Ведь я знала обо всех недостатках Никиты, и смеялась над ним, и ругалась, но мы вместе уже пятнадцать лет. Так или иначе.

А Саша не выдержала и года. Она не выносила такую глубину чувств – начиналось подводное опьянение.

Они уехали в Прагу. Туда, где их никто не знает и где нельзя понять, что говорят другие мужчины – умные и образованные.

Прага – город, в котором начинаешь верить в сказки. Он, как бабушка, любит тебя и заботится, и никуда не спешит, и все движения становятся медленнее, и появляется такое доверие к миру, будто ты сидишь в старинном платяном шкафу, в шубах, и с фонариком читаешь Клайва Льюиса.

Никита рассказывал Саше, что в детстве мечтал стать дядей Федором из Простоквашина.

Саша призналась, что в детстве больше всего боялась ангины, потому что тогда могут удалить гланды, а страшнее этого ничего нельзя придумать.

Никита, когда ему первый раз вкололи заморозку, упал в обморок, но не от аллергии, а от страха.

Саша в семь лет украла на даче у соседки куклу, сбежала в лес и там целый день с ней играла, а потом так испугалась наказания, что утопила ее в реке и много плакала – ведь кукла не досталась никому.

Никита сказал, что первое его впечатление от Москвы – помойки. Московские помойки казались ему богатыми.

Саша вспомнила, как в четырнадцать лет шла зимой по Сретенке, и щеки саднило от мороза, джинсы затвердели, и было очень темно, холодно, неспокойно, и она увидела в витрине одной палатки, где по моде тех времен продавались ликер «Амаретто», сигареты, видеокассеты, хлеб… туфли – белые лодочки с жемчужными украшениями. Тогда эти лодочки показались ей самым красивым на свете, и она представила себе недостижимый Лазурный Берег, Ниццу, и как она идет в белом платье и в этих лодочках по набережной, и все оборачиваются ей вслед. Саша обменяла эти лодочки на простенький золотой кулон, грош ему цена, и ни разу их не надела, потому что уже к лету поняла, что это омерзительная дешевка – и в Ниццу в таких не пускают.

Никита рассказал, что в Москве его поначалу интересовали девушки с квартирой – негде было жить, иногда он даже спал в подъездах, а мыться ходил в баню. Потом он нашел странное общежитие в центре Москвы на Цветном бульваре – старую квартиру, шесть комнат и всюду нары. Жили там в основном проститутки, а еще почему-то трое голландцев, молодые люди продавали наркотики, подозревал Никита, хоть никто там ничего о себе не рассказывал. Никита, уходя, всякий раз забирал с собой вещи и однажды вернулся, а дома – пожар. У него были деньги только на плацкарт до Питера – вот он и купил туда-обратно, в надежде, что все образуется. Образовалось с проводницей – Никита на поезде катался туда-сюда неделю. Отдыхал.

Саша рассказала, что в юности ей почему-то очень не нравились ее ключицы. Казалось, что они совсем нелепо торчат.

А Никита на первые деньги каждый день ездил в «Пиццу Хат» на Кутузовском и ел там до отвала.

Саша даже рассказала, как лишилась девственности во второй раз (ее самый первый нежный друг что-то там недоделал) – она выбрала самого красивого мальчика, долго с ним встречалась, а потом так напилась, с подростковым отчаянием запивая водку шампанским, что ничего не помнила, кроме одной детали: молодой человек ее растолкал и спросил, не дурно ли ей, она отмахнулась, нечаянно задев его лицо, пробормотала: «Ну сделай же ты что-нибудь!» – и отключилась.

Проснулась рано утром и сбежала.

А Никита рассказал, что у него была девушка, которую он застал в кино с другим – они целовались. Это был маленький районный кинотеатр, куда, собственно, ходили целоваться и пить пиво. Никита девушку не любил, ему нужен был только секс, так что он не расстроился и сделал вид, будто ничего не заметил. Девушка на это обиделась и бросила его. Ей хотелось, чтобы ее ревновали.

В аэропорту Саша тихо всплакнула. Она не ожидала такой вспышки.

Так бывает на похоронах: стоишь как истукан и думаешь: что за событие такое – смерть… Вот я даже всплакнуть не могу. Ушел человек – его больше не будет. А я тут мерзну и думаю о том, что простуды не избежать. И вдруг что-то случается – и слезы льются и льются, и так горько, что остановиться не можешь.

Она плакала, а Никита ее обнимал и гладил по спине.

В самолете Саша напилась в стельку и уговаривала Никиту заняться сексом в туалете. Говорила, что тогда они вступят в клуб, только она не помнит, как он называется. Клуб тех, кто трахается в самолете.

– А собрания членов клуба проводятся? – интересовался Никита.

– Не-а… – Саша энергично водила головой слева направо. – Узнаешь своих по лукавой улыбке и подмигиваешь.

– Заманчиво… – издевался Никита.

Саше первый раз в жизни понадобились бумажные пакеты.

– Я не понимаю, откуда на борту столько алкоголя… – стенала она на следующее утро. – Интересно, мне стыдно? – спрашивала она себя, уставившись в потолок.

Конечно, они ругались.

– Зачем тебе новая «Ауди»? – возмущался Никита. – Купи двухлетнюю, сэкономишь тридцать процентов!

– Но я хочу новую! – кричала Саша. – У нее страховка, в конце концов!

– Да ты за эту страховку будешь платить в год по шестьдесят тысяч!

– Я хочу новую! – настаивала Саша.

Потом Никита решил сделать в квартире ремонт.

– Ты что, на самом деле повесишь такие шторы? – Саша не говорила, она шептала. Ей было страшно.

– А в чем дело?

– Вы спрашиваете – мы отвечаем! Во-первых, тебя разводят как ребенка. Из Италии! Я тебе из Турции такую же ткань привезу в двадцать раз дешевле! Во-вторых, рядом с такими шторами можно разве что могильную плиту поставить: «Он был реальным пацаном!» Ты понимаешь?

– То есть ты самая умная?

– Конечно!

Пока они были вместе, у них все получалось. Я считала, что это лучшая проверка – если отношения ненастоящие, то любовники так действуют друг на друга, что вся их жизнь разваливается к чертям.

Были у меня приятельницы, которые начинали жаловаться на мужа именно тогда, когда у того – вот совпадение! – дела шли из рук вон плохо. И фишка была не в этом, а в том, что он, муж, вел себя так, словно она, бедняжечка, виновата. Знакомые дамы говорили, что мужчины – слабаки. А на самом деле дамы просто бежали с тонущего корабля, потому что муж устраивал их только в полной комплектации – внешность, состояние, щедрость.

У одной девушки первый муж поссорился с богатым отцом, второй разорился в кризис, третий решил отдохнуть и уволился с работы, а четвертый получил травму и долго болел. Каждый раз она уходила, как только становилось меньше денег, но всегда мужья были виноваты, так как потакали своим слабостям.

Были и мужчины, готовые бросить женщину лишь потому, что она беременна. Звучит дико. Но беременная женщина не всегда занимается сексом. Часто женщин бросают, если у них нервный срыв. И не потому, что они не хотят лечиться, а потому, что мужчины не могут возиться с больной теткой, когда вокруг ходят здоровые.

Бывают и другие формы эгоизма.

Приятель моей замечательной подруги Ани воспитывал ее как ребенка. На день рождения дарил ей абонемент в спортивный зал.

Вдыхал запах ее волос и морщился – они пахли табаком.

Отвозил Аню к ней домой всякий раз, когда она напивалась. Вроде как ему неприятно общество пьяной женщины.

Если она встречалась с друзьями, они потом не виделись неделю.

– Знаешь что! – сказала Аня после некоторых раздумий. – Ты, пожалуй, перезвони мне года через три – может, я курить брошу, подкачаю живот, и друзья у меня будут другие, достойные того, чтобы ты с ними наконец познакомился.

Эгоистичный мужчина хочет видеть женщину такой, чтобы завидовали его друзья. Ему важно не ее, а их мнение.

А эгоистичная женщина хочет, чтобы мужчина был надежным. Чтобы у него не было друзей, к которым он уезжает за город, реставрирует там мотоциклы, пьет пиво и слушает «Алису».

Какой-нибудь психотерапевт, не брезгующий популярностью, обязан выпустить «Кодекс человеческих отношений» с описанием законов, по которым живет общество. Незнание закона не освобождает от ответственности, но ведь чертовски трудно пробираться на ощупь.


В юности я была чудовищной эгоисткой и нередко удивлялась, куда же пропадают мои друзья. Я обижалась, придумывала им недостатки, но постепенно осмыслила, что виноваты не приятели, а я сама. И я решила не то чтобы стать хорошей, а сделать все возможное для того, чтобы люди от меня не отворачивались. Это значит лишь одно – внимание, понимание и усмирение себялюбия. В противном случае вся твоя жизнь станет похожа на финансовую пирамиду.

Если ты слишком самолюбив – то никогда и ни за что не признаешь, что такого-то числа в таком-то месте был не прав. И будешь повторять одни и те же ошибки. И одни и те же грабли будут стучать по твоей дурной голове.

Многие люди избирают простейший путь – приписывают собственные ошибки другим и срывают раздражение на том, кто попадается под руку.

Это приносит им временное облегчение, и они не обращают внимания на текучку друзей.

Если бы я была важным человеком, с которым никто не осмеливается спорить, то я бы в каждой школе, а лучше начать с детского сада, ввела бы обязательный групповой психоанализ.

Психов развелось чрезвычайное количество. Скоро уже от этого начнутся повальная импотенция и боязнь открытых пространств – это когда людям так не нравится окружающий мир, что они из дому не выходят.

Ведь что самое страшное? Самое страшное, когда от тебя хотят, чтобы ты стал кем-то еще. Самые счастливые люди, которых я встречала, – это те, кого родители любили такими, какие они есть: если человек – лирик, то из него не хотели сделать физика.

Прекрасные, удивительные, добрые и чуткие родители моей подруги не всегда были такими, много лет назад они совершили большую ошибку. Моя подруга хотела стать модельером, а ее уговорили учиться на врача. Хорошая, надежная профессия. Она получила образование, но не хочет быть врачом. А для того, чтобы шить одежду, ей не хватает опыта. Выход есть, но шесть лет на чужом месте никуда не денутся.