– Я удивлен что ты еще в городе, ко мне случайно попала эта информация.

– Что ему еще от меня нужно, разве я не все отдала? – слышала легкое презрение в его голосе, но в последнее время так много людей презирали ее, что она заталкивала свои эмоции очень глубоко, пыталась выяснить суть и как можно быстрее закончить встречу. – Насколько мне известно, я ничего не брала ни в одном из банков, не давала никому интервью и, вообще, уже полгода ни с кем не разговаривала на тему вашей семьи.

– Он не в курсе где ты сейчас, просто немного занят. Себастьян не прощает такие выходки. Я не буду говорить об этом, ты сама должна понимать. Сегодня я случайно узнал, что ты находишься здесь. Просто не интересовался. Он заканчивает свои дела и прилетает через пару дней во Францию. А потом, я думаю, что он будет заниматься окончанием всего того, что не закончено. Я не хочу много говорить, Сондрин, просто исчезни, растворись, поменяй имя, сделай пластическую операцию или вскрой себе вены, в общем позаботься о том, чтоб тебя не стало ни для кого, – он немного постоял, еще раз посмотрел на нее. – Я не ожидал от тебя такой прыти. Желание быть знаменитой стерло все границы?

Она посмотрела на него. Хотела что-то ответить, но прочитала столько презрения в глазах, что посчитала нужным промолчать. Что можно доказать человеку, который ничего не хочет слышать и видеть? Ведь он, как никто, знал, что происходило.

– Ты знаешь, после того как все произошло, у меня с ним был разговор. Чего греха таить, мы оба недооценили тебя, слишком большой кредит доверия. Ты оказалась не скромной овечкой, а прямо таки хищницей, твои глазки и робкое бормотание так не вяжутся с твоими поступками, знаешь, я проанализировал твое поведение, я понимаю его корни и конечно же они не в том, что я озвучил раньше. Я всегда говорил: как приручить хищницу? Лаской, лаской и еще раз лаской.-он говорил отвернувшись от нее в пустоту, рассуждая –  Нежностью. Только ею. Бытует мнение, что ласка и нежность – путь слабых… Неправда. Определись, кого ты хочешь иметь: мышь, пойманную в мышеловку? Или вести за поводок прирученную пантеру? Сломать? Можно, конечно, и сломать. Только сначала приручить. А как же иначе? Если ты будешь ломать неприрученного зверя, то тут может быть только два варианта – или ты его убьешь, или он выждет когда ты расслабишься и разорвет тебе горло. Это знает любой мало-мальски опытный охотник. В нашем случае именно так и произошло. Но какая же тут параллель между зверем и нижней? Самая прямая. Женщина – вообще опасное существо. Она не простит, если ее сломаешь. Она так или иначе найдет способ уничтожить тебя, если ты зажжешь в ее сердце ненависть. Любовь – вот то чувство, которое заставляет ее закрывать тебя своей грудью, прощать, рожать тебе детей, наслаждаться болью, которую ты ей подаришь. Только любовь. Мне показалось, что она у тебя была. Но, видно большой промежуток времени остудил твой пыл,  он нашел физический способ заставить тебя покоряться себе и стал спокоен, наивен, если не сказать глуп. Как бы не больно это говорить. Он слишком переоценил себя и недооценил тебя. Нужно приручать не тело, а душу. Тогда тело само сдастся на милость победителя. Он должен был заставить тебя добровольно сложить оружие к своим ногам. Что бы ты сама так захотела. Тогда никто и никогда не оторвал бы тебя от него. Тогда ты никогда не посмела бы ослушаться. Ты думаешь, я преувеличиваю? Нет. Он думал, что ты и так слушаешься его, заискивающе смотришь в глаза, так трогательно боишься и дрожишь под его руками… Он наивен, что сказать, младший брат. Никто не может заглянуть в самую душу человека, в самое его сердце. Ты можешь, как хирург, разрезать его вдоль и поперек, но так и не сыскать там спрятанной тайны. У нее должна быть жгучая потребность все рассказывать тебе – так я ему сказал, – как на исповеди. Что бы в тебе она находила и помощь, и утешение. Только тогда ты будешь знать всю правду. В противном же случае, ты будешь знать и видеть только то, что она захочет тебе показать. Иногда нужно дать ей нежность и чувство защищенности. Женщины не могут без нежности, что бы они не говорили. Быть сильной – это их самая распространенная ложь и самый надежный щит.

Он в очередной раз развернулся и вздохнул.

– Не каждый сможет подойти к сильной женщине. А стоит только посмотреть повнимательнее, и сразу становится видно, как в углу, притаилась маленькая одинокая девочка. Вот такая как ты сейчас, испуганная и брошенная…  Если ты станешь хозяином этой маленькой одинокой девочки, ты будешь владеть и всей женщиной. Она должна тебе доверять. Иначе нет смысла ни в отношениях, ни в чувствах. Она должна быть уверена, что ты не предашь, не дашь в обиду, не осудишь, не оттолкнешь, не посмеешься. Только тогда она сама вверит себя тебе и не предаст, не оттолкнет, не посмеется. Ты сам должен решать, кого ты хочешь держать в руках. От тебя и только лишь от тебя самого будет зависеть кем ты будешь владеть – королевой или дешевой бутафорской куклой, никчемной амебой или прекрасной львицей. Знаешь, что он мне ответил на все это? – она молчала в ответ.

– Он сказал что приручит, завладеет сердцем, даст столько тепла, сколько только сможет, а потом уничтожит, и поверь мне, это самый плохой путь, ведь в данном случае ты не сможешь прочитать то, что внутри него, а он, зная тебя, имея цель, будет действовать методично и очень расчётливо.

– Зачем вы мне все это говорите? – она посмотрела на него. Он немного помолчал, потом ответил.

– Понимаешь, Сондрин, я знаю его методы, я знаю, что он хочет получить все и сразу. И я знаю, что он ломает и не дает никаких шансов. В твоем случае это было совсем плохо. А еще я знаю, что он обычно никогда не останавливается пока не закончит начатое, и еще, ты разрушила его амбициозные карьерные планы, это плохо. Возможно, если тебя не будет, он переключится на что-то более спокойное. Ведь если раньше его хоть что-то сдерживало, репутация, работа. То теперь.... Ничего. Вот как хочешь, так это и понимай. Ну что ж, довольно слов. Я сказал все, что хотел, принимай решения сама и удали мой телефон со своей адресной книги, мы больше не знаем друг друга, – он сказал это и, грациозно развернувшись, ушел прочь.

Возле двери стояла Белла со скрещенными на груди руками.

– Ты слышала все? – Сондрин смотрела перед собой, ее разум метался в поисках быстрого и правильного решения.

– Ты что, ему веришь? Зачем Себастьяну вновь эти проблемы, ты же в любой момент можешь пойти в полицию, да и я всегда присматриваю за тобой.

– Да… Присматриваешь. Белла, я не могу жить у тебя всегда.

– Почему? Ты мне не мешаешь. Нам хорошо вдвоем и моя девочка, когда подрастет, будет к тебе очень привязана, я уверена. Ну куда ты поедешь? Куда, у тебя нет ничего, и там, вдалеке от меня, он быстро отыщет тебя и что он сделает не знает никто.

– Не отыщет, я сделала большую ошибку, я хотела добиться признания, а нужно было просто тихонько отсидеться. Я уеду куда-нибудь в деревню и буду там рисовать. Или работать при госпитале, или еще что-то. Мне не сложно, я готова на любую работу, а еще я хочу написать об этом приключении. Просто снова пережить все то, что было.

– Не говори так, – Белла смахнула слезу. – Перестань, тебе только 28 лет, а ты уже хоронишь себя.

– Нет, нет, ты что, просто я хочу уехать, я так устала от людей за эти полгода, просто хочу побыть одна. Вдалеке от всех, и еще, я не хочу чтоб из-за меня кто-то пострадал. Я даже не скажу тебе куда уеду. Чтоб ты просто не знала и не смогла ничего сказать, в подтверждение этого я напишу ему письмо и все там объясню.

– Когда? Когда ты собиралась мне это сказать? – Белла отвернулась и смотрела в окно.

– Сегодня вечером, приезд Альфреда просто меня поторопил, я ждала чего-то, сама не понимая, чего и вот толчок…

Белла повернулась к подруге и, подойдя ближе, обняла ее и заплакала.

– Понимаешь, все что было, очень сильно меня изменило. Иногда, когда долго идешь к своей цели, упорно, стирая в кровь ступни, ломая ногти, рискуя сломать себе шею, смотришь туда вперед или наверх , как угодно, и думаешь о том, сколько тебе еще карабкаться по отвесной скале, падаешь, висишь над пропастью, глядя с ужасом вниз, а потом снова взбираешься дальше, истекая потом, с дрожащими ногами и руками, с неимоверно зудящими мышцами и слезами усталости на лице. Но самое страшное, когда, поднявшись на самый верх, вдруг понимаешь, что дальше идти некуда, борьба окончена, а в ней был весь смысл твоей жизни и вдруг он исчез, и оказывается что это все было не то. Его больше нет. Возникает дикое чувство опустошения и желание шагнуть прямо в пропасть, расправить руки и лететь вниз, чтобы сломать на ее дне все кости и, умирая, снова смотреть на вершину, мечтая ее покорить. Мне кажется.. – она смотрела перед собой, рассуждая вслух. – Во мне что-то сломалось. Я не знаю что, но мне кажется, я совершила очень большую ошибку, теперь все внутри меня сломано, я на дне той пропасти и не хочу смотреть вверх, везде туман ни вершин ни скал нет ничего… хотя возможно я просто не хочу на сегодня это видеть. Есть только пещера на дне в которую я и уединюсь, и ты, моя любимая подруга, не должна меня осуждать , а тем более жалеть, это только мой путь и пройду я его одна, достойно.

Они поужинали, вспоминая много всего, печально и долго. Утро было не ранним, сборы не долгими, Сондрин знала, что денег у нее хватит только на то, чтоб проехать куда-нибудь не очень далеко, но то что это будет самая глухая деревня где-то в горах, она была уверена.

ГЛАВА 18.

Вокзал, рюкзак, теплая куртка и мягкие ботинки на цигейке, было начало декабря. Уже во многих магазинах появились первые признаки новогоднего праздника. Когда, спустя 4 часа на электричке, она подъезжала к вывеске « Арлингтон», маленькой английской деревушке, была середина дня, да и сегодня было пасмурно, мокрый снег, который шел в городе, сменился почти настоящим снегопадом, здесь, повыше в горах. Снегопад – единственная погода, которую она любила. Он почти не раздражал, в отличии от палящего солнца, ветра. Еще очень любила дождь, но снегопад – это особое волшебство. Часами можно сидеть у окна и смотреть как идет снег. Тишина снегопадения. Она хороша для разных дел. Самое лучшее – смотреть сквозь густой снег на свет, к примеру на уличный фонарь. Или выйти из дома, чтобы снег на тебя ложился. Вот оно, чудо. Человеческими руками такого не создать. Сейчас, выйдя из электрички, на пустой, безлюдный и такой чужой перрон, который и перроном то назвать сложно, просто остановка где-то среди гор и высоченных елок, было тихо и как-то волшебно, а еще страшно. Она не знала никого. Так, теоретически, понимала, что возможно отыщет гостиницу, или просто спросит у кого-то о квартире, и там потом вечером из окна теплого дома будет наблюдать за снегом. Девушка улыбнулась, прогоняя страх: как же хорошо быть одной, без никого, и ничего не бояться. В последнее время, самым большим желанием было то, чтобы страх, тот противный, липкий попутчик, исчез навсегда из ее жизни.