за резную позолоченную ручку двери, выполненной в форме обнаженной нимфы с распущенными, летящими волосами, она отчего-то смутилась.

– Простите, миледи, вы точно хотите увидеть все? – спросила она и добавила, кивая в сторону портрета королевы: – Здесь много подобных вещей, если вы меня понимаете.

– Не тревожьтесь, мистрис Доу, – сказала я, мягко касаясь ее руки. – Уверяю вас, я прекрасно знаю о дружбе моего мужа с королевой.

По лицу мистрис Доу было видно, что она знает о том, что на самом деле скрывается за словом «дружба» не хуже моего, поэтому после паузы я сочла нужным уточнить:

– Я имела в виду, разумеется, их особую, близкую дружбу с ее величеством. Так что, пожалуйста, будь так добры, покажите мне дом, отделанный по желанию моего супруга.

Мистрис Доу кивнула и едва заметно пожала плечами.

– Как скажете, миледи. Прошу за мной. – И она повернула дверную ручку, хотя, судя по всему, полагала, что мне лучше не мучить себя, а отправляться сразу в Тауэр и самой ложиться на дыбу.

Гостиная оказалась просто необъятной.

– Самая большая комната во всем доме, миледи, здесь у нас нет больших зал, – пояснила мистрис Доу.

Шторы из роскошного коричневого бархата, как и обивка мебели, были украшены золотой бахромой и кисточками, а на полу лежал огромный коричневый ковер, на котором был выткан узор из желудей и дубовых листьев богатых золотых, рыжеватых и зеленых оттенков. Удивительно! Мне не раз доводилось видеть небольшие турецкие ковры, такие были даже у нас дома, но здесь ковер устилал весь пол, от стенки до стенки. Я не могла даже предположить, во сколько он обошелся Роберту. Повсюду стояли позолоченные подсвечники и канделябры, украшенные дубовыми листьями и желудями. Этот же узор повторялся и на резном дубовом потолке и стенах, покрытых фресками, от которых я потеряла дар речи. Нащупав позади себя стул, я обессиленно опустилась на него, не в состоянии больше держаться на ногах.

На всех буколических, пасторальных картинах были изображены королева и Роберт в простой одежде, какая подошла бы скорее какой-нибудь коровнице и ее воздыхателю. На первом холсте они целовались за спиной коровы, которую Елизавета только-только закончила доить – это было понятно по ее розовому вымени, с которого стекали в деревянное ведерко капельки белоснежного молока. На скамейке возле кадки сидела полосатая кошка, плутовато тянувшаяся к столь желанному лакомству. На второй картине Роберт помогал королеве забраться в дом через окно, да так, что были видны ее стройные икры и тонкие лодыжки. На следующем полотне он припал к земле у реки, возле зарослей камышей, и подглядывал за купающейся девушкой. Голубая вода едва скрывала ее наготу и длинные рыжие кудри. На четвертой фреске они держались за руки и влюбленно смотрели друг на друга, а поблизости паслось стадо гусей. На следующей картине он украдкой целовал ее, когда они в образе пастуха и пастушки приглядывали за овцами. Затем я увидела их лежащими в обнимку на стоге сена. А на седьмой картине, которая окончательно разбила мне сердце, они стояли вместе под могучим дубом и смотрели на руины поместья, вокруг которых овечки щипали зеленую травку и чертополох. По их лицам было ясно, что они мечтают о будущем и строят планы. На восьмой и последней фреске они танцевали на своей свадьбе и Роберт высоко поднимал Елизавету, одетую в белое платье, расшитое золотыми цветами, а вокруг все радостно улыбались.

Вдоволь наплакавшись на плече у мистрис Доу, я поднялась и поторопила домоправительницу.

– Покажите мне остальные комнаты, мистрис Доу, – удивительно спокойным тоном попросила я.

Каждая следующая комната оказывалась очередным храмом Елизаветы, украшенным ее портретами, один роскошней другого.

В желтой комнате, расписанной золотыми солнцами, висела картина, на которой она была изображена в золотом платье, а волосы ее яркими солнечными лучами рассыпались по изящным плечам. В следующей комнате, отделанной в темно-синих тонах, с перламутровыми лунами и серебряными звездочками, на очередном портрете, помещенном в серебряную раму с позолотой, она была изображена в одеянии цветов благочестивой богини Дианы. В ее причудливо уложенные волосы, заплетенные в длинные косы и завитые в тугие кудри, были вплетены серебряные полумесяцы, бриллиантовые звезды и нити жемчуга, спадавшие на белые, как мрамор, плечи.