«Я говорила, лишь пойдёт в школу, начнутся дурные влияния! — Расстроенная мама собирала семейные советы. — Давайте что-нибудь решать. На глазах испортился ребёнок: молчит, перестал улыбаться, Беда!»

Семейные советы ничего не могли изменить. Костя не понимал причины своего отторжения от ребят и глубоко прятал в себе это непонимание.

Кончилось всё неожиданно: от разрыва сердца умер папин дедушка, а потому бабушка, которая должна была дежурить в тот день, не пришла в школу.

На первой же перемене Костя остался совсем один. Мальчишки визжа носились по коридору, их ловили дежурные. Девочки важно ходили парами. Они явно подражали старшеклассницам. Четвёртый класс не шутка, казалось, говорили их лица. Косте вдруг захотелось бегать с мальчишками, запросто болтать с ними, вместе удирать от дежурных. Впервые за всю жизнь он напрягся — сейчас побежит к ним! Но в это мгновение он полетел на пол. Брякнулся удачно — на ладони и не ударился сильно, только удивился. Вместо того чтобы сразу встать, сел и оглянулся: кто и почему толкнул его? Около него стояли две девчонки из его класса и презрительно смотрели на него. Эти девчонки были неразлучны, сидели за одной партой, на переменах безостановочно болтали или носились вместе с мальчишками. Учились обе очень хорошо, но часто грубили учительнице, за что та писала им замечания в дневник.

— Ну, вставай, — приказала беленькая. Звали её Дашей. Была она коротко подстрижена и очень походила на мальчишку. — Мямля, — фыркнула она. — Вставай же. Или под локотки приподнять?

Он встал и растерянно топтался перед ней, не зная, что делать дальше.

Вторая девчонка, с длинными косами, засмеялась:

— Общипанный цыплёнок! — Она дёрнула его за короткие волосы.

Костя повернулся к ней. Она смотрела на него более дружелюбно, чем Даша, и он, неожиданно для себя, пожаловался:

— А ты думаешь, мне легко? Мне, может, самому тяжело. Но что же я могу сделать? Я у родных совсем один, единственный.

— Пошли ты их всех подальше! — прервала его Даша басом. — Чего думать?

Костя обернулся к ней. Вовсе она и не злая, просто у неё взгляд насупленный, понял Костя.

— Я бы послал, да они будут плакать. Понимаешь?

— Ладно, — сказала Даша. — Понимаю, Ты не трусь, мы с Шуркой что-нибудь да придумаем.

Но ничего придумывать не пришлось. И «подальше» никого посылать не пришлось. Потому что после смерти дедушки сразу слегла бабушка — учительница музыки. Она болела тяжело, и за ней ухаживали мамины дедушка с бабушкой. Ухаживать было не так просто: из Черёмушек приходилось каждый день ездить в Сокольники. В доме вместе с пылью поселилась печаль. Взрослые всё о чём-то шептались. Долетали до него слова: «догорает», «ребёнок беспризорный», «обстоятельства», но он не прислушивался. У Кости появились его переменки. Даша с Шурой спускались в подвал — смотреть, как старшие ребята курят, он мчался за ними. Даша подглядывала в стеклянную дверь, за которой шли опыты по химии, и он ждал своей очереди припасть глазом к той же щели… Шура с Дашей, перебивая друг друга, рассказывали, как они плавают в бассейне, как забираются на крышу подготовленного к сносу дома, как ездят зимой кататься на лыжах с Шуриными родителями. Рассказывали о бездомных кошках и собаках в Валентиновке, брошенных «сердобольными» дачниками. Шура чуть не плакала, говоря о регулярных облавах на несчастных, голодных животных.

Костя ничего такого раньше не слышал и не видел. Крыши вызывали в нём двоякое чувство. С одной стороны, очень хотелось посидеть на них рядом с Дашей, с другой — он с детства боялся высоты, Но крыши и другие уличные развлечения были пока закрыты для него: бдительные родственники не оставляли его после уроков ни на минуту одного, за ним по-прежнему приходили: то дедушка — боевой офицер, то мать, работавшая врачом совсем недалеко.

Прошло ещё полгода. Бабушка, учительница музыки, тихо болела: не хотела есть, видеть солнце, вставать. Родители говорили: «Не выдержала смерти мужа!» Однажды она не проснулась. Ездить в Сокольники оказалось не нужно.

Костя не понимал, что с ним происходит: он скучал о бабушке с дедушкой, радовался тому, что остальные родные дома, но в квартире он задыхался: его тянуло к Даше с Шурой. Он хотел быть обыкновенным мальчишкой, хотел вкусить запретное — улицу. Улица казалась ему таинственной, полной самых невероятных развлечений. Ссылаясь на уроки, Костя спешил запереться у себя. Оставшись один, озирался с недоумением, словно это была не его — чужая комната. Письменный стол с зелёной лампой, книжный шкаф, полка с книгами по математике — с этим всем ещё можно мириться. Но зачем ему игрушечные львы и заводные машины, зачем детский столик с детским стульчиком, которые родные категорически отказываются выкинуть? Он уже вырос из коротких штанишек. Пятый класс! А зачем ему, к примеру, дурацкая стена, выложенная не то цветными стёклами, не то цветными плёнками. Здесь же не цирк и не музей! Стена должна быть стеной. Чтобы не злиться, Костя шёл к окну. Из окна виден вдалеке широкий проспект — улица, по которой Даша с Шурой могут гулять одни. А он не может.

Костя отходил от окна, доставал с полки Перельмана — только математика может отвлечь его от дурных мыслей.

Его жизнь взорвала Шура: в одно вроде обычное, ничем не примечательное, серенькое утро она опоздала в школу, урок просидела как на иголках, таращила глаза, вертелась, едва сдерживалась, чтобы не заговорить, а как только прозвонил звонок, потащила их с Дашей подальше от ребят.

— Что я знаю, братцы… — Она спешила и глотала буквы, а потому у неё получалось «чо я аю рацы!» — Идёт приём в матшколу! Коська, как раз для тебя, ты же у нас великий математик!

— Здорово! — обрадовался Костя.

А Даша передёрнула плечами:

— Вам хорошо, вы по математике отличники, а я её терпеть не могу.

— Нет же! — испугалась Шурка. — Там целый год подготовительный. Эта школа начинается с седьмого класса, а шестые в ней учатся вечером, занимаются с преподавателями, решают трудные задачи, готовятся, одним словом. Потом уже сдают экзамены.

Вокруг них кричала перемена.

Костя удивлённо смотрел на Дашу: чего она расстроилась? Это же здорово: втроём будут ходить вечерами в новую школу, а потом втроём туда поступят! И никогда больше не расстанутся. А ещё он будет заниматься только своей любимой математикой.

— Ладно! — сказала, наконец, Даша. — Попробуем.

В этот день Костя с нетерпением ждал дедушку. Но дедушка не пришёл, прибежала заплаканная мама, сказала: дедушку увезли в больницу — отказали почки и нужна операция. Мама не спросила Костю, как у него прошёл день, утирала слёзы и сморкалась.

На следующее утро Костя впервые пошёл в школу один, и после уроков за ним никто не явился, — видимо, операция ещё не кончилась. В особую школу нужно было ехать не откладывая, сегодня.

Зимнее пальто казалось Косте тяжёлым и жарким. Он очень волновался. Дедушке сейчас делают операцию, ему больно, нужно было бы поехать к нему в больницу. Почему всё в один день? Именно сегодня он первый раз в жизни пойдёт по улице с Дашей! Будет долго ехать с нею, а потом будет поступать с Дашей в особую школу.

— Это возле универмага «Москва», на Ленинском проспекте, — рассказывала Шура. — Надо ехать с пересадкой. До Профсоюзной, а там на пятьдесят седьмом, я знаю.

Домой он вернулся поздно. Были уже сумерки. Костя никак не мог воткнуть ключ в замочную скважину — рука плясала от радости. А ведь он в первый раз сам открывает дверь! Перед глазами стоял учитель, пишущий на доске условия трёх задач. Костя решил все три мгновенно! А Даша не решила. Она поджала губы. Ох как Костя испугался, что она не захочет идти в эту школу! Учитель отошёл к своим ученикам, и Костя зашептал Даше на ухо: «Ты не думай, я научу тебя. Это ерунда. Сама увидишь, я тебе такую книжку дам! Ты просто не занималась никогда математикой по-настоящему. Это просто». Учитель вернулся к ним. «Ну как, записывать вас или нет?» Костя уставился на Дашу. От неё зависит. Она не пойдёт, и он не пойдёт. И Шура уставилась на Дашу. «Огарова, — сказала баском Даша. — Дарья».

Наконец ключ попал, куда ему было нужно попасть, и повернулся два раза. Костя вошёл в переднюю. Дом ослепил темнотой. Не закрывая дверь, Костя стал шарить правой рукой. Выключателя не нашёл. Тогда кинул портфель и, прижавшись к двери, протянул к стене левую руку. Выключатель был слева.

Но света — всего квадрат, а дальше — чернота.

Лишь теперь Костя вспомнил, что у дедушки операция.

Протягивал руку в комнату, зажигал свет и только тогда входил. Наконец квартира ярко вспыхнула. Но у Кости всё ещё зуб на зуб не попадал: оказывается, одному в доме не курорт.

Родители и бабушка вернулись через час. Все трое с красными глазами, опухшими губами и щеками. Костя понял: дедушки больше нет. Но он так измучился за этот час, что заплакал от радости встречи с родителями, а уже потом от жалости к дедушке. Прижимался по очереди ко всем троим и никак не мог победить дрожь.

Даша отказалась заниматься с ним, но книжки взяла, и долго эти книжки жили у неё. Засыпая, Костя улыбался — как хорошо, что у Даши есть его посланцы. Вернутся к нему и расскажут о ней.

Весть о том, что он поступил в вечернюю математическую школу, родители неожиданно встретили с радостью.

— Наконец все узнают, какой ты!.. — воскликнула мама.

— Перед тобой открывается большое будущее! — поддержал её отец.

Только бабушка заплакала:

— А кто же будет его возить туда? Даль какая! Шутка разве — Ленинский проспект?! Я-то совсем слаба, не дойду до остановки. Разве теперь только по дому потопчусь.

Костя молчал.

— Что делать, — наконец нарушил затянувшееся молчание отец. — Некому возить. Мы много работаем с тобой, Катя… Авось обойдётся. Встречать будем вечерами.