– Я постараюсь вас полюбить и обещаю стать вам хорошей женой.

– А я постараюсь тебя не разочаровать, мой ангел, – сказал он, игриво потрепав ее по щеке. – Зови меня, пожалуйста, на «ты», ведь мы теперь близкие люди.

– Хорошо, Евграф, буду обращаться к тебе на «ты», хоть это для меня и непривычно.

– Однако мне не терпится поскорее закрепить наш союз. Почему бы нам завтра же не обручиться?

Софья покачала головой:

– Нет, зачем торопить события. Я хочу обручиться в Старых Липах, там служит мой давний исповедник и советчик отец Николай. И там нас благословят мои верные друзья Эжени и Франсуа.

– Тогда давай поскорее поедем в эти Старые Липы!

– Нет, сперва я хочу дождаться Павла.

– А если он еще долго не вернется?

– Не может быть. Ведь, говорят, войне уже конец, Наполеона заставили подписать отречение. Подождем еще немного. Если не сам Павел, то хоть вести о нем какие-то придут.

– Боюсь, что Павел меня недолюбливает и захочет тебя отговорить. Конечно, я не могу с тобой спорить, но мне бы хотелось поскорее обручиться. – Щегловитов заметно помрачнел.

За завтраком он был молчалив и всем своим видом выражал огорчение. Софья, желая его взбодрить, а отчасти и испытать, вдруг словно между прочим сказала:

– Знаешь, во время войны вороватый дворецкий Павла со своим дружком украли и спрятали драгоценную церковную утварь. Если бы мы ее нашли, то могли бы передать в какой-нибудь храм. Тогда бы нам уж точно все грехи простились.

Щегловитов явно заинтересовался:

– А ты видела, где они спрятали?

– Это было ночью, и я толком не разглядела. А потом разбойники набросились на меня, ранили, чуть не убили, и я уж после многое забыла. Помню только, что зарыли где-то в саду.

– Значит, клад и сейчас в земле?

– Наверное, если его уже кто-нибудь не нашел. Правда, Игнат с дружком погибли, но они ведь могли еще кому-то рассказать.

Щегловитов помолчал, потом осторожно заметил:

– Вообще-то на этот клад, если он, конечно, найдется, у тебя не меньше прав, чем у какого-нибудь попа.

– У меня? – удивилась Софья.

– Конечно. Ведь, если бы не ты, никто б о нем и не узнал. По справедливости клад принадлежит тому, кто его отыщет. А на восстановление храмов государь и так выделит изрядную сумму. Знаешь, церковные деятели тоже такой народ, что своего не упустят. Я думаю, тебе этот клад пригодится не меньше, чем им.

Софья иронически усмехнулась:

– Ты казался таким бескорыстным, когда делал предложение мне, бедной девушке. И вдруг так заинтересовался церковным сокровищем. Хочешь, чтобы оно стало моим приданым?

– О, что за мысли? – Евграф шутливо замахал руками. – Ты мое главное сокровище, даже если бедна как церковная мышь.

Больше Щегловитов не возвращался к этому разговору, однако уже на следующий день Софья заметила, что работники по его приказу копают землю в саду. Конечно, это можно было объяснить хозяйственными нуждами, но Софья поняла, что в ее будущем женихе проснулся азарт кладоискателя, и похвалила себя за то, что не сказала ему правды о действительном месте хранения ценностей. Она вдруг осознала, что не сможет быть до конца откровенной с Евграфом, даже когда выйдет за него замуж. Это казалось ей не совсем правильным, но Софья уже поняла, что ее будущий брак – не из тех, которые совершаются на небесах, а просто залог благополучия и защищенности, и в нем неизбежны компромиссы. Она также не сказала Щегловитову о своих тайных поисках сестры, потому что боялась в этом деле какого-либо разглашения.

Начало апреля было холодноватым, зато к середине месяца природа словно очнулась, солнце ярко засияло, почки на деревьях набухли под теплыми лучами, земля затравенела изумрудным ковром. Да и город с каждым весенним днем все более оживлялся, в него возвращались люди, тут и там раздавался стук топора, поднимались надворные деревянные постройки, восстанавливались каменные. Среди москвичей разнеслась новость, что император Александр учредил «Комиссию для строения в Москве» под руководством архитектора Осипа Бове и что проектом предусмотрено расширение улиц и прокладка Садового кольца с площадями на пересечениях.

Софье, стремившейся увидеть изменения в городе и, может быть, встретить знакомых людей, было странно, что Евграф старается оградить ее от поездок по Москве, объясняя это всяческими опасностями и неудобствами для женщин. Также ее удивляло, что он совсем не стремится хоть как-то восстановить или подправить разрушенный дом на Тверской, – а ведь даже при отсутствии строения земельный участок в центре города представлял собой немалую ценность. Когда Софья спросила его об этом, Евграф согласился, что да, пора заняться жилищем на Тверской, сам себя поругал за непрактичность, и в тот же день надолго отлучился из дому.

Так совпало, что и слуги в этот раз были либо на посылках, либо в саду, и Софья, улучив момент, уже хотела пробраться в тайник. И вдруг, к ее досаде, стук в ворота возвестил о прибытии неожиданного гостя.

Впрочем, когда этот гость вошел в дом, Софья ему весьма обрадовалась, потому что им оказался бодрый старичок Карл Федорович Штерн, давний поверенный семьи Ниловских, которого Софья видела, когда он составлял завещание Домны Гавриловны в пользу Павла.

Девушка чуть не всплакнула, увидев этого вестника из прошлого, знавшего всех родных ей людей, теперь ушедших навсегда. Приветливо встретив Карла Федоровича, она спросила его о делах, о том, давно ли он в Москве.

– Недавно, совсем недавно, барышня, – отвечал он с легким немецким акцентом. – Неспокойные времена я пережил в своем имении под Калугой, а теперь, как Москва начала оживать, так и решил вернуться. Наша канцелярия тут опять скоро заработает, а дел у меня осталось еще немало. Вот и ваше наследство надо оформить. Хорошо, что я вас застал в Москве, а то бы и не знал, где искать.

– Мое наследство? – удивилась Софья.

– Да, наследство, которое вам завещал ваш брат, Павел Ниловский.

– Что?… Павел?… завещал… А разве?…

– А вы… ничего не знали?… – Карл Федорович снял очки и долго протирал стекла, пряча глаза от собеседницы. – Павел был тяжело ранен под Малоярославцем, его отвезли в Калугу, в госпиталь. Оттуда он написал мне, вызвал. Я жил недалеко и сразу же приехал к нему. Павел был уже очень плох. От меня он знал, что Домна Гавриловна завещала ему Старые Липы и все имущество. А он велел мне составить завещание на ваше имя. Все, чем он владеет, в том числе и оставленное ему Домной Гавриловной наследство, завещал вам, поскольку вы, дескать, обижены судьбой и отчасти по его вине.

– Значит, и Павел умер… никого из близких у меня не осталось… – прошептала Софья, закрыв лицо руками.

– Но у вас теперь по крайней мере есть состояние, – заметил чиновник. – Павел Иванович не захотел оставлять его Людмиле Ивановне, поскольку не очень с ней ладил и особенно не любил ее молодого супруга.

– Людмила умерла больше года назад, – бесцветным голосом сообщила Софья.

– А-а… мне очень жаль. То-то она и не ответила на мое письмо. Я, признаться, почел своим долгом ей сообщить о распоряжении Павла и написал в Петербург. Правда, тогда была такая неразбериха на дорогах, письмо могло и не дойти.

– Да и петербургский дом тогда уже, наверное, был продан. За время болезни Людмилы дела у них с мужем пришли в упадок. Кстати, сейчас ее муж… то есть теперь уже вдовец, живет здесь.

– Здесь, в этом доме? – удивился Штерн.

– Да, временно, пока не отстроит свой дом на Тверской. Он как раз сегодня туда поехал.

Некоторое время Софья и Карл Федорович грустно молчали, потом одновременно встрепенулись, услышав голоса и шаги в прихожей. Через несколько мгновений дверь в гостиную распахнулась и торопливо вошел слегка раскрасневшийся после улицы Евграф. Бросив настороженный взгляд в сторону посетителя, с заминкой произнес:

– Добрый день… Софи, у нас гость?

– Карл Федорович Штерн, нотариус, – привстав, отрекомендовался чиновник.

– Кажется, мы с вами встречались один раз? – уточнил Щегловитов.

– Да. Помните, незадолго до отъезда из Москвы Людмила Ивановна приглашала меня в дом, чтобы составить завещание на ваше имя?

– Вы, наверное, уже знаете печальную новость о смерти моей жены? – вздохнул Евграф.

– Да. Увы, я принес в этот дом еще одно печальное известие. – Карл Федорович посмотрел на Софью, словно предлагая ей сообщить обо всем Щегловитову.

– Павел умер после ранения… и почти одновременно с Людмилой, – сказала она, отводя взгляд.

– Боже мой!.. – Щегловитов почти упал в кресло. – Брат и сестра даже не знали о кончине друг друга… Но, может быть, оно и к лучшему…

– Павел Иванович успел распорядиться перед смертью насчет наследства, – сообщил Штерн, глядя на Евграфа поверх очков. – Все свое имущество он завещал Софье Ивановне Мавриной.

– Вот как? – Щегловитов удивленно вскинул голову. – Ну что ж, Павел часто поступал неожиданно. Только, я думаю, для такой доброй девушки, как Софья, живой брат был бы куда дороже, чем его наследство. – Он замолчал и, отвернувшись, стал помешивать угли в едва тлевшем камине.

Молчала и Софья, уставившись неподвижным взглядом в окно, за которым раскачивались на ветру покрытые нежной весенней зеленью ветви.

Карл Федорович оперся о подлокотники, медленно поднялся с кресла и, кашлянув, негромко произнес:

– Не буду вас беспокоить, сударыня, пока вы в таком потрясении. Завтра пришлю вам бумаги касательно наследства.

После его ухода Евграф повернулся к Софье с хмурым видом и неожиданно заявил:

– Лучше бы Павел завещал свои имения какому-нибудь другу, или любовнице, или, скажем, монастырю.

– Ты недоволен, что Павел оставил наследство именно мне? – удивилась Софья. – Поверь, для меня это тоже полная неожиданность. Но почему ты недоволен?

Щегловитов нервно прошелся по комнате и остановился перед Софьей, которая тоже поднялась с места и сделала шаг ему навстречу.