— Привет! — крикнули они из окна подъехавшей иномарки.

Я успела замерзнуть на остановке и только махнула рукой.

— Тебе куда?

— Далеко. Черноморка.

Обычно это отпугивало — взять хотя бы Артема.

— Садись!

Я не стала строить из себя девочку и села. Второй раз могли и не пригласить, а мороз крепчал, да и ботинки из дерматина готовы были развалиться на куски прямо на остановке.

Хороша бы я была: снег, холод, а я в порванных колготках. Говорят, богатую женщину легко определить по целым колготкам даже под брюками.

Ленкиного мужа звали Дима. Не помню, как он выглядел и о чем мы говорили в машине, главное в другом: мы говорили, со мной общались.

Нет, с того вечера у нас не возникла крепкая женская дружба, но меня начали замечать, перестали перебегать из кабинета в кабинет, оставлять на колкости Андреевны, подставлять перед шефом.

Девчата даже позволили общаться с их мальчиками, но в душе у меня был другой человек. До сих пор. И такое чувство, что так было всегда.

Возможно, с девчатами нас сблизили общие переживания. Ходили слухи, что нашего добрейшего директора собираются сместить и нам тоже грядут увольнения.

Слухи подтверждались грустью побитой собаки в глазах директора, его частыми вздохами без повода и частым употреблением слова «прорвемся». А через несколько недель слухи переименовались в правду.

Леонид Михалыч пришел грустнее обычного, собрал нас в одном кабинете, без слов выставил на стол бутылку шампанского и пять пластиковых стаканчиков.

— Пить? Уже на работе? — вскинулась Андреевна.

— Отметим напоследок.

— Леонид Михалыч, так это правда? — спросила Наташка.

— Да, девчонки. Завтра приезжает регионал — директор директоров филиалов, и цель у него — наша ликвидация. Так-то.

Пить не хотелось, но мы пили. Так нехотя бутылку и приговорили. Леонид Михалыч сбегал в кафе дальнобойщиков и принес еще две.

— О-о! — уже радостно протянула Андреевна.

Кто бы сейчас подумал, что она — рьяный борец за трезвость?

Потом танцы, и в половине одиннадцатого я мчалась к троллейбусу, летела на винных парах, пока меня вдруг ни схватили за дубленку.

Я дернулась, но мужчина, схвативший меня, был сильнее.

— Ты на работе?

— Да, я здесь работаю, но уже иду домой.

Пусть знает, что я своя, местная.

— Сколько?

— Что сколько?

Я освободила рукав и еще не зная, но уже догадываясь, начала делать маленькие шаги назад.

— Час сколько?

Кажется, мы говорили на разных языках. Права Андреевна: пить надо меньше. Голова отказывалась соображать, я посмотрела на часы и промямлила:

— Без двадцати одиннадцать.

— Что? — растерянно переспросил мужчина.

— Время говорю: без двадцати одиннадцать.

— А, понимаю, ночной тариф.

Он благодушно рассмеялся. Ну, если он начал что-то понимать, то мои мозги вконец отключились

— Где? — удивилась я. — В троллейбусе?

Я знала, что ночью нет кондукторов и контроллеров, и можно сэкономить, но чтобы менялся тариф…

— Обижаешь. Вон мая машина.

— Ну, я за вас рада.

Еще пара шагов назад. Причем здесь троллейбус и его машина?

— Так сколько? Говори прямо.

Быть может, я пьянее, чем думаю, и действительно получается неразборчиво? Я вздохнула, и терпеливо повторила:

— Без двадцати одиннадцать, может, уже на минуту больше.

Мужчина застыл столбом, встрепенулся.

— Нет, час сколько? Час сколько? Сколько час?

Нарвалась на иностранца? Удача? Нет, этот иностранец мне не нравился, так же, как и принц-вор с пляжа.

Я рванула с места, подхватив полы дубленки и на ходу выкрикнула:

— Десять сорок!

— Чего? — донеслось вслед.

— Часов!

Утром, за чашечкой кофе, я рассказала Ленке о ночном придурке.

— Он не придурок, — заступилась Ленка и рассказала мне о стометровке, на которой работали путаны дальнобойщиков. Вчерашняя картина предстала в ином свете.

Видимо, в своей дешевой дубленке, ботинках с мужскими шнурками и перегаром изо рта я сошла за местечковую звезду.

— Еще хорошо, что ты быстро бегаешь! — засмеялась Андреевна.

И я сделала открытие: в соседнем кабинете все прекрасно слышно. И еще одно открытие: вместе с Андреевной там был директор.

— Да, не зря я тебя принял на работу, — сказал он, заглянув к нам с Леной в кабинет.

Веселье притупило страх, хотя до прибытия регионала оставалось двадцать минут. Ожидание его стерло напрочь. Прошел час и еще около того, когда меня с чашкой кофе в коридоре застал высокий незнакомый мужчина.

Это та встреча, а которой говорят: судьбоносная. Когда ты всему по привычке противишься, но где-то наверху все давно решено.

— Кофе? — Мужчина бросил взгляд на часы. — А мне сделаешь?

Обычный мужчина, ничем, кроме роста, не привлекателен. Роста и, пожалуй, улыбки. И еще самоуверенных карих глаз.

Я хмыкнула — секретарем не нанималась, но сделала доброе дело и подсказала:

— Столовая на первом этаже.

Громкий смех меня удивил. Более того, ввел в ступор. А наглость… Мужчина растрепал мою челку, проскочил в кабинет директора, уютно устроился за столом…

— Вы…

— Без сахара, — он вернул мне мой хмык. — Но с молоком.

Улыбка его стал шире. И притягательней.

Я сбросила оцепенение и сказала:

— Кафе вниз на этаж и налево.

Новый взрыв смеха. И если бы Андреевна не подверглась любопытству и не вышла из своего кабинета, неизвестно, что бы я успела наговорить тому, с кем лучше помалкивать.

Заметив ее, мужчина, спросил:

— А вы, наверное, Андреевна?

И представился:

— Матвей — региональный директор по югу и востоку.

Я чертыхнулась про себя, Андреевна расплылась в улыбке, которая лет надцать назад, наверное, могла кружить головы мужчинам, региональный снова улыбнулся.

— Кофе не остыл?

— О! — Андреевна всплеснула руками, словно и не пила вчера за его скорейший крах. — Вы же с дороги, сейчас я вам кофе сделаю.

— Спасибо. Мне уже принесли.

Матвей поднялся, взял из моих рук чашку и вернулся в кресло. При этом он не спускал с меня взгляда, словно бросая вызов. Я его приняла.

— Ничего, что я не только принесла, но и отпила?

— Чуть-чуть не считается, — ответил серьезно, едва не грозно, но глаза смеялись. — А где Леонид?

— Сейчас будет, сейчас будет, — увещевала Андреевна, усаживаясь напротив гостя.

— Наверное, его еще не было. Проспал?

— Нет, что вы. Он в столовой.

— Обед? — Матвей снова посмотрел на часы. — То-то я смотрю, что все здесь кровь с молоком.

При этом Матвей смотрел на меня, и я подумала, что в его глазах толще даже Андреевной.

Вернулся запыхавшийся Леонид Михалыч. В дверь он вошел сразу со стулом.

Мужчины деловито протянули друг другу руки, но наш директор по сравнению с регионалом выглядел жалко. Как подделка. Его не спасала даже холеная бородка.

Матвей принял строгий вид, расправил плечи и раскрыл папку с документами.

Мне намекать не пришлось — я давно ретировалась в соседний кабинет, не забыв прикрыть дверь, а вот Андреевну им удалось выставить только минут через пятнадцать.

— Не хотела бросать Леонида одного, — объяснила она, зайдя к нам в кабинет. — Леня совсем не знает, что говорить. И он пьян.

— Как это? — изумилась я.

— А ты думаешь, он в столовую покушать ходит? Вот ляпнет сейчас регионалу то, что тому знать не надо… Теперь нас точно разгонят.

Я слушала сокрушения Андреевны в пол уха, причем это не было игрой слов. Кашель прошел, но наследство оставил в виде ноющей боли в ухе. И она задевала меня острее, чем регионал, директор и офис возле Еврейского кладбища.

Я застонала. Не просто задевала. Долбила.

— Да что с тобой? — наконец, заметила Наташка.

Отнекиваться — долго, я рассказала.

— Сгоняй в аптеку — здесь рядом, — посоветовала она. — Попроси какие-нибудь капли.

Малопривлекательная перспектива, с учетом приезда регионала.

Если он так строго относится к обеду в отведенное время, не воспримет ли поход в аптеку как прогул? Или пойти? Или остаться?

Все напрягало. Все надоело.

— А мне вот плевать на него!

Наташка специально говорила громко, надеясь, что в соседнем кабинете услышат.

— Я еще никогда не работала за такие мелкие деньги, и точно не собираюсь за них здесь умирать. И тебе не дам! Давай я схожу. Если надумает увольнять — вдвоем веселее. Что купить?

Я покопалась в памяти.

— «Фармотекс». Только ты не спрашивай у продавщицы, а то подсунет всякую дрянь — ей лишь бы продать. Скажи конкретно: «фармотекс» в уши. Все.

— Не боись.

Через десять минут Наташка вернулась. Злая.

— Не было? Или не дали? — спросила я.

— Если бы у тебя не болело ухо, я бы тебе сама врезала. Блин, такой позор, такой позор! — продолжала возмущаться Наташка.

Почувствовав, что грядет что-то интересное, зашла Андреевна. Дверь в кабинет руководства приоткрылась — Наташка своего добилась, ее услышали.

Она все еще не успокоилась, лихо вертелась на высоких каблуках, а потом выдала странный вопрос:

— Тебе свечи или в таблетках?

Ухо болело так, что все равно, если поможет.

— А таблетку что, туда надо просто вставить? — удивилась я.

— Блин, я тебе поражаюсь. Такая подстава! А почему ты не спросила, что делать со свечами?

— Ну, свечи, наверное, поджечь?

Наташка расхохоталась, вскоре ней присоединились Ленка с Андреевной.

— Я бы хотела посмотреть, как ты их вставишь, а потом подожжешь, — сказала Наташка, отсмеявшись. — Только вставишь, как полагается по инструкции. Это противозачаточное средство! И вставлять нужно точно не в ухо!