Однако…

— Я этого хочу, — услышала она собственный шепот.

И это было вызвано не только вспышкой страсти. На самом деле ее решение было принято совершенно сознательно. Ей было необходимо в последний раз ощутить близость с ним. Она не была готова — и не была способна — сдаться. Она понимала, что этот раз станет самым последним и что ей надо впитывать каждое прикосновение, каждое движение, каждое ощущение как можно полнее, чтобы их можно было унести с собой и вспоминать, каким была самая лучшая и самая желанная близость в ее жизни. А это поможет ей помнить и о том, какими были самые крепкие и тесные узы, которые привязывали ее к этому мужчине. И, зная о том, что воспоминания скоро станут тем единственным, что у нее останется, она чувствовала отчаянную необходимость увеличить их число на еще один, последний раз.

Возможно, это было логично. Они начали просто с постели — наверное, они и закончат просто постелью. Вот только теперь она уже очень хорошо знала, что близость с Робом не бывает для нее «просто сексом».

Она услышала его жаркий выдох, который без слов сказал: «Слава Богу!» Обхватив ее грудь рукой, он снова властно ввел язык ей в рот.

А потом все происходило стремительно и порывисто. Поцелуи стали больше походить то на жаркие, жадные укусы, то на дразнящее покусывание. Его зубы скользнули по ее верхней губе… А через пару секунд ее зубки уже сомкнулись на его нижней губе, заставив его застонать. Она выгибалась навстречу ему, стремясь ощутить его возбуждение — ту тугую плоть, которая наполняла ее всю дикой, необузданной страстью. Одна его рука властно лежала на ее ягодице, вторая гладила грудь. Большой палец дразнил сосок, все больше усиливая его чувствительность, заставляя Линдси жалобно постанывать. Их бурные движения стремительно приближали Линдси к пику, так что она чуть не кончила, когда Роб сдвинул вниз бретельку ее майки, открыв розовый лифчик. Он наклонился, чтобы прижаться губами к ее груди, — и все замедлилось… немного.

Она смотрела, как он целует ее грудь снова и снова, и в ее сердце раскрывался бутон теплой радости, которая волной шла навстречу к более острому чувству, центром которого был низ ее живота. Она слышала его хриплое дыхание; обросший щетиной подбородок чуть царапал ей кожу.

Тут он ее отпустил, чтобы еще немного ее раздеть. Сдвинув с плеча вторую лямку майки, он помог ей освободить руки, так что ткань спустилась к поясу. Несколько долгих секунд он рассматривал ее грудь в лифчике — так, словно любовался произведением искусства, — а потом взялся за эти бретельки и опустил их так, чтобы ее груди оказались на свободе.

— Черт! — пробормотал он, словно увидев их впервые, и наклонился, чтобы захватить один тугой бутон губами.

Она застонала от наслаждения, которое разлилось по ее телу, еще усилив желание. Сначала его поцелуй был нежным, но постепенно становился все настойчивее, так что у нее даже голова закружилась. Когда Роб переключился на второй сосок, она судорожно сжала пальцы, пытаясь стянуть с него футболку.

А потом он помог ей, наконец, содрав с себя футболку и отшвырнув ее в сторону, татуировка у него на груди больше не пугала ее, а побуждала любить его еще сильнее. Она начала целовать наколку, покрыла всю ее поцелуями. Проводя кончиком языка по его соску, она с торжеством услышала его шумные вздохи и насладилась тем, как содрогается его сильное тело.

Сейчас ей важно было только дарить и получать наслаждение, ценя каждую секунду, потому что другого шанса чем-то подобным с ним заниматься у нее уже не будет.

Прикусив губу, она медленно раскрыла молнию и развела края ширинки. Его плоть моментально высвободилась из плавок, которые она поспешно сдвинула вниз. Боже, как он был хорош! И сейчас ей было просто необходимо трогать его — так, как никогда раньше. И тут она вдруг поняла, что для него этот раз тоже станет последним. Одному Богу известно, на сколь долгое время. Может — навсегда. Ей нужно доставить ему наслаждение. Она тоже должна дать ему что-то такое, что останется в его памяти.

Языком она провела влажную дорожку от основания до самого конца и услышала его судорожный блаженный вздох…

— Боже! — стонал он сквозь стиснутые зубы, и Линдси целиком отдалась этому моменту, одаривая его тем, чем могла. Зарывшись пальцами в ее волосы, он говорил ей, как она прекрасна и как ему с ней хорошо. — Давайте еще, милая!

Она ласкала его так, пока у нее не устали губы. Выпустив его, она посмотрела вверх, не поднимаясь с колен. Его взгляд, как обычно в моменты их близости, был горячим и страстным.

— Вставай! — прошептал он, помогая ей подняться.

А потом он снова ее поцеловал, и ощущение стало еще острее, потому что губы у нее опухли. Ее руки привычно обвились вокруг его шеи, соски упирались в его обнаженную грудь… Но вскоре ее пальцы снова сомкнулись на его напряженной плоти, а он опустил руки, чтобы расстегнуть ее молнию. Стянув с нее джинсы, он тихо застонал при виде ее трусиков. На ней были стринги с леопардовым рисунком, которые совершенно не сочетались с лифчиком и майкой, которая так и висела гармошкой у нее на талии. Она схватила эти стринги просто потому, что они были чистые и оказались в ящике комода сверху. Она даже не подумала о том, как на Роба действует этот рисунок, как не думала и о том, будут ли они заниматься сексом этим вечером, после всего, что им пришлось перенести.

— Господи! — прошептал он и опустился перед ней на колени.

Сначала он просто водил пальцами по ее лобку, каждым прикосновением создавая новую искру наслаждения. А когда он прижался губами к самому центру, Линдси задрожала, и у нее подкосились ноги. Он и раньше целовал ее так, но на этот раз ощущения почему-то стали многократно острее.

После второго поцелуя она судорожно вздохнула и чуть не потеряла равновесие, но Роб положил руки ей на бедра и помог прислониться к стене у двери. При этом она споткнулась о его походные ботинки — и он отпихнул их в сторону.

А потом он раздвинул ей ноги и отвел в сторону лоскуток ткани…

Он нежно поцеловал ее снова — теперь между его губами и ее телом не оставалось никакой преграды, — и она застонала. Боже, как это было хорошо! Поразительно приятно. И тут ощущалась такая близость… и такая любовь! Он любил ее своими губами, она это прекрасно понимала.

Он ласкал ее, наполняя все ее существо своей любовью и вниманием. Она была целиком во власти наслаждения и мечтала, чтобы оно никогда не кончалось.

Побуждаемая инстинктом, Линдси поставила левую ногу на столик, где Роб держал ключи: ей необходимо было открыться сильнее. Он застонал, и его ласки стали еще жарче. Привалившись к вешалке с куртками, сотрясаясь от наслаждения, она подняла руки, ухватившись за два крючка. Она старалась запомнить чистый огонь, заливший его лицо, старалась запомнить все свои ощущения, вплоть до таких мелочей, как трущий под грудью лифчик и врезавшийся в ногу край столика.

В какой-то момент наслаждение достигло пика, и она позволила себе несколько долгих мгновений не чувствовать ничего, кроме блаженства, — и наконец рухнула в ослепительную бездну.

Вцепившись в вешалку, она содрогалась от мощного оргазма, снова и снова.

Когда все закончилось, она чуть не рухнула в буквальном смысле, но Роб выпрямился и подхватил ее на руки.

— Я тебя держу, моя хорошая.

Несколько сладких мгновений они стояли неподвижно, приходя в себя, и он шепотом сказал:

— Ты такая красивая! — И чуть погодя: — Моя хорошая, мне нужно войти.

— Да, — просто отозвалась она, потому что ей тоже было это нужно. Заглянув ему в глаза, она заявила совершенно честно: — Войди сильно! Дай мне тебя ощутить! Войди в меня со всей силой!

В ответ он только тихо зарычал и бросил на нее взгляд, который лучше любых слов сказал ей, как сильно его возбудили ее слова.

А потом он ворвался в нее. Боже, каким он казался большим! Он был больше, чем обычно. С громким криком она вцепилась в стол, потому что ноги у нее совсем ослабели.

— Все нормально? — спросил он рядом с ее ухом.

Дрожащим голосом она сказала:

— Более чем! — А потом с трудом выдавила: — Пожалуйста!

Ему не понадобилось спрашивать: «Пожалуйста — что?». Вместо ответа он просто начал погружаться в нее, глубоко, снова и снова. И каждое его мощное движение они оба встречали криком.

Ей хотелось, чтобы это не кончалось никогда. В какой-то момент он обнял ее обеими руками, чтобы она не упала, и тепло его тела добавилось к тем воспоминаниям, которые ей необходимо было сохранить, удержать навсегда. Они оба стонали и тяжело дышали, наполняя дом звуками, которые давно заглушили негромкую музыку на кухне.

Когда он, наконец, вышел из нее, она готова была разрыдаться — но тут он взял ее за руку.

На его бедрах еще как-то удерживались джинсы, но, спотыкаясь об обвисшую ткань, он попятился назад, наткнулся на диван и сполз вниз, сев на пол. Его плоть по-прежнему была полна желания, и он сказал:

— Оседлай меня, Линдси.

Она задохнулась и снова почувствовала потребность вобрать его в себя: он был ей так же нужен, как воздух. Не теряя времени, она выполнила его просьбу, поставив колени по обе стороны от него и медленно опустившись. Их взгляды встретились, и оба тихо застонали, снова соединившись.

А потом она делала то, что он просил, медленно и плавно опускаясь и поднимаясь, прижав ладони к его груди, пока его руки держали ее за бедра. Его взгляд то и дело устремлялся то на ее грудь, то туда, где их тела соединялись, но неизменно возвращался к ее лицу.

Она снова начала его целовать, потому что ничего не могла с собой поделать: ей необходимо было ощущать прикосновение его теплых губ, вести с его языком упоительный поединок.

И все это время, в каждую секунду, она помнила, что это — последний раз, что у них прощальный секс.