У него была смуглая кожа и темные волосы; Бертилла вначале затруднилась определить его национальность, потом подумала, что голландские черты смешаны в нем с малайскими.

Она слышала раньше, что голландцы-плантаторы нередко женились на яванских девушках.

И почувствовала удовлетворение оттого, что, вероятно, правильно определила национальность этого человека; впрочем, проверить это было бы сложно.

Заметив, что человек этот прямо-таки глазеет на нее, Бертилла покраснела и отвернулась. К ее радости, в эту минуту к ней обратился корабельный казначей.

— Мисс Бертилла Элвинстон? — спросил он. — Так-так, мисс, номер вашей каюты тридцать семь, она одноместная. Стюард проводит вас.

Стюард выступил вперед, взял у Бертиллы ее небольшую дорожную сумку и повел девушку по узкому, с низким потолком коридору.

— У меня еще есть багаж, он остался в поезде, — сказала Бертилла.

— Его доставят на борт, мисс, — сообщил стюард и открыл дверь каюты со словами: — Вот ваша каюта, мисс, надеюсь, вы найдете здесь все, что вам требуется.

Каюта, как показалось Бертилле, была чуть побольше маленького шкафа.

Она вспомнила, что Чарлз Диккенс, впервые в жизни поднявшись в 1842 году на борт корабля, охарактеризовал свою каюту как «чудовищно несообразный ящик».

Но Бертилла, обрадовавшись тому, что ей не придется делить помещение с какой-нибудь чужой женщиной, настроена была отнюдь не критически.

Из мебели в тесной каюте были только койка и небольшой комод. Один угол отгорожен занавеской, там можно повесить платья. Там же находился и таз для умывания, его можно было водрузить на нечто вроде туалетного столика, а потом вылить воду в специальный слив.

Все это ничуть не напоминало роскошь, которой, в соответствии с рекламной брошюрой, следовало бы ожидать от «Коромандела». Впрочем, подумала Бертилла, может быть, изображенные в ней салон-столовая с креслами и пальмами в кадках, большие комфортабельные каюты, орган в картинной галерее, комната для карточных игр и особая каюта, где можно написать письмо, — все это есть в первом классе.

«Не важно, — утешала она себя, — зато здесь я предоставлена самой себе».

И все же она не могла избавиться от ощущения, что ее каюта напоминает камеру узника, которого перевозят из одной части света в другую, не справляясь о его желаниях.

Эта мысль подействовала на девушку так угнетающе, что она решила подняться на палубу и понаблюдать за отплытием.

Ей рассказывали, что это веселая и бодрящая картина: играет оркестр, с набережной на борт и обратно бросают ленты серпантина, а провожающие выкрикивают добрые пожелания отплывающим в долгий путь.

Но, выйдя на палубу, Бертилла убедилась, что в такую ненастную погоду желающих попрощаться набралось немного.

По набережной двигались главным образом грузчики, все еще переправлявшие на борт багаж и грузы.

По трапу первого класса поднимались запоздалые пассажиры, которые прибыли сюда в последнюю минуту, чтобы избежать толчеи.

Было среди них несколько леди, закутанных в меха и под зонтиками; выглядели они столь же элегантно и держались с таким же достоинством, как мать Бертиллы, когда она куда-нибудь отправлялась.

Этих леди, как правило, сопровождали джентльмены в клетчатых пальто из шотландки, в шляпах или котелках, которые им из-за сильного ветра приходилось придерживать рукой.

Были там и дети в сопровождении одетых в униформу нянь.

Трап уже собирались поднимать, когда Бертилла увидела на набережной мужчину, выступающего с каким-то особенным благородством, — и узнала его.

Бертилла вдруг почувствовала, что сердце у нее сильно забилось.

Широкие плечи, красивое лицо — ни с кем невозможно было спутать человека, который помог ей на станции и довез ее до дома в своем бруме.

«Это же лорд Сэйр! — сказала она себе. — И он отплывает на „Короманделе“.

Она увидела, как лорд Сэйр поднялся по трапу, а потом прошел еще вверх на палубу первого класса.

«Я его больше не встречу и даже не увижу».

И тем не менее Бертилла обрадовалась, что на борту есть хотя бы один человек, которого она видела раньше, имя которого знала и который все же принадлежал к ее кругу.

На сердце у нее немного полегчало. Уже не таким сильным было ощущение пустоты, охватившее Бер-тиллу с той минуты, как поезд увез ее из Лондона совершенно одну.

Сходни убрали, и только теперь Бертилла услыхала звуки оркестра, сильно приглушенные, поскольку музыканты играли в помещении.

Всего несколько человек на набережной помахали на прощание и поспешили уйти из-под дождя, а корабль отплыл тихо и спокойно, без малейших драматических эффектов.

Холодный ветер с моря задувал все сильнее, хлестал дождь, и Бертиллу начала пробирать дрожь.

В то же время она уже не чувствовала себя столь отчаянно одинокой.

И только потому, каким бы абсурдным это ни казалось, что на борту находился лорд Сэйр, — ведь он был добр, очень добр к ней, когда она попала в беду.

Лорд Сэйр тем временем с чувством глубокого облегчения окинул взглядом свою каюту и примыкающую к ней личную гостиную.

Он покинул Лондон, не известив леди Гертруду о своем отъезде, и избежал таким образом неприятной и драматической сцены.

В который уж раз он твердил себе, что, пожалуй, увяз слишком глубоко.

Он рассчитывал на легкий, приятный роман, игру, участники которой хорошо знают ее правила, а на деле все обернулось чересчур серьезно.

Случилось именно то, чем неизменно, с удручающей монотонностью заканчивались вопреки его желанию все его любовные связи и что от раза к разу делало лорда Сэйра все более циничным.

«Я люблю тебя, Тейдон! Я люблю тебя безумно, отчаянно! Скажи, что ты будешь любить меня вечно, что мы никогда не утратим это очарование, это небесное счастье!»

Примерно такие слова он слышал от каждой женщины, едва вступая в связь с нею, и сразу понимал, чем это грозит, словно любовница подавала ему особый сигнал.

Всем им хотелось связать его, лишить свободы, все они хотели обладать им навсегда.

Большинство из них, как, например, Гертруда Линдли, стремились к браку.

«Черт побери! — бранился лорд Сэйр про себя. — Неужели невозможно любить женщину так, чтобы это не превращалось в пожизненный приговор?!»

Но в его случае неизменно оказывалось именно так, даже если героиней очередного романа была замужняя женщина.

Сила и страстность их поцелуев как бы означала, что любовь должна длиться вечно и он, лорд Сэйр, пожизненно обречен на нее.

А между тем, как он и говорил своему другу Д'Арси Чарингтону, лорд Сэйр вовсе не намерен был жениться.

Он считал, что холостяцкая свобода — это идеальное существование, и сдаваться без борьбы не собирался.

Однако Гертруда Линдли оказалась весьма настойчивой.

Она словно опутывала лорда Сэйра крепкими шелковыми путами, которые мало-помалу начинали его душить и, не будь он предельно осторожен, сделались бы неразрывными.

Гертруда даже вовлекла в свой заговор принца, чтобы вынудить Тейдона сделать ей предложение.

— Только вы, сир, — говорила она, глядя на наследника престола своими бархатными темными глазами, — в состоянии понять, как сильно я люблю и насколько это чувство отличается от всего, что я испытывала до сих пор.

Она настойчиво умоляла принца о помощи, а так как он всегда был склонен помогать красивым женщинам, то Гертруда в конце концов упросила его поговорить с лордом Сэйром.

— Мне думается, Сэйр, что вы жестоки по отношению к столь очаровательному созданию, — произнес принц своим глубоким голосом как-то после обеда в Мальборо-Хаусе.

— К какому созданию, сир? — поинтересовался лорд Сэйр, хотя прекрасно знал, что предстоит ему услышать от его высочества.

Принц усмехнулся:

— Это ответ, который мне нравится давать самому, мой мальчик! Вы не хуже моего знаете, что я имею в виду леди Гертруду.

— Но она всегда уверяет меня, сир, что я сделал ее совершенно счастливой, — мягко произнес лорд Сэйр.

— Это и в самом деле так! — воскликнул принц. — Вы прекрасный образец мужчины, Сэйр, и, насколько я слышал, великолепный любовник.

— Не смею в этом отношении сравнивать себя с вашим королевским высочеством, — ответил лорд Сэйр, — но позволю себе скромно заметить, что делаю все от меня зависящее.

Принц хохотал, пока не закашлялся. Он глотнул бренди и спросил:

— Скажите откровенно, Сэйр, каковы ваши намерения по отношению к ней?

— Никаких иных, сир, кроме желания сохранить существующее положение вещей.

Принц явно пришел в замешательство.

Лорд Сэйр отлично знал, что принцу нравилось выступать в роли королевского свата. Ему, разумеется, хотелось бы сообщить леди Гертруде, что Тейдон Сэйр в ближайшие дни сделает ей столь желанное предложение.

Но лорд Сэйр не завоевал бы репутацию прекрасного дипломата, если бы не знал, как обращаться с его высочеством.

Он наклонился к принцу и произнес так тихо, чтобы его не могли услышать другие джентльмены за столом:

— Я хотел бы, сир, получить возможность поговорить с вами лично и конфиденциально. Я нуждаюсь в вашей помощи по другим вопросам, о которых не могу беседовать здесь.

Глаза у принца заблестели.

Мать-королева так долго держала его в стороне от политических дел, что он был рад получить информацию подобного рода из любого источника.

Он хотел быть в курсе событий и отчаянно обижался на то, что его намеренно не посвящают в секреты министерства иностранных дел.

Намек, сделанный лордом Сэйром, был для принца все равно что предложение жаждущему напиться.

— При первой возможности, Сэйр, я устрою так, чтобы мы с вами могли переговорить, — сказал принц.

Лорд Сэйр был убежден, что после этого проблемы леди Гертруды полностью вылетели у его высочества из головы.

Хотя ему и удалось удовлетворить самолюбие принца, все же лорд Сэйр почувствовал сильное облегчение оттого, что уехал тайно, не прощаясь, и был избавлен от дальнейшей необходимости быть замешанным в будуарную политику.