Музыка продолжала звучать: «Уипиз» пели «Земля безумно вертится», — но в комнате все застыло неподвижно. Роб долго молча смотрел на нее, а потом, наконец, сказал… странно сочувствующим тоном:

— Ты не поняла, что сделала, да?

Она судорожно вздохнула:

— Я понимаю, что вернула то, о чем тебе хотелось никогда больше не думать, и я жалею об этом всем сердцем.

Она совершенно не ожидала, что он покачает головой:

— Нет, моя хорошая. Дело не в этом. Эта часть позади. И — да, это было мерзко, и я был страшно зол, когда узнал, почему это произошло. Но вопрос не в этом. Ты сама не понимаешь, что именно привела в движение.

Теперь качала головой уже Линдси — совершенно беспомощно.

— О чем ты говоришь?

Он только вздохнул, на мгновение закрыл глаза, а потом снова посмотрел на нее.

— Линдси, — мягко сказал он, — теперь мне придется отсюда уехать.

Она недоуменно прищурилась:

— Что?

— Моя жизнь в Лосином Ручье закончена.

О чем он, к черту, говорит?

— А? Почему?

Он говорил спокойно и почти размеренно, словно объясняя простую истину ребенку:

— Теперь полицейские в Сидервилле знают о моем прошлом. А еще они знают Карлу и, не сомневаюсь, всех жителей Лосиного Ручья. Готов биться об заклад, что уже сейчас новость начала распространяться, и очень скоро — максимум через несколько дней — об этом будут знать все. И знаешь что? Никто не захочет брать напрокат каноэ у убийцы. Никто не захочет, чтобы бывший заключенный был у них дома и ставил сараи или пристройки, делал стеллажи или гаражи. Никто! Поверь мне, я знаю. Очень скоро Элеонор прекратит сообщать мне о том, сколько номеров у нее забронировано, а Бернард перестанет смотреть мне в глаза, когда я буду покупать продукты или инструменты. Через неделю я стану не просто неприветливым, типом — я стану пугающей личностью, с которой никто не захочет иметь дела.

— Роб, нет! Это не может быть так!

— Конечно, так. А это значит, что я должен отсюда уехать — уехать из мест, где я по-настоящему был… счастлив. Мне хотелось оставаться здесь до конца моей жизни, Линдси… а теперь я это сделать не смогу.

У нее начали дрожать губы, но она постаралась сама поверить в те слова, которые произносит:

— Может, ты попробуешь… переждать грозу? Со временем они привыкнут, поймут, что ты хороший.

Но он снова покачал головой:

— Нет. Они все время будут настороже. А без работы я не проживу. И я не допущу, чтобы бизнес Милли заглох и умер из-за того, что люди меня боятся. Так что, похоже, в итоге ты добилась того, чего хотела, пусть и случайно. Теперь я буду рад передать прокат тебе. И дом тоже, если хочешь.

У Линдси от неожиданности открылся рот, а от лица отхлынула вся кровь. Она не могла поверить своим ушам.

— Нет, я его не возьму. Я больше не хочу его. Это — твое, твое по праву. Иначе просто быть не может.

— Теперь — нет, — возразил он твердо. — Так что тебе надо подумать об этом, иначе кто-то чужой получит все по дешевке, а я бы предпочел, чтобы все осталось родным Милли.

Все это казалось совершенно немыслимым.

— Роб, пожалуйста, позволь мне помочь тебе все уладить!

Сидя так близко от нее, он чуть наклонил голову, и в его взгляде отразилась целая радуга чувств. И к полному своему изумлению, Линдси поняла, что доминирует в них… симпатия. К ней! Он даже протянул руки и бережно сжал ее пальцы.

— Линдси, моя хорошая, я от тебя без ума. — О, Боже: он впервые сказал такое! — И я на самом деле тебя не виню — я виню себя самого за то, что, как всегда, потерял бдительность и впустил кого-то в свою жизнь. А ты… черт! ты помогла мне снова ощутить себя живым, и я тебе за это благодарен. Но я не могу оставаться здесь и ждать лавины, которая обязательно обрушится. И… мне больше нельзя иметь тебя рядом. Мне нельзя никого иметь рядом с собой, раз и навсегда.

— Значит, ты рвешь со мной отношения, — проговорила она, не узнавая своего собственного голоса: слова ее звучали странно пронзительно и почти невнятно.

Он продолжал смотреть на нее — все так же спокойно и уверенно.

— Можно сказать и так.

Он говорил так, будто все очень просто.

О, Боже! Он только что ее бросил!

Наверное, из-за того, что она причинила ему такое зло и теперь ничего не в силах изменить. Она разрушила его жизнь.

Она знала, что он прошел через ад, через самые разные его круги — и не раз, — но не могла не сделать еще одну попытку объяснить ему, что хочет остаться с ним, несмотря ни на что, что ей хочется, помочь ему преодолеть все это, что она готова ради этого на все.

— Дай мне шанс помочь тебе все восстановить, Роб. Я уверена, что смогу. Мне хочется быть с тобой рядом. Я… — она беспомощно покачала головой, стараясь найти нужные слова, — я не хочу остаться без тебя!

В его взгляде читалась целая буря чувств: такой она не видела за все время после их возвращения. Значит, ее последние слова его тронули! Она не призналась, что любит его, но была чертовски близка к тому.

И все равно он сказал:

— Не могу, моя хорошая. Не могу.

— Но мне очень, очень жаль, Роб!

Ей хотелось заплакать. Дыхание у нее участилось, глаза защипало — однако ей удалось сдержать слезы. Она не желала казаться слабой, потому что сейчас ей необходимо было оставаться сильной.

Когда он заговорил снова, его слова были суровыми — хотя почему-то звучали ласково.

— Я знаю, что тебе жаль, моя хорошая. Но сожалениями… ничего не исправишь.

Значит, вот он. Вот конец ее «интрижки» с парнем, в которого она безумно влюбилась. Конец ее милой, сладкой новой жизни рядом с ним. Конец.

Чувствуя себя совершенно опустошенной и решив больше не тратить слова на упрямца, который явно не испытывает к ней тех чувств, какие испытывает она сама, Линдси встала и начала метаться по дому. Наверху она нашла сумку и принялась собирать свои вещи: грязную одежду, которую только что сменила, щетку для волос с туалетного столика, лифчик, повисший на спинке кровати, который был там забыт несколько дней назад.

Она ему не нужна? Ну что ж — ее у него не будет. Больше ни одной ночи, ни одного часа, если таковы его желания! Он может снова остаться вдвоем с Кингом.

Быстро спустившись вниз с сумкой через плечо и зеленой джинсовой курткой в руке, она остановилась у двери, чтобы запихнуть в сумку еще и свои босоножки. Ей удалось не заплакать, даже когда она взялась, за дверную ручку.

Она даже не посмотрела на Роба, пока шла через комнату, и потому для нее стало полной неожиданностью, когда его пальцы сомкнулись у нее на запястье.

Вздрогнув, она быстро подняла взгляд к его лицу. И — Боже! — встретилась с его взглядом. Он обжигал ее как никогда жарко — даже после этого ужасающего дня и последних еще более ужасающих пятнадцати минут…

Конечно, в этом взгляде было нечто большее, нежели желание секса, — нечто гораздо большее. Там было все — все, что между ними было. Там были и постель, и каноэ, и походы, и радуги, и фотоальбомы, и тайны, и сожаления, и надежды. Там были нижнее белье с леопардовым рисунком, кубки рыболовного фестиваля и запах дождя. Там были путешествия на закорках, пиццы Боба и письма, которые, как она решила, адресовались тайной возлюбленной, и пара кедов. Но конечно, больше всего там было желания. Мощного. Чистого. Острого. Не выпуская ее руки, он повернул Линдси к себе и наклонился, приблизив свое лицо так близко к ее лицу, что она только что не занялась огнем. А потом он приник к ее губам в невероятно крепком и долгом поцелуе.

В какой-то момент куртка упала на пол неаккуратной кучкой, а потом с громким стуком на половик у двери приземлилась ее сумка. Слава Богу, он, наконец, обнял ее — иначе она и сама лужицей растеклась бы по полу. Его язык врывался в ее рот так жадно и глубоко, что она ощущала себя полностью принадлежащей этому мужчине, хотя он не овладел ею в прямом смысле.

Когда, наконец, они прервали поцелуй из-за нехватки воздуха, она с трудом выдавила из себя вопрос:

— Что это было?

— Прощальный поцелуй, — ответил он хрипло и глухо.

Прощальный, вот как? Право, он больше походил на приветственный!

Но раз Роб сказал, что это прощание, — так тому и быть. Поэтому, собрав последние силы, она опустила руки — которые неизвестно когда успела положить ему на плечи — и заставила себя отстраниться от мужчины, чье тело так идеально подходило ее собственному. Она постаралась сделать вид, будто не замечает, как заманчиво вздулась ширинка его джинсов.

И тут его руки, теплые и решительные, снова легли ей на бедра, и, заглянув ей в глаза, он перевел взгляд на ее губы. Каждая жилка в ее теле трепетала. Разум приказывал ей идти, говорил, что нехорошо просто глупо стоять и обжиматься с парнем, который только что дал ей отставку, но ее тело определенно желало остаться, позволить ему трогать ее, целовать, прижимать к себе…

Оба не проронили больше ни слова. Он снова начал ее целовать, и эти крепкие, страстные поцелуи сладко терзали ее губы, отдаваясь током по всему ее телу. Она не могла не ответить ему, не могла сдержать реакции своего тела. Еще несколько секунд назад она была готова перешагнуть через этот порог, показать себя крепкой и сильной… но для этого она слишком сильно его любила. Из крепкой и сильной она моментально стала мягкой и жадной.

Скоро его рука поднялась к ее груди, заставив ее застонать, а когда подушечка большого пальца прижала набухший сосок, она громко вскрикнула от наслаждения.

И тут Роб хрипло прошептал у ее уха:

— Если ты этого не хочешь, скажи прямо сейчас!

Глава 19

«Прояви благоразумие! Скажи, что это так. Уйди. Потому что секс сейчас — после того, как он с тобой порвал, — это неумно. Ты не должна этого допускать. Потом тебе будет только еще гаже».