Среди мертвых

На третий день моего пребывания в Кноссе меня замуровали в гробнице Астерия, куда положили тело Главка. Я плохо помню, как протекало мое заключение: день, два, три, четыре я просто сидел рядом с телом. Я потерял всякую надежду остаться в живых и, уже ни на что не надеясь, позвал Ариадну. Никто мне не ответил. Я обшарил всю пещеру в поисках дыры, через которую смог бы выбраться наружу, но нашел только куклу, которую Ариадна — так я тогда подумал — оставила там, чтобы исполнить свое обманчивое обещание.

Мои глаза привыкли к темноте, и я убивал время, наблюдая за насекомыми, делившими мое одиночество. Мед, в котором хранилось тело Главка, уберег его от разложения, но теперь на запах приползали тысячи муравьев, которых я убивал, пока хватало сил. Вскоре появился еще один незваный гость: лебетийская гадюка, наверное, самая ядовитая змея острова. Заботясь больше о себе, чем о теле покойного, я отвлек змею, делая круговые движения одной рукой, и схватил ее другой за основание головы. Этому трюку научили меня пифии, когда я еще едва умел ходить. Я удушил змею, но не стал есть священную плоть. До этого момента я помню все более или менее четко. Потом я, должно быть, заснул, изнуренный голодом, жаждой и отчаянием. Мне снилось, как еще одна такая же змея, еле слышно шурша, ползет вдоль стены по камням. Она подползает к своей убитой товарке и куда-то исчезает. Через несколько минут змея возвращается с какой-то веточкой в зубах, кладет ее в пасть дохлой змеи, и та оживает, словно проснувшись от глубокого сна, и выползает вслед за спасительницей из пещеры.

Когда я проснулся, на том месте, где лежала убитая змея, я обнаружил веточку омелы, что растет на критских дубах: ветка была куда больше, чем в моем сне. Я знал о целебных и живительных свойствах некоторых разновидностей омелы — пифии нередко использовали ее в своих обрядах, — но был уверен, что это растение не может воскресить мертвого. Я сорвал с ветки красную ягоду и разжевал ее. Через несколько минут я вновь погрузился в полусон, но на этот раз он был гораздо более четким и запоминающимся. Мрак подземелья исчез, вытесненный ярким светом, вместо грубых каменных стен возникли белые мраморные, пещера стала прекрасным дворцом, за стенами которого простиралась бескрайняя равнина, засаженная редкими гигантскими деревьями. Почему-то я знал, что вижу место, откуда я, моя мать или мать моей матери родом, место, где мы жили давным-давно, в незапамятные времена. Не соображая, что делаю, я сорвал с омелы еще несколько ягод и выжал их сок на тело Главка. Мальчик пошевельнулся, медленно открыл глаза и удивленно огляделся, прежде чем заметил меня. Затем он вцепился в куклу Ариадны, которую я забыл у него на груди.

Не воскрешение мальчика, но первые его слова, которые он сказал слишком звучным, взрослым для своего возраста голосом, повергли меня в панику. Я тогда еще почти не знал критского наречия и не понял ничего, кроме своего имени. Через несколько дней я выяснил, что означали его слова, и они намертво засели в моей голове, но лишь теперь, когда я пишу эту историю, я понимаю их подлинный смысл.

— Воскресить человека — высокая ступень мастерства. Коли уж ты начал с конца, Полиид, тебе придется повторить свои шаги, когда ты пройдешь путем мертвых.

Это звучало как проклятие. В тот самый момент, когда Главк закончил говорить, каменная кладка, закрывавшая выход, с грохотом, сотрясшим стены усыпальницы, развалилась на части. Дворец и окружавшая его равнина словно испарились. Первым, кто вошел в гробницу, был Минос. Чтобы попасть внутрь, ему пришлось согнуться в три погибели и наглотаться пыли. Главк подбежал к царю и обнял его, радостно выкрикивая: «Отец! Отец!»

— Ну, а ты чего расселся? — спросил Минос, найдя меня взглядом. — Мы не станем ждать тебя целый день.

Наставник

Близость смерти и очевидное предательство Ариадны укрепили меня в намерении навсегда покинуть этот остров безумцев и вернуться в Дельфы как можно скорее. Я попросил аудиенции у Миноса, и царь, сопровождаемый своим советником Дедалом, встретил меня широкой улыбкой.

— Да, Полиид, надо сказать, тебе удалось удивить меня.

— Благодарю тебя, мой господин. Теперь я смогу вернуться домой с высоко поднятой головой.

— Я хотел бы наградить тебя. Ты волен выбрать для себя любой подарок, какой только найдется в Кноссе.

— Мне достаточно будет корабля, что отвезет меня в Дельфы.

— Скромность этого мальчика впечатляет, Дедал. Тебе есть чему у него поучиться.

— Господин, — ответил ему советник, — когда ты молод, тебе кажется, что до богатства и славы рукой подать. Боюсь к тому же, что наш маленький провидец просто не решается попросить у тебя то, чего действительно хочет, боясь распрощаться с жизнью.

— Что ж, я сам выберу дар, достойный твоего подвига, — продолжил Минос, не обращая никакого внимания на речи Дедала. — С сегодняшнего дня ты будешь наставником Главка. Я хочу, чтобы ты жил здесь, словно мой сын, и научил воскрешенного тобой видеть будущее.

— Нет для меня доли желанней, господин. Но в Дельфах меня ждет смиренное служение Аполлону, без которого магические силы мои иссякнут.

— Ерунда! Мы построим храм Аполлона в Кноссе. Пифии не ждут твоего возвращения. Я сказал им, что выпущу тебе кишки, если ты не справишься со своей задачей. Они, кстати, не слишком-то волновались о твоем будущем.

Поразмыслив, я решил, что воля Миноса отвечает моим тайным устремлениям. Как я мог оставить Кносс, после того как познал его вечно меняющиеся улицы, познакомился с его никуда не спешащими обитателями и рыжими девушками? Местные жители полюбили меня, а Пасифая в благодарность за воскрешение Главка предложила мне свою защиту. К тому же и кноссцам, и ахейцам нравились мои незатейливые стихи и песни.

Я быстро убедился в том, что быть наставником — работа не из легких. Свои занятия с Главком я решил начать с того, что я на самом деле умел: петь и аккомпанировать себе на лире. Музыкальные способности у царевича были не ахти, но уж если я что и понял в жизни, так это то, что упорный и целеустремленный человек всегда может научиться тому, что умеют другие (эта несложная истина помогла мне забыть о зависти к талантам многих моих товарищей). Главк, правда, и думать не хотел ни о чем, кроме драк с товарищами по играм, и его музыкальные потуги распугивали не только птиц в окрестных садах, но и дворцовых слуг.

— Твой сын не хочет учиться предвидению, — сказал я Миносу при очередной встрече. — Он предпочитает заниматься другими вещами.

— Не думаю, что неумение петь может помешать видеть будущее. Я тоже не могу запомнить твои нескончаемые песни, которые, кстати, никогда не говорят о будущем, а рассказывают о делах прошедших. Они кажутся мне надуманными, завиральными и, честно говоря, скучными.

— Дело здесь не в том, чтобы запомнить стих, но в том, чтобы усвоить метр. Потом стихи пойдут сами собой. Будущее изменчиво и неопределенно, как и прошлое, которое всегда рядом, но окутано скрывающей и искажающей его дымкой: делая предсказания, ты словно вспоминаешь что-то давно забытое. Чтобы научиться видеть будущее, надо уметь вспоминать и отбрасывать ложные домыслы и догадки. Главк даже не слушает меня. Почему ты не хочешь, чтобы его воспитывали как воина? Он желает этого больше всего на свете, и мне кажется, что никто его не изменит, и уж точно не жалкий предсказатель вроде меня.

Убедить Миноса в бесполезности возложенной на меня задачи оказалось еще сложнее, чем научить Главка предсказывать будущее. Даже несмотря на то что в последнем мы с царевичем были где-то на одинаковом уровне. Я смирился со своей участью и продолжил напрасные уроки.

Однако спустя какое-то время Главк огорошил меня самым настоящим пророчеством. Мы с ним сидели на одной из смотровых площадок восточного крыла. Вдруг царевич затрясся мелкой дрожью, глаза его побелели, и он сказал:

— Земля стремится уйти из-под моих ног.

Я оторопел: пророчество можно было принять за очередную дурацкую шутку, если бы не тон и не слова. Я было подумал, что царевич серьезно заболел, но той же ночью случилось одно из столь частых на Крите несильных землетрясений, и наутро я с удивлением обнаружил, что смотровая площадка, на которой мы сидели, рухнула, не выдержав колебаний земли.

Вероятность того, что я, не имея ни малейшего представления об искусстве предсказания будущего, смог обучить этому одного из сыновей Миноса, встревожила меня еще больше, чем мысль о том, что я никогда ничему не смогу обучить царевича. Я и так был порядком напуган тем, что мои наспех выдуманные предсказания все чаще сбывались, не говоря уже о том, что я смог оживить Главка. Как бы то ни было, при следующей встрече я попросил Главка, чтобы он плюнул мне в рот. Он с удовольствием выполнил мою просьбу, подумав, что это какая-то игра. Пифии говорили, что при помощи этого обряда наставник может забрать у ученика все, чему он его научил.

Под тисами

Хотя мои занятия с Главком и нагоняли на меня смертную тоску, сил они отнимали не так уж и много. Свободное время я посвящал исследованиям изменчивого и скрытного Кносса. Как и любой другой чужеземец, я тщетно пытался считать шаги и запоминать перекрестки. Мне удалось лишь выучить какие-то повседневные маршруты. Сбившись с пути, я вынужден был обращаться за помощью к жителям города, чьи ответы превосходили все мои поэтические потуги: «Пусть шаг твой будет быстр, подобно мечтам. Дойдя же до угла, поверни, словно скрываясь от себя»; «Спускаясь по этому склону, остановись, поразмысли, поднимись обратно и вновь начни спускаться; лишь тогда сбоку появится небольшая улочка: войди в нее полным надежд»; «Иди все время прямо, пока не дойдешь до белой площади плача, потом наберись терпения, чтобы дождаться единственной улицы, ведущей за пределы площади; не вздумай идти по первой, выбери третью или, на худой конец, вторую».