Вспомнив, что перед началом работы портниха будет ее обмерять и увидит нелепый подарок Акулины, Софья сбегала в свою комнату и бросила камушек в коробку, где лежали всякие почти ненужные мелочи вроде старых пуговиц, обрывков тесьмы и самодельных детских бус. Коробку она небрежно сунула в нижний ящик комода, потом, немного помедлив, открыла особым ключом потайное отделение секретера и достала изящную шкатулку с драгоценностями, подаренными отцом. Там была пара золотых колец с небольшими бриллиантами и рубинами, жемчужное ожерелье, серьги, серебряный браслет с бирюзой и золотой медальон на цепочке. Софья редко надевала эти украшения, но теперь было самое время вспомнить о них: ведь она должна произвести наилучшее впечатление на балу, чтобы губернская знать отнеслась к ней благосклонно и не удивлялась выбору Юрия Горецкого.

Ночью, после суматошного и счастливого для нее дня, Софья долго не могла уснуть, перебирая в памяти все подробности знакомства и свиданий с Юрием.

Несмотря на чтение романов и весьма развитое воображение, Софья до встречи с Юрием не имела никакого опыта в отношениях с мужчинами и ни в кого не влюблялась, даже тайно.

То окружение, которым Домна Гавриловна ограничивала ее жизнь, не вызывало интереса у девушки, мечтавшей о большем – особенно после того, как отец рассказал ей о широком мире, а отчасти и показал его, свозив еще совсем юную Соню в столичные города.

Юрий же вполне соответствовал представлению девушки о романтическом герое, принце, в которого она с детства мечтала влюбиться: молодой, красивый, умный, образованный, смелый, да к тому же дворянин и обладатель большого состояния. Последнее обстоятельство привлекало Софью отнюдь не из-за какого-то ее корыстолюбия, а потому, что она хотела видеть своего возлюбленного человеком независимым, не имеющим нужды унижаться из-за бедности и искать себе богатых невест.

Каждая встреча с Юрием была в ее однообразной жизни знаменательным событием, яркой вспышкой, рассыпающей искры радужных и гордых надежд. А потом он объяснился ей в любви и сделал предложение, хотя уже знал о сомнительности ее происхождения и скудости приданого. Когда она сама напомнила ему об этом, он в ответ стал с восторгом рассуждать о модной повести Карамзина «Бедная Лиза», а также привел несколько цитат из Жан-Жака Руссо о правах сердца и о том, что личные достоинства важнее происхождения и богатства. В эти минуты он напоминал ей знаменитого актера, читающего со сцены возвышенный монолог. Софья была совершенно очарована и красотой этого монолога и смелостью взглядов молодого человека. Все случилось так стремительно и головокружительно, что она даже опомниться не успела.

Юрий был первым мужчиной, который ее поцеловал, и, хотя ей не с кем было его сравнивать, да и сладости поцелуев девушка пока не прочувствовала, она все же мысленно твердила самой себе, что ее возлюбленный лучше всех на свете и с другими она никогда целоваться не будет.

И вот теперь, став его объявленной невестой, Софья впервые по-женски задумалась о том, что ждет молодоженов после свадьбы. В общих чертах она знала, какой бывает близость между мужчиной и женщиной, но это были либо умозрительные представления, почерпнутые из книг, либо наблюдения за грубоватыми любовными играми в среде дворовых людей и крестьян. Не имея практического опыта, она пыталась в собственном воображении нарисовать картину брачной ночи и всего, что последует за поцелуями и объятиями. Поэты красноречиво писали о восторгах любви, но не было ли в их цветистых строках преувеличений? И не будут ли эти восторги отравлены мелочами – такими, как обстановка и быт мужниного дома, любопытство слуг, недоброжелательство родичей и соседей, строгость свекрови?

Вздохнув, Софья тут же отбросила все эти подспудно тревожившие ее сомнения, сосредоточившись на главном – на том счастье и благополучии, которое ее ждет. Нарисовав в воображении красивую картину своей поездки с Юрием в живописные лесные места, а еще лучше – к теплому морю, она скоро совсем успокоилась и уплыла по волнам радужных сновидений.

Проснулась она слегка разнеженной после сна, но вместе с тем бодрой и веселой, готовой к хлопотам предстоящих событий.

Однако уже через несколько минут Оксана заронила каплю тревоги в благодушное течение мыслей Софьи.

– Знаете, барышня, я тут Варьки опасаюсь, – сказала горничная, делая большие глаза. – Кто-то из дворовых людей подсмотрел, как я передавала вам записку от того молодого барина, с которым вы встречались, и рассказал Варьке, а она теперь грозится обо всем доложить Домне Гавриловне.

– Ничего, Оксана, теперь это не страшно, – успокоила ее Софья. – Теперь мы с Юрием Горецким объявлены женихом и невестой, так что тетушка на тебя обижаться не станет.

– Ну, дай-то Бог, – вздохнула Оксана и перекрестилась.

Софье показалось несколько обидным, что горничная вроде бы не совсем уверена в будущем браке ее барышни с Юрием, и она сухо спросила:

– Ты в чем-то сомневаешься?

– Нет, я вам, барышня, конечно, желаю счастья и всяческого благополучия. Но каково мне придется, когда вы уедете отсюда в мужнин дом? Ведь Варька-то, змея эта, будет слуг против меня настраивать.

Глядя в кругло-румяное, простодушное лицо Оксаны, Софья почувствовала себя невольно ответственной за судьбу этой девушки и постаралась ее успокоить:

– Ничего, Оксана, я тебя не оставлю. Когда выйду замуж, заберу тебя с собой. Думаю, что тетушка согласится.

– А согласится ли ваша свекровь? А вдруг она суровая женщина и не захочет видеть в своем доме чужих служанок?

– Не бойся, мать Юрия мне в этом не откажет.

Голос Софьи прозвучал уверенно, однако в душе она снова, как и вечером, ощутила холодок сомнения при мысли о будущей свекрови и о родственниках Юрия.

После завтрака Софья пошла помогать Евгении в шитье наряда и застала супругов Лан спорящими по весьма нешуточному вопросу.

– Жили мы спокойно, и вдруг на старости лет он хочет сняться с места и уехать в такую даль! – выговаривала мужу Евгения, отложив шитье. – Что это тебе взбрело в голову? А обо мне ты подумал?

– Тише, тише, – остановила ее Софья. – Поясните мне, о чем речь? Куда вы собрались ехать, месье Лан?

– Да, видите ли, он во Францию хочет вернуться! – объявила Евгения. – Забыл уже, как оттуда бежал!

– Увы, тогда у меня не хватило духу сказать, как Дантон, что «отечество нельзя унести на подошвах башмаков», – развел руками месье Лан. – Да, я бежал, спасая свою жизнь. Но Франция уже давно другая. А тебе, Эжени, разве не хочется взглянуть на родину твоей матери?

– Нет, я здесь родилась и никуда уезжать не хочу! – тряхнула головой Эжени.

– А вот я, похоже, всегда буду здесь чужаком, – вздохнул Франсуа.

– Господи, да разве же кто-нибудь обидел месье Лана? – спросила Софья у Евгении.

– Ну, какие-то мужики обозвали его басурманом, лягушатником или еще как-то…

– Если бы дело было только в мужиках, это бы еще куда ни шло! – с хмурым видом перебил ее месье Лан. – Что взять с темных, безграмотных людей? Но меня вчера оскорбили русские офицеры, которые высказали подозрение, будто я бонапартистский шпион или агент! Это возмутительно! Вы ведь знаете, мадемуазель Софи, что я честный врач и учитель, а не шпион!

– Месье Лан, да стоит ли обращать внимание на всяких невеж! Ведь раньше такого не было, верно?

– Да, – подтвердила Эжени, – это сейчас появились такие настроения, перед войной. Ведь многие говорят, что может начаться война.

– Война?… – вздрогнула Софья, которая, будучи занята своими сердечными переживаниями, не обращала внимания на политические разговоры. Сейчас же она вдруг со страхом и тревогой представила, что их с Юрием может ожидать не упоительное свадебное путешествие к морю или в одну из столиц, а разлука и бедствия войны.

– Да, все этого опасаются, потому что Наполеон вроде бы стягивает войска к русской границе, – вздохнула Эжени.

Франсуа, издавна питавший симпатии к «маленькому капралу», тут же возразил:

– Но это только маневры, чтобы заставить императора Александра выполнить договор о континентальной блокаде английских товаров.

– Значит, войны не будет? – с надеждой спросила Софья.

– Во всяком случае Наполеон настроен миролюбиво и предлагает царю переговоры, – заявил месье Лан. – Но ваши офицеры почему-то думают, что это с его стороны притворство, что он уже настроился на войну с Россией. А я не верю, что он будет воевать с такой большой страной, Наполеон не безумец. Он только хочет повлиять на русскую политику, подвигнуть к реформам. Ведь вам тоже не все нравится в устройстве и порядках вашей страны, не правда ли, мадемуазель Софи?

Месье Лану, конечно, была известна вполне естественная ненависть Софьи к крепостному праву, а ей было известно преклонение учителя перед Наполеоном, и она спросила:

– А если все же ваш кумир вторгнется в Российскую империю? Что будет тогда?

– О, даже в этом случае не будет ничего страшного, все быстро закончится новым договором о взаимных выгодах в торговле. Я уверен, что Наполеон не допустит большого кровопролития. – Месье Лан подошел к окну и, глядя вдаль, непроизвольно скрестил руки на груди, подражая французскому императору. – Все-таки я непременно хочу поехать и хотя бы на закате своей жизни увидеть этого великого человека, который подобрал Францию истекающую кровью, истерзанную революционным террором, братоубийством, и сделал ее такой могучей!

– Франсуа, мне страшно слушать твои высокопарные речи! – раздраженно сказала Эжени. – Неужели ты всерьез задумал ехать во Францию? А как же я? Ты знаешь, я не люблю путешествовать, тем более что в Европе сейчас так неспокойно. Да и наших с тобой сбережений не хватит на такую далекую поездку.

– До Парижа мы, может, и не доберемся, – вздохнул Франсуа уже без пафоса в голосе. – Но ведь Наполеон сейчас находится гораздо ближе – в Белостоке или даже в Вильно…

– Что вы там говорите о Вильно? – раздался требовательный вопрос Домны Гавриловны, и она сама появилась в комнате, подозрительно оглядывая месье Лана. – При чем здесь Вильно?