– Так. Просто ты же вроде как подруга моей карамели и знаешь… ну… в смысле… можешь предположить, как она может среагировать…

– Ты чего натворил, Боев? Неужто налево занесло? Ты больной? Хер ли тебе, козлине блудливой, не хватало, а? – Мой наливающийся бешенством взгляд пошарил по кухне в поисках самого увесистого и прочного предмета, который не жаль расхреначить об тупую башку этого мудачины х*ястого. Да я ему за Катьку… Шаповалову ничего не останется после меня. – Да я тебя сама…

– Эй-эй-эй, стопэ, Камнева! Какое, к херам, лево? Я, по-твоему, кто?

– Тебе честно или правду?

– Да иди ты… – обиделся он. – Я твердо встал на путь исправления и этой… моногамии. Отбегался и отлетался, теперь, как твой Камнев, верный лебедь-одно*б.

– Ну а что тогда? – выдохнула я, опускаясь обратно на стул. Блин, он вроде бледнее обычного. – Заболел чем-то? Серьезное что-то, Андрюха? Так сейчас все лечится, мы все скопом поможем, если…

– Блин, Рокс, что тебя из края в край мотает и главное везде мне звиздец? – хохотнул этот говнюк и замотал бритой башкой. Но тут же опять помрачнел. – Хотя… может, он со мной и правда приключится.

– Да задолбал ты уже! – разозлилась я на него. – Говори по-людски давай, скотина бесстыжая!

– Такое дело… Егору к следующей осени уже полтора будет и Катька собирается поступать. Ну она же учиться хотела. На доктора. А я… – он поерзал на табурете и даже схватился опять за ложку. – Короче… вот ты прикинь, Рокс: пойдет она учиться, моя Катька, что вот такая, какая она есть вся, – он с шипением втянул воздух, будто ему кто колокола в кулаке стиснул, – а там кругом всякие… Молодые, смазливые, мажористые даже…

– Я ты уже весь такой не первой свежести, – с наигранным пониманием подпела ему.

– Ну не прямо уж… но не пацан, да, – хмурясь все больше, опустил глаза Андрей и потер переносицу, темнея лицом. Ой, бля, цирк!

– Общие интересы у них могут быть, музыка, фильмы, прикиды, одно же поколение, да? – продолжила дрочить его я.

– Что-то типа того, – насупился Боев, а я еле держалась, чтобы не заржать.

– И встает-то у тебя уже через раз. Возраст, чё…

– Ага… Чего?!!! – взвился он, как в задницу укушенный. – С хера ли?! Все у меня нормально встает! В смысле, сколько надо и даже сверху десять раз на дню!

– Стесняюсь спросить, на кой эта, мать его, бесценная информация о твоем стояке моей жене, Андрюха? – рыкнул с ходу появившийся в дверях кухни мой медведина. Вот гризли же здоровенный, но ходит всегда что тот ниндзя.

– Она ей незачем! Я с ней… Ох и зараза же ты, Камнева, – ткнул он в меня, уже откровенно заржавшую, Боев. – Я к тебе по-дружески, с интимным вопросом, а ты…

– Опять же, ты к моей жене с интимным вопросом. Чё за херня, мужик? – набычился Яр, но я подошла к нему и обняла, по-хозяйски стиснув твердую, как дерево, ягодицу, и он мигом подрасслабился.

– Бля, Камневы, идите в жопу! Я хотел спросить, не убьет ли меня Катька, если я ей еще ребенка заделаю и тем самым… Посидит еще дома.

– Боев, ты дебил, скажи? – поинтересовалась я. – Ты думаешь, Катька поведется на каких-то сопляков, когда у нее есть ты? Не, я бы на тебя, само собой, ни в жизнь не повелась бы, – поспешила добавить, ощутив, что мой муж опять поднапрягся, – но Катьку-то угораздило в тебя влюбиться по уши. Чего ты себе придумываешь на пустом месте?

– Потому что это моя карамель. А у мужиков есть глаза. И члены. Логика, Камнева.

– А у тебя есть башка на плечах, чтобы ее не разочаровывать и не дать скучать по жизни… ну и не будем показывать пальцем, но и еще аргументы.

– Есть. Но мало ли.

– А там мало? – фыркнула я, схлопотав сразу по заднице от мужа.

– Там… хватает, – буркнул Боев.

– Ну и что за на хер тогда? Вечно беременной ты ее держать собираешься? Соображаешь, что Катя не глупая и поймет, что ты творишь? Она хочет учиться, это была ее мечта.

– Угу. Я знаю. Понял. Тогда знаешь… этого разговора никогда не было, лады?

– Ну-у-у-у у-у-у-уж не-е-е-ет! – кровожадно ухмыльнулась я. – Кате я, конечно, ни словечка, но тебе вспоминать еще до-о-олго буду.

– А если я это доем? – глянул он на рагу и поморщился.

– Не-а, тебя уже ничто не спасет. Ты сам пришел. – И победоносно задрав нос, я утопала из кухни.

***

Лиза

– Ну чего ты тут сидишь, мелкотня? – спросила Федьку, спрятавшегося за углом корниловского… нашего нового дома. Я видела, как он туда поплелся, нос повесив, от общего стола в саду, где вся орионовская гоп-компания собралась отметить роспись Михаила с Ленкой.

– Ничего. Отстань! – огрызнулся белобрысый сопляк, сверкнул на меня голубыми глазищами и шмыгнул носом, утираясь по-быстрому своей футболкой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Очень надо мне к тебе приставать, рева-корова, – фыркнула я… ну, почти насмешливо. Уж я-то его понимаю. Я тоже ревела белугой, когда мать выходила за этого…

– Я не реву! – зыркнул он на меня.

– Ревешь. Но зря. Поверь.

– Тебе-то знать откуда? – снова покосился он и перестал скрывать редкие всхлипы.

– Ну твоя мама – нормальная тетка.

– Сама ты тетка! – возмутился Федька. – Она не тетка, она… мама!

– Так я же не спорю, – присела я рядом на корточки. – Тебе – мама, мне – нормальная тетка.

Ага, так и есть. Сначала-то мне волосы ей выдрать охота было или отпинать. Но потом… попустило. Просто раздражать стала, что вся такая… хрен знает.. .правильная… хорошая. Как сам Корнилов, ага. И причем такая же в этом… настоящая что ли, как и он. Короче, тут, видно, они друг под друга реально заточены. Бывает же. Я бы тоже так… Не-е-е-е, ничего я не хочу, потому что не верю, и все такое. Сказала свалить и ждать, он и свалил. И тишина. Пофиг, и думать не о чем.

– Ты же не любишь мою маму, – отвлек меня от противной тянущей боли в груди Федька.

– Не люблю. Чего мне ее любить. Вот тебе мама – ты и люби. А я ее уважаю. И доверяю. Корнилова вон доверила.

– А вдруг у них новый мальчик родится и мама меня разлюбит? – Пацан очень, видно, хотел держаться, но под конец голос опять задрожал и он захлюпал носом.

– Ты совсем балда? Не бывает так. Если тебя полюбили, то обратно не разлюбят. – А у меня так и было. Или не так. – Если могут разлюбить, то значит никогда и не любили.

– Папа маму разлюбил же. Обижать стал, даже бить, – помрачнел Федька.

– Мудак твой папа, – скрипнула я зубами. Ненавижу таких мразей. – И скот.

– Такие слова говорить нельзя.

– А ты и не говори. Я за тебя скажу. И врежу, если кто обидит, – пообещала я. Подняла руку… и обняла его, притиснув. Ничего так ощущалось. Нигде не жало.

– Как настоящая сестра? – осторожно улыбнулся воробушек. Пока воробушек, а вырастет – будет боевой орел у нас.

– Здрасти, а почему как то?

– Все по-настоящему у нас, да?

– Ага. Так и есть.

КОНЕЦ