Данелла Хармон - Пират в моих объятиях

В ту весну 1716 года в Биллингсгейтской гавани царило затишье: несколько рыболовецких судов, давшие течь плоскодонки у причала и скучающие чайки, слишком ленивые и даже не встречающие заходившие в гавань лодки, чтобы поживиться треской. Когда надвигающийся шторм загнал сюда старый, обветшалый шлюп, он стал предметом досужих пересудов.

– Какое убогое суденышко, – в задумчивости заметил Джозеф Доун, мировой судья, стоявший у причала в компании мужчин.

Он поднял голову, наблюдая за солнцем, которое, пробиваясь сквозь завесу грозовых туч, садится за горизонт, окрашивая воды Массачусетсского залива сначала в золотистые, а потом в бордовые тона. На фоне закатного неба паруса шлюпа вспыхнули ярким пламенем. Доун смотрел на них сквозь облако табачного дыма. Затем, вытащив изо рта трубку, спросил:

– Кто, вы говорите, его хозяин? Парень по фамилии Беллами?

Уильям Смит, только что причаливший после долгого, но весьма удачного дня, проведенного в море – он забрасывал на мелководье сети, – бросил швартовы стоявшему рядом с Доуном человеку. Выбравшись из своей провонявшей рыбой лодки, Смит присоединился к компании.

– Да, Беллами, – проворчал он, наматывая канат на один из шатких столбов, поддерживающих причал. – Он из Девона. Так мне сказал Джон Ноулз.

– Из Девона? Понятно… Только что он здесь делает?..

– Говорят, пытается вызвать интерес к поискам сокровищ.

– Ну и ну!.. Охотник за сокровищами? Ты шутишь, парень!

– Так мне сказал Ноулз.

– Ноулз? Да что он знает? Всегда только распускает слухи да мутит воду. – Доун сжал зубами трубку. – Я ему верю не больше, чем его легкомысленным дочкам.

Но благочестивый, убеленный сединами пастор Трэт думал иначе – уж он-то знал, почему такой наглый авантюрист, как Сэмюел Беллами, решил бросить якорь в Биллингсгейтской гавани.

– Он сам дьявол! – сказал Трэт своей пастве в это воскресное утро. – Не сомневаюсь, что он накличет на нас беду!

И судя по всему, дьявол уже сделал свое дело: прихожанки в чепцах, игнорируя проповедь, шептались о капитане из Девона. Похоже, предсказания отца Трэта начали сбываться.

– Не понимаю, на что ты надеешься, Джейн. Говорят, он будет здесь лишь до тех пор, пока не улучшится погода, – прошептала Тэнкфул Ноулз, делая вид, что поглощена чтением сборника церковных гимнов.

– На что надеюсь? Вот увидишь, сестра… Обещаю тебе, что к концу недели я полностью завладею его вниманием, и меня совершенно не беспокоит погода. Если надо удержать его здесь, то пусть Господь пошлет нам дождь на все лето.

На них стали оглядываться. Пожилые дамы смотрели на девушек с неодобрением, а молодые женщины задавались вопросом, чем вызван их громкий шепот и сдавленное хихиканье. Пастор же взглянул на них с явным осуждением.

– Но, Джейн, отец Трэт говорит, что в нем сидит сам дьявол, – чуть тише прошептала Тэнкфул.

– Я знаю, дурочка. Но это делает его еще более… привлекательным. Будет очень жаль, если он окажется таким же заурядным, как и все прочие.

– Ну это уж слишком, Джейн. В конце концов, ты уже дала слово другому…

Вскинув брови, Джейн молча посмотрела на сестру.

– Возможно, он приплыл с новостями из Англии, – предположила Мария Холлет, сидевшая на скамье за спинами сестер. – Вы не можете утверждать, что в нем сидит дьявол, только потому, что он не пришел на службу. Возможно, у него имелись на это свои причины.

– Мария, попридержи язык! Ты слушаешь его преподобие! – Сурового вида женщина, сидевшая рядом с Марией, бросила на сестер Ноулз испепеляющий взгляд. Затем снова посмотрела на опущенную златоволосую головку своей племянницы. – Он не привез ничего, кроме неприятностей, и если у вас, девочки, есть хоть капля здравого смысла, то вы будете держаться подальше от него! – Она понизила голос, чтобы ее слышала только Мария: – Дерзкие девчонки! Такие разговоры в воскресный день…

Но строгая дама напрасно отчитывала свою племянницу. Мария Холлет думала лишь о Джонатане Дрэтхеме, своем, как она надеялась, поклоннике, и не проявляла ни малейшего интереса ни к красавцу капитану, ни к затянувшейся проповеди преподобного Трэта, говорившего об отпущении грехов тем, кто предавался плотским утехам.

Тема проповеди не интересовала пятнадцатилетнюю Марию отнюдь не по той причине, что она не достигла брачного возраста. Еще совсем недавно Мария вела, как того желала ее тетка, затворнический образ жизни и ничем особенным не отличалась, но несколько месяцев назад она вдруг расцвела и превратилась в настоящую красавицу – теперь многие мужчины поглядывали в ее сторону. Когда же Мария, как, например, сейчас, думала о Джонатане Дрэтхеме, ее чудесные глаза оттенка бирюзы становились еще ярче, а румянец на украшенных ямочками щеках делался гуще. Она выглядела года на два-три старше своих лет, то есть казалась вполне зрелой девушкой.

Но взгляд ее голубых глаз оставался по-детски наивным. Мария не прислушивалась к пылкой проповеди его преподобия только потому, что была слишком невинной, чтобы понять ее. Она тихонько сидела на жесткой скамье и прислушивалась к шуму дождя за окнами и завыванию ветра. Вскоре ей стало казаться, что проповедь будет длиться вечно, по крайней мере еще целый час. Мария со вздохом посмотрела на сборник церковных гимнов в кожаном переплете, лежавший у нее на коленях. Посмотрела на свои ниспадающие на пол тяжелые юбки… Сестры же Ноулз снова начали шептаться, и снова тетка Марии взглянула на них с явным неодобрением. Если девушки не проявят благоразумия, они рискуют разгневать преподобного Трэта, что так же желательно, как снег в августе.

– И все-таки, Джейн… Как, по-твоему, долго он пробудет здесь? – спросила Тэнкфул.

– Я тебе, дурочка, уже говорила: пока не перестанет штормить.

– Ты можешь сказать точнее? В конце концов, твоя подруга Пруденс работает в таверне. Разве он не там остановился?

– Уфф…

– Хотелось бы мне знать, почему он не пришел на службу?

– Девочки! – Преподобный Трэт бросил на них строгий взгляд.

Сестры Ноулз тотчас же притихли.

– Благодарю вас, – произнес Трэт. Он с достоинством вскинул свою седую голову, прочистил горло и снова заговорил. Заговорил необычайно громким голосом, совершенно не вязавшимся с его маленьким ростом: – Да, дети мои, тех, кто слышит лишь зов плоти, ждут адские муки! Вечное проклятие уготовано тем, кто продал свою душу дьяволу ради плотских удовольствий! Покайтесь, верующие! Все грешники будут корчиться в аду, и тысячи дьяволов будут вечно рвать их на части, возить на них воду и бросать их в огонь!

Голос преподобного зазвучал еще громче; причем говорил он столь убедительно, что у слушателей не осталось ни малейших сомнений в правдивости его слов. Проповедь пастора сопровождалась завыванием ветра за окнами и шепотом сестер Ноулз, которые так и не успокоились.

Рядом с молельным домом под моросящим дождем стояли в ожидании Тэнкфул и Мария – у тети Хелен вошло в привычку беседовать после службы с преподобным и миссис Ноулз, перемывая косточки всем соседям. Тот факт, что по-прежнему шел дождь, не имел совершенно никакого значения; женщины никогда не упускали случая поболтать и на этот раз болтали даже дольше обычного. Вскоре Джилли, кобыла тети Хелен, обладавшая таким же скверным характером, как и ее хозяйка, начала проявлять нетерпение. Джилли мотала из стороны в сторону головой и беспокойно перебирала копытами.

– Послушай, Тэнкфул, ты должна быть более благоразумной ради своего же собственного блага, – сказала Мария, крепко ухватив кобылу за мокрую уздечку. – Разве ты не видела, какие взгляды бросал на тебя преподобный Трэт? В следующий раз он публично отчитает тебя, запомни мои слова!

– Ради Бога, Мария! Ты уже начала говорить, как твоя тетя. Скажи еще, что на меня обрушится Божий гнев за то, что я не слушаю проповедь.

– Но…

– Что – но?

– Но воскресная проповедь – это не то место, где можно обсуждать мужчин.

Тэнкфул закатила глаза:

– О, ради Бога! Где же еще обсуждать мужчин? Разве Господь не желает, чтобы мы выбрали добрых христиан себе в мужья?

– Этот Сэм Беллами не похож на доброго христианина, – с глубокомысленным видом заявила Мария. – Ведь он сегодня не пришел послушать проповедь, не так ли? Мне также кажется, что из него не получится хороший муж.

– Да что ты понимаешь? Ты даже не видела его!

– Зато я слышала, что говорят о нем люди, поэтому у меня нет желания встречаться с ним.

Вскинув подбородок, Тэнкфул плотнее запахнула на груди шерстяную накидку.

– Полагаю, что у ее высочества мисс Холлет имеются собственные представления о хорошем муже? – осведомилась она.

– Откровенно говоря, имеются.

– Какие же именно?

Мария провела ладонью по теплому и влажному носу Джилли. При этом рука ее дрожала.

– Ну, во-первых, он не должен пропускать воскресные проповеди. Во-вторых, не должен быть моряком. Тетушка говорит, что моряки – ужасные люди. И в-третьих, он не должен быть мужчиной, про которого только и говорят все женщины прихода.

– Неужели тебя не разбирает любопытство? Неужели не хочется узнать, что представляет собой этот Беллами?

– Нет, совсем не хочется.

– Боже, Мария, тебе еще многому надо учиться, – сказала Тэнкфул, снова закатывая глаза.

– У нас в Истхэме немало мужчин, которые могут стать гораздо лучшими мужьями, чем какой-то иностранец, который даже на воскресную проповедь не приходит.

Мария густо покраснела. Заметив ее смущение, Тэнкфул толкнула подругу локтем в бок.