А я долго ещё не могла успокоиться. Сумятица в голове мешала понять то, что произошло с Шурой. С одной стороны, всеми силами я пыталась сделать ребят добрыми и неравнодушными; с другой — создав им «тепличные» условия, затопив их любовью и добром, невольно сама способствовала формированию в них эгоизма и равнодушия, я избаловала их. Только сейчас, после разговора с Шурой, я увидела противоречие, которое раньше ускользало от меня.

И ещё мне было стыдно: я неделикатно говорила с Шурой, я изменила самой себе, своим убеждениям — не встала на Шурино место, не попробовала, не захотела попробовать понять её.

* * *

…Даша возвратилась с Белого моря в шесть утра первого сентября, успела только переодеться и сразу в школу. А в первый же дождь это и случилось. Вечером, как всегда, Даша отправилась к Шуре учить уроки. Разложила тетради с учебниками на столе и стала громогласно, с выражением и комментариями, читать задачу.

Наверное, всё было бы хорошо, если бы не зазвонил в эту минуту телефон.

— Да? — воскликнула Шура. — Ты? — Её лицо растворилось в улыбке. — Нет, ещё не дочитала. А когда тебе сдавать? — Голос Шурки и её сияющая физиономия мешали понять задачу. Но и это Даша выдержала бы, если бы Шурка положила трубку, и всё. А Шурочка решила пооткровенничать. — Знаешь, а он мне в Торопе сделал предложение, — сказала и блестящими глазами уставилась на неё. — Как только мы окончим школу, сразу поженимся. Если, конечно, поступим куда-нибудь. Знаешь, что он мне говорил? Он говорил, что ему со мной легко, он перестаёт нервничать!

Всеми силами Даша пыталась не слушать Шурку. Совсем деградировала. Разве об этом говорят? Никогда она не была такой пустомелей.

Но Шуркин голос буквально въедался в уши, проникал во все клетки Дашиного существа, накачивая её подробной информацией об отношениях Шурки с Глебом. Даша буквально ощущала, как тускнеет, чернеет светло-зелёная дорога, которую они делали в Торопе, сама Торопа с Костей и песнями, Белое море с тундрой и вечным днём… ощущала, как наливаются тупой тяжестью голова и ноги. Единственное, на что её хватило, — она потянулась лениво, зевнула и почти сносно, чуть-чуть растягивая слова, чтобы не выдать себя, сказала:

— Знаешь, я совсем забыла. У Васюка завтра контрольная, он может провалиться. Я линяю.

Вполне сносно получилось: она благополучно выбралась из Шуркиной квартиры под скулёж Бума, который явно рассчитывал, что с ним повозятся или выведут погулять… Но лишь очутилась под дождём, обессилела. Стояла под ним без мыслей и желаний. Когда совсем промокла, медленно, тяжёлыми ногами пошла.

Дождь не помог, сколько ни шаталась под ним. И лишь дома, после того как отогрелась в горячей ванне и улеглась в постель, поняла: с Шуркой отношения нужно рвать.

В эту ночь она даже спала спокойно. И в школу отправилась вполне спокойная: теперь у неё остается одна архитектура да Коська для разговора. Главное теперь — проект, который нужно сдать в институт вместе с документами. Конечно, никто у неё никакого проекта не просит, но так решила она сама.

Уроки проскочили незаметно, по инерции Даша осталась в классе. За спиной, как всегда, привычно, жили ребята: решали задачи, читали, дежурные драили столы и пол. Громадная доска чернела пустотой, и Даша невольно подошла к ней. Только попробовать! Предприятия она вынесет за черту города. А вот здесь поставит жилой комплекс. Здесь будет гора для лыжников, здесь карусель из уютных кафе, тира, кинотеатра, бассейна, библиотеки… Даша чертила на доске условные обозначения построек: всё вместе — улица нового города. На доске так хорошо видно, лучше, чем на ватмане. А на горе и между кинотеатрами с кафе поселились человечки.

Даша не заметила, как ребята смылись обедать.

* * *

Фёдор хмелел. Они вдвоём с Дашей в пустом классе, это впервые в жизни! От Даши к нему идёт странная энергия. Быть рядом с Дашей всегда. Проявлять плёнки с её лицом, вся комната — в её лицах. Даша улыбается. Даша поёт. Даша читает. Даша бежит. Даша играет в волейбол. А над столом самый удачный портрет: глаза — яркие лампочки. Рядом с Дашей он чувствует себя сильным. Не понимая, что делает, Фёдор подошёл к двери, закрыл стулом, прижался спиной к остро торчащим ножкам, забормотал:

В затихающие глаза

Я гляжу. Молчу.

Я бы столько хотел сказать…

Даша не услышала, чертила. Круги, квадраты, прямоугольники, непонятные строения… Что она там малюет?

— Даша! — крикнул он ей. Даша резко обернулась. Увидев её испуганно вытянувшееся лицо, зажмурился. — Я люблю тебя, Даша.

Долго было очень тихо.

— Что ты? — Даша подошла, коснулась его плеча, он вздрогнул. А она смотрела ласково и сочувственно. — Как это тебя угораздило? Зачем? Прошу тебя, Федя, не надо. Это всё ля-ля. Ты всё выдумал.

Застучали в дверь. Даша отстранила его, вытащила стул. Фёдор открыл глаза, продолжая ощущать лёгкое её прикосновение, её ласковый взгляд на себе.

Ребята вбежали, проскочили мимо.

Припав к прохладной стене, Фёдор машинально фиксировал лица и движения. Ребята незнакомы ему, хотя он откуда-то знает их имена. Ему нужна только Даша. Из-за неё, для неё он снял в Торопе целый фильм. Скоро фильм проявят в мастерской. Из-за неё, для неё сделал портреты почти всех ребят. Из-за неё, для неё учится на пятёрки. Всё из-за неё и для неё.

Шура закричала: «Пляшем на столе. Ура! По очереди. Ирка, ты — первая!» Не Шура — смеющийся рот. О чём это она?

Ирина послушно полезла на стол. Сначала она просто стояла над всеми.

— Ты чего, не умеешь? Помочь? — крикнула Шура.

Неожиданно Фёдор увидел, как Коська смотрит на Дашу. Он так и думал, она колдунья: всех заколдовала!

— Не хочет в классе, несём в коридор, ей, видно, нужны толпы почитателей и зрителей… — Шурка кричала исступлённо, зажмурившись, словно её колотили по башке.

«Что это с ней? — удивился Фёдор. — Ну точно, с ума сошла».

Мимо пролетел Олег, затормозил у стола с Ириной. Ладонями стал колотить по столу, выбивая ритм:

Эх, яблочко, куда ты котишься?

Попадёшь ко мне в рот, не воротишься.

Эх, эх!

— В коридор её! — закричал кто-то.

Повезли стол к двери. Сейчас и его, Фёдора, вытолкнут вместе со столом. Он отскочил в сторону, уселся. Прямо ему в лицо пахнуло потом, размякшей резиной обуви.

— Коська, открой, — повелительно закричала Шура.

Дверь не открывалась. Ирина стояла над всеми притихшая, с нелепой улыбкой на лице.

А из-за двери кричали:

— Фед, а Фед? Ну-ка, попробуй ты!

Фёдор отчётливо видел ребят. Взъерошенные, красные, они с натугой навалились на дверь.

А с той стороны всё егозил, поднимался до тенора, выпевал Генкин голос:

— Бессильные-е-е! Используйте Феда как таран.

Шурка встала перед Фёдором на одно колено:

— Спасай, товарищ, а то все погибнем без славы. — Шурка улыбалась, но в её глазах стояла тоска.

«Что с ней?» — снова невольно подумал Фёдор.

— Фед, а Фед, — верещал Генка, — ну-ка, двинь! Или тебя нельзя трогать — ты опять стишки сочиняешь?!

— Федя! Помоги! — Шуркин голос резал слух.

Неожиданно Ирина взвизгнула и заплясала. Она так стремительно передвигала ногами, что уследить за её движениями было невозможно. Откуда она взялась, вся пушистая, лёгкая, над ними над всеми? И блестящие, быстрые ноги — прямо перед ним! Совсем не то, что он только что испытывал к Даше, совсем другое, пронзительное, обдало его огнём. Он не мог оторвать взгляда от мелькающих перед ним Ирининых ног.

* * *

Услышав топот Ирининых туфелек по столу, полная жалости к себе и Фёдору, Даша обернулась. Не Ирину, она сначала увидела Фёдора: в Фёдоре, смотрящем на Ирину, в Фёдоре, открывшем рот, было что-то такое неожиданное, чего Даша понять не могла. Она зажмурилась. Почему так невмоготу? Что в нём происходит, смешном и длинном?

* * *

Ноги. Мелькающие, лёгкие — женские. Перед его лицом. Близко. Фёдор задохнулся незнакомой, растворившей мысли и привычную жизнь радостью. Вскочил, побежал к двери, со всего маху ударил её ногой. Проломилась доска, и нога очутилась в коридоре. Он рассмеялся.

Сквозь дыру увидел Генку на полу, широкую, неровную по краям доску.

— Тоже мне… вышибала! — ворчал Генка, медленно вставая.

— Ну и проломище! — Олег приложил неровную доску к дыре: она прикрыла лишь часть проёма.

— Ты по прыгучести, Фед, можешь поспорить с горным козлом — джейраном, — добродушно сказал Глеб.

И пролом в двери, и безучастная Даша у окна, и Костя, почему-то сидящий на полу, и съёжившаяся внезапно Шура, и добродушный Глеб — вроде всё Фёдор видел, но видел в тумане. Ясной и необычайной была лишь Ирина — высоко над всеми застывшая. И она улыбалась ему! Узенькие полоски белых зубов, розовые, мягкими полукружиями, губы, светлые волосы… Фёдор видел Ирину впервые. Спиной он слышал перемещения в коридоре: кто-то собирал щепки, кто-то веником выметал мусор, кто-то шёл мимо него и Ирины в класс, усаживался.

«Ты куда это?» — Фёдор сразу, одновременно, увидел уходящего по коридору Геннадия, плотно прижавшего портфель к ноге, и перекошенное лицо Олега, услышал тонкий голос Геннадия «Дело есть, спешу», но ничего не понял — для него существовала сейчас только Ирина, улыбающаяся ему. Он снял очки, чтобы протереть. Когда снова надел, стола, на котором плясала Ирина, в проходе уже не было, а Ирина — худенькой первоклашкой — сидела на своём месте.

— Гвозди нужно, — сказала Шура, почему-то исподтишка взглянув на Дашу.

Даша от окна смотрела на Глеба.