Я посмотрела на остановку, но девчонок там уже не было.

— Почему ты не звонила? — прошептал мой мальчик. — Почему не оставила телефон? Почему ты ушла?

— Я думала, ты встречаешься с Наташкой.

— Встречаюсь. Моя Наташка — ты. Слышишь?

Я покорно кивнула.

Мы медленно шли по городу, я то и дело заглядывала ему в глаза и счастливо улыбалась. Ради этого стоило пережить пять минут позора при встрече с мамой Артема и даже ей улыбнуться.

Но в сравнении с ней я — никудышная актриса. Мама Артема изобразила бурный восторг, суету, вихрь заботы, как бабочка упорхнула на кухню.

— Располагайся, — шепнул Артем и впервые не сбежал в ванную.

Сидел рядом со мной, держал за руку, не отпустил руку даже тогда, когда подали чай.

— Ты ведь не лева, сынок, — смеясь, сказала мама Артема, — сядь нормально.

Так как Артем не спешил воспользоваться советом, она добавила:

— И Наташе так будет гораздо удобней. Кружка-то с чаем большая, щедрая.

Артем отпустил мою руку, а я вспомнила слова его матери: «продажная», «за чашку чая», и отставив в сторону огромную кружку с надтреснутым боком, сказала:

— Я хочу кофе.

Пока его мать пыталась убить меня взглядом, Артем подскочил.

— Я сам сделаю.

— Я хочу варенье, — добавила я, не сводя глаз с его матери. — И батон.

Сейчас я думаю, что если бы попыталась понять и принять его мать, у нас с Артемом все могло сложиться иначе, а тогда радовалась злости в ее глазах и не смотря на то, что терпеть не могу варенье и белый хлеб — ела.

Жадно, как и положено человеку с помойки, которым она меня считала.

Представляю, каково ей было стелить для меня постель, знать, что я сплю с ее сыном. Я, продажная девка за чашку чая…

Когда мы остались с Артемом вдвоем, он закурил сигарету. Передал мне. Дым на двоих туманил сознание. Я таяла от его взгляда, плыла по реке нежности, тонула в омуте карих глаз, и отказывалась сопротивляться.

Я не хотела, чтобы что-либо изменилось, чтобы что-то разрушило это хрупкое наслаждение, и вдруг…

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Не знаю, что при этом чувствуют другие (слышала — радость, восторг), я — отчаяние. Все мои планы, мечты о карьере рушились с бешеной скоростью.

Я увидела себя мамой троих детей, расплывшегося от пива и переедания Артема, его ворчливую мать, отца — которого я, кстати, еще не видела и не представляла, где он, как выглядит, наши вечера на самой обычной дешевой кухне…

И это моя жизнь?

Я пыталась сосредоточиться на кофе и не смотреть в сторону моего мальчика, я пыталась не позволить улетучиться ощущению счастья, мелькнувшего секунду назад.

Я пыталась не смотреть в глаза Артема, когда он присел передо мной, обнял за колени и повторил:

— Хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Я ужаснулась мысли о бытовухе, словно она уже стояла рядом и постукивала меня тонкими пальцами по спине. Я кожей услышала ее азбуку Морзе.

Артем начнет изменять, я — бегать по квартирам любовниц, потом развод — и я с детьми возвращаюсь в Луганск. Алиментов катастрофически не хватает, дети ходят в обычную школу, на их ногах такие же чахлые ботинки, как у меня, и никаких перспектив в будущем

Им придется идти работать в шахту, я прокляну Одессу и Артема, а он с очередной девицей легко забудет о нашем существовании.

Годам к сорока меня не узнать, прежними останутся только злость, глаза и безысходность.

Вспомнились слова подруг о том, что Артем не подходит для одесситок, что ничего в нем особенного нет. Обычный. Бесперспективный. И рядом со мной? Насовсем?

А принц?

Моим ответом был смех.

Артем поднялся, закурил, долго смотрел в окно, обернулся… Могу поклясться, что в тот момент у него были самые грустные глаза в мире. И самые безысходно-нежные. Беззащитные, как у ребенка.

Мой мальчик…

— Тогда просто переезжай. Слышишь? Я хочу видеть тебя каждый день, хочу прикасаться к тебе, ждать… Я люблю тебя. Никогда никого не любил так сильно.

Как ему объяснить? Как признаться? Поймет ли?

Замуж — это слишком серьезно, я не готова, но и просто переехать к нему не могу. Завтраки, обеды, ужины — все то же самое, только на птичьих правах, и в доме постоянно будут тесниться его родители.

И вообще, признание в любви прозвучало как-то обыденно. На колени не становился, ни тебе подарка, ни кольца, ни цветов. Все за чашку чая. Как и говорила его мать.

— Я заплатила за месяц вперед.

— Что?

— Я заплатила за квартиру за месяц вперед. Я не могу переехать.

Он улыбнулся, отошел к окну, снова закурил.

— Да, это серьезно.

И больше ни слова.

Ночь была необыкновенно нежной. Быть может, так у всех, кто прощается. Кто знает, что каждый шаг — это приближение к финишу, где победителя встречают не толпы фанатов, а пустота.

Мы продолжали встречаться, радоваться друг другу, но к той теме больше не возвращались. Незаметно для себя, о любви теперь говорила только я. Артем улыбался, кивал, повторял словно эхо — не более.

Дни пролетали незаметно, к девяти — десяти вечера я возвращалась с работы, бросала дома сумку, слышала наставления бабки и убегала к моему мальчику.

Кошмары начинались по возвращении — моей радости, счастливых глаз, переполнявших эмоций, не переносили на дух и настраивали против Артема, отчитывали, презирали. Бабуля была более чем старых взглядов, и яд ее слов действовал долго и наверняка.

Идя на встречу с Артемом, я уже знала, что выслушаю от старого полудышащего монстра по возвращении. И начала ненавидеть встречи с Артемом, ненавидеть его за то, что уходит в тепло и к матери, а для меня начинается беспробудный сон унижения, ненавидеть, что ни разу он не спросил, как мне живется.

Его это не интересовало.

Поцелуи, мои признания, его объятия, выходные у него дома, и то на пару часов — не более, пока мама не придет с рынка.

Я начала срываться, злиться, кричать на него, устраивать истерики на пустом месте, придираться. Повод находила с легкостью — за то, что у меня сегодня плохое настроение, за то, что смотрит в сторону блондинки, за то, что продолжает ходить на курсы английского и мы вычеркнули три дня из списка наших свиданий. За то, что не работает, может себе позволить отоспаться, а у меня после ночи с ним круги под глазами и выгляжу я малопривлекательно.

Самый распространенный повод — без повода.

Он не спорил, выслушивал, шел на мировую, ждал с работы, осыпал поцелуями, но я ворчала, что зима и потрескаются губы, что мне холодно и пора домой, что ему нужен кто-то попроще и я убиваю его своим присутствием.

Артем выдержал меня два месяца, а тринадцатого апреля бросил. Я отчетливо помню этот день — солнце, вокруг радостные лица, запах весны, блаженство моря, а он опоздал на час и буднично сказал:

— Я не вижу тебя рядом с собой. У нас нет будущего.

И ушел.

Не помню, как прожила неделю. Ее не было, только слезы. И сквозь влажную пелену — враз подобревшая бабка, ходившая кругами с пирогами и успокоительным.

Я падала в бездну, просыпалась, шла на работу, возвращалась, молча запиралась в комнате — и снова в бездну.

— Ты — дура! — сказала Андреевна, узнав о нашем с Артемом разрыве. — На тебя обратил внимание одессит, а ты носом крутила. Сейчас бы жила в теплой квартире, рожала детей и не бегала мимо кладбища. Еще неизвестно, что здесь может с тобой случиться.

— У тебя хоть работа есть, — утешил и Леонид Михалыч, которому кто-то проболтался. — Это главное. Есть работа — есть и еда, и друзья. Вон Матвея, регионала нашего, уволили, говорят, мечется, а найти ничего не может. Привык к высоким полетам. А мы теперь точно прорвемся.

Что-то екнуло при упоминании Матвея, но я отмахнулась. С азартом окунулась в работу, но она мне быстро наскучила, и я даже стала задумываться, а не подыскать ли что-нибудь интересное, поближе к дому и с большей зарплатой. Потому приезд нового регионального, который, по слухам, хотел нас всех уволить, приняла спокойно.

— Я слышал о вас, — сказал мне регионал без предисловий. — Поговорим?

Леонида Михалыча не было, и мы свободно разместились в его кабинете.

Уволит? Пусть так. Шаг к будущему. Вряд ли мне светит карьера в этом гадюшнике.

— Я решил повысить вас в должности, — сказал регионал.

Я застыла с открытым ртом. Опомнилась. Закрыла.

— Матвей давно говорил, что вы достойны большего.

А это интересная новость. Матвей говорил что-то хорошее обо мне? Если не ошибаюсь, он планировал мое увольнение, и если бы не директор…

— Если бы не ваш директор, — регионал подчеркнул слово «ваш», словно намекая на несуществующую любовную связь между нами, — мы бы сделали это еще три месяца назад. К сожалению, Леонид был против. Я понимаю почему: никому не хочется отпускать от себя специалиста. Но… Вводим новую должность. Называться она будет очень просто «офис-менеджер», но скажу сразу: это называется она просто, а на самом деле вы будете подчинены непосредственно мне и генеральному директору. По сути, вы будете заместителем вашего руководителя, а по двойной сути — выше его. Конечно, работы прибавится. И рутины тоже. К примеру, ежедневные отчеты. Лично мне и генеральному, отчеты обо всем, что происходит в филиале. Правдивые отчеты.

Я не сдержала ухмылку. Он заметил, но невозмутимо продолжил:

— Я вижу в вас перспективы. И вижу, что Матвей не ошибся, когда рассказывал о вас. Не ошибся?

— Стучать не буду.

— Что?

Я пробарабанила по столу, и пояснила:

— Дятлом работать не буду.

В кабинет со стулом зашел Леонид Михалыч, регионал жестом приказал удалиться, и он беспрекословно скрылся.