Это похоже на то, как в детстве мы бережем всякие палочки, железки, выброшенное морем стекло с затупленными краями – несметные сокровища, но было бы смешно или грустно считать этот мусор богатством до конца своих дней.

Я жалела Никиту и продолжала любить, возможно, потому, что видела в нем отражение своего отца, который умер слишком рано, чтобы я успела ему посочувствовать.

Мне хотелось Никите помочь, но я уже понимала, что сам он не попросит о помощи.

Саша была закаленной. Но и она нервничала.

– Ты будешь меня презирать, если я скажу… – Саша потянулась к бокалу с виски. – Но я скажу. Почему мужчины такие идиоты?

– Может, они привыкли, что их должны добиваться. За многие-то лета. И что женщина боится остаться без мужа. Ты вспомни, как было лет сорок назад – если в двадцать пять ты еще не замужем, тебе конец. В двадцать, на фиг, пять! И мужчины это знали. Они сами это придумали. Они ничего не понимают в отношениях, потому что им все давалось легко.

Достаточно вспомнить, как жестоко общество обращалось с женщинами.

Анна Каренина, толстый роман, весь о том, как униженно чувствовала себя женщина, которая всего-то ушла от мужа.

Мужчины оставляли женщин с детьми – и в обществе считалось, что на ней никто не пожелает жениться. Это же какое унижение – воспитывать чужого ребенка!

Я слышала многоголосый грузинский хор скорбящих матерей, когда мой приятель, Алик, любимый сын, внук и племянник, подающий большие надежды хирург, женился на красавице-молдаванке тридцати лет (старуха!), с ребенком от другого мужчины.

Казалось – его хоронят.

Мужчины смеялись над шуткой женщина – президент.

Фрейд рассказал всему миру, что девочка завидует мальчику потому, что у него есть активный придаток. Но мужчина завидует женщине потому, что она рождает новую жизнь. И запросто может прекратить род мужчины, если не пожелает иметь от него детей. И это даже не страх – это ужас, который управляет мужчиной, делает его злым.

Мы дружно презрели Дональда Трампа с его конкурсами красоты, которые были задуманы лишь для того, чтобы для стайки симпатичных девушек он, Дональд, на время стал самым желанным. Это казалось таким старомодным – милашки ходят по сцене, а солидные мужики разглядывают их из партера. Просто рабовладельческий рай.

Давным-давно все смотрели соревнования красавиц, если не затаив дыхание, то с интересом, а теперь мы смеялись, потому что, честное слово, забавно, когда несколько миллионеров устраивают грандиозный смотр невест, тешат свое эго, и никто уже не верит, что все имеет какое-то значение – разве что возможность затмить очередную миссис Трамп.

– Теперь я точно ненавижу мужчин! – усмехнулась Саша, когда мы с этим покончили.

– Наверное, есть какие-то… приемлемые, – предположила я. – И все-таки хорошо, что мы не родились лет шестьдесят назад.

У Саши и Никиты настало время разговоров. Она не бросила его, как я ожидала, заготовив для Никиты плохонькое сочувствие.

Никита рассказывал ей о себе. О себе и матери. О себе и бабушке. О своем голозадом детстве. О том, как воровали кукурузу и варили ее, а потом ели с солью. И еще о том, что летние каникулы, время, проведенное с бабушкой, было самым счастливым.

Никита не говорил – он будто бредил, не веря, что делится всеми своими тайнами. То есть ничего особенного в его историях не было – ни порочного, ни подозрительного, но воспоминания причиняли ему боль: Никите казалось, что он голыми руками пытается выдрать из земли кактус – и тянет, тянет, тянет…

В деревне была старая палатка, в которой ребята собирались и рассказывали страшные истории. И еще – истории про девчонок. В дождь палатка протекала, и они заклеивали дыры пакетами. Можно было наворовать огурцов, яблок, малины – и продержаться до ужина.

Были стога колючего сена, на которых здорово отдыхать после долгого пути в березовую рощу – через сосновый бор. Был ржавый комбайн, в котором можно было прятаться.

И еще был замечательный запах земли, травы, деревьев, и даже небо, казалось, пахло чем-то сладким и воздушным, как сахарная вата. В Подмосковье так не пахнет.

Было кладбище и таинственный человек в плаще-палатке и кирзовых сапогах, которого все там видели, но никто не знал в лицо.

А в Мурманске была квартира с пятном от вина на тахте и запахом маслянистой от времени пыли.

Мать Никиты была не из тех пьяниц, что показывают по телевидению: беззубые, в грязной одежде, с синяками по всему телу.

Она ходила на работу, обесцвечивала волосы, встречалась с кавалерами, но пила каждый божий день, с трудом держалась до полудня, а иногда и не держалась, напивалась одна, в кровати у телевизора до бесчувствия. Это была добрая женщина, но как у большинства алкоголиков, ее жизнь превратилась в сумбур, в неочевидную для нее самой смену беспамятства и бодрствования, в которой с трудом различался ребенок.

Потом она, конечно, совсем опустилась, но память нас щадит: Никита помнит лишь, как тенью мелькали дружки мамаши – из комнаты в туалет и на кухню.

Единственным развлечением Никиты было смотреть на военные корабли.

Он не поверил, когда попал в Санкт-Петербург, что города бывают такими красивыми. Даже запахи: бензин, мокрый грязный снег, прокисший от сырости табачный дым – показались ему чудесными.

Он говорил о Марине. Самые сильные впечатления оставляют те, кто не ответил нам взаимностью. Те, кого мы любили больше, чем они – нас. Никите хотелось беспрестанно возвращаться к Марине – хотя бы мысленно – спорить с ней, добиваться от нее благодарности, понимания, скольким он пожертвовал ради нее.

Саша ревновала.

Никита понял все-таки, что Марина – лишь навязчивая идея, и взялся ее жалеть. Он надеялся, что через эту жалость с оттенком презрения он возвысится над той, что растоптала его чувства.

Саша уверяла, что он умственно отсталый.

– Нормальные мужские прогоны, – говорила наша подруга Оля. – А ты чего хотела?

– Видимо, женщину, – Саша прикурила сигарету, хоть и бросила курить лет пять назад.

– Саш, если ты переметнешься, я уйду к тебе от Толика, – пообещала Оля.

– Почему не ко мне? – обижалась я. – Я ведь тоже могу метнуться.

– Во-первых, ты слишком любишь секс. И потом Саша богаче.

– Я, что ли, не люблю секс? Значит, для тебя главное – деньги? – воскликнули мы с Сашей одновременно.

– Саша, о каком сексе ты говоришь, если у тебя до Никиты год не было мужчины? – Оля с алчностью уставилась на последний кусок пиццы. Она была одной из тех женщин, что всегда говорят о диетах.

Нас с Сашей ее привычка раздражала, мы считали это помешательством, но Оля находила успокоение в перечислении съеденных орехов, белков, творога, листьев салата – ее слова о еде звучали как заклинание, мантра.

– Ну, не год… – задумалась Саша.

Она действительно относилась к сексу без одержимости. Отличалась в этом вопросе терпением. Поэтому ей так важен был характер мужчины, его личность.

– Зачем мне все это нужно? – спрашивала она.

– Саш, ты становишься непримиримой…

На самом деле мне нечем было крыть. Лично мне нравились любовные отношения, я хотела жить с кем-то в одном месте, мне нужен был товарищ. Но то была я.

– Я не могу вдруг взять и отупеть, – говорила Саша. – Я смотрю на человека и вижу все его недостатки.

– Обращай внимание на достоинства, – советовала я.

– Недостатков обычно больше.

– А по-моему, ты зациклилась на негативе, – спорила я. – Ты всегда всем недовольна.

– Правда?

– Да ты зануда! – расхохоталась я. – И это все знают!

У них налаживалось. Саша даже познакомила Никиту с родителями. Не то чтобы это что-то значило. Просто Агния Богдановна пару лет назад ударилась в сантименты и стала скучать по внукам. Обещала Саше, что все заботы по воспитанию возьмет на себя.

Саша настаивала на том, что все заботы поручат няне. Агния Богдановна даже расплакалась.

– Почему?! – вопила она.

– Потому что я не хочу, чтобы мой ребенок превратился в мямлю и чуть что – звал бабушку!

– А если будет девочка?

– Тем более!

Агния Богдановна позвонила мне, поинтересовалась, есть ли у Саши кто на примете.

– Будущий отец ребенка? – уточнила я.

Мама сводила Сашу с ума – и та делала вид, что у нее совсем нет личной жизни, только бы отвертеться от допросов. Но на день рождения Агнии Никиту привела – «на репетицию», как она выразилась.

Как ни странно, Агния Богдановна против него не ополчилась.

Ее озадачило, что некоторое время он играл в зятя – помогал по хозяйству, лез повсюду со своим авторитетным мнением, отпускал какие-то шуточки со словами «мамаша»…

– Никит, только без обид, – попросила Саша, когда вышла с ним на кухню покурить. – Ты не мог бы… Ну, вести себя как обычно. Папа, кстати, в машинах ничего не понимает.

Никита, разумеется, крякнул пару раз «А чего я?», но сник, угомонился и стал вести себя как приличный человек.

– Ты уверена?.. – прошептала Агния Богдановна Саше на прощание.

Саша фыркнула:

– В чем?!

И уехала, исподтишка пригрозив маме кулаком.

А Никита повадился ездить к Марине. У Марины не заладилось с новым мужчиной. Она плакала. Хотя такие, как Марина, не плачут – они рыдают взахлеб, заламывая руки, и время от времени швыряют что-нибудь об пол.

Марина ела безобидные таблетки, потом вызывала «Скорую» и Никиту. Возможно, она звала и любовника, который ее бросил, но он не ехал.

Марине нужны были деньги – у нее накопились долги. Никита спас ее кредитную карту.

Марина звонила ему ночью, говорила, что болит сердце, и еще раз перезванивала, когда Никита уже подъезжал к ее дому, и просила купить вишню в шоколаде и сигареты.