— В Грассленд, вот куда мы едем, госпожа. Хозяйка дала работу нам обоим.

Мэри покачала головой. На ее лице появилась торжествующая ухмылка.

Я повернулась и пошла в дом.

«Ну, — подумала я, — Элизабет проявила себя добрым человеком, но это создает неловкую ситуацию между семьями, которые живут так близко».

Наступил июнь, потом июль, и все это время я часто встречалась с Мэтью. Для меня это были чудесные месяцы. Мы нашли, что у нас еще больше общего. Он много знал о птицах, и мы, бывало, часами лежали в поле, притаившись, и наблюдали за птицами, которые перестали радостно распевать, потому что теперь были заняты заботой о подрастающих птенцах, хотя время от времени мы слышали вьюрка и пеночку; да и кукушка все еще давала знать о своем присутствии. Мэтью многому научил меня, и мне нравилось учиться у него. Мы водили Бэлл на долгие прогулки, а иногда она сопровождала нас в прогулках верхом. Ей нравилось бежать за лошадьми и состязаться с нами, когда мы скакали галопом, пока она не устанет. Иногда мы ездили к морю и скакали по берегу, покрытому галькой. Мы нашли места, где росли морские анемоны. Иногда мы снимали обувь и шли босиком по воде, разглядывая забавные маленькие существа, обитавшие на мелководье. Нам приходилось быть очень осторожными, чтобы не наткнуться на пескарок и морских дракончиков. Мэтью показал мне, что у пескарок с обеих сторон головы было нечто, похожее на нож с тремя лезвиями. Дракончик был еще более страшным: у него на спине могли находиться ядовитые шипы.

Это были очень счастливые дни для меня. Однажды я подслушала, как бабушка говорила матери:

— Он смотрит на нее как на ребенка. Должно быть, он лет на семь или восемь старше. Мать ответила:

— Она и в самом деле еще ребенок, но мне кажется, что она встречается с ним слишком часто.

Я очень испугалась, что они попытаются прекратить наши встречи, но, видимо, они решили, что Мэтью ведет себя подобающим образом и, поскольку Я очень молода, то наша дружба со временем прекратится сама собой.

Однажды мы проезжали мимо Эндерби-холла и, как всегда, задержались, чтобы взглянуть на него. Было в этом доме нечто такое, что заставляло большинство людей делать то же самое — Это чудесный дом, — сказал Мэтью — Мне жаль, что мать его не купила.

— И ты все еще жалеешь об этом? — спросила я.

— Нет, теперь, когда у нее есть Грассленд, уже не жалею: он на таком же расстоянии от Довер-хауса, как и Эндерби.

Я светилась от гордости, когда он говорил подобные вещи.

— Но я хотел бы еще раз взглянуть на дом, — сказал Мэтью. — Я видел его только один раз, когда мать собиралась его купить.

— Это нетрудно сделать: в Эверсли-корт есть ключи. Я завтра достану их и проведу тебя в дом.

— Это доставило бы мне удовольствие.

— Мы отправимся осматривать дом завтра после обеда, но не слишком поздно. Мы должны осмотреть его до наступления сумерек.

— А, ты имеешь в виду, что в сумерках появляются призраки? Ты боишься призраков, Дамарис?

— С тобой я бы не побоялась. Он повернулся ко мне и легонько поцеловал меня в лоб:

— Это дух, — сказал он. — Я защищу тебя от всех опасностей днем и ночью.

Мэтью обладал огромным обаянием. Он вел себя так непринужденно и естественно, что иногда мне хотелось знать, какое значение он придает своим поступкам?

Я все-таки взяла ключи из письменного стола в Эверсли, в котором они хранились, и на следующий день после полудня встретилась с Мэтью у ворот Эндерби-холла.

С ним была собака.

— Бэлл так хотела прогуляться, что у меня не хватило духу ей отказать. Должно быть, она знала, что я встречусь с тобой, — сказал он.

Бэлл прыгала от радости вокруг меня. Я погладила ее, сказав о том, как я рада, что она пришла.

Я вынула ключи, и мы прошли через сад к главному входу. Сад поддерживался в относительном порядке. Джекоб Рок был одним из тех, кто за ним присматривал. Я подумала: «Теперь, должно быть, это будет кто-нибудь другой»

Дом был построен из красного кирпича времен Тюдоров. Как у многих домов того времени, в центре у него был зал, а по бокам два крыла. Большую часть стен покрывали вьющиеся растения. Он выглядел очень симпатичным, с этим красным кирпичом, просвечивающим сквозь блестящую зеленую листву, но не таким красивым, каким он будет выглядеть осенью, когда листья предстанут во всей красе, с оттенками красновато-коричневого цвета.

— Если бы срезать вьющиеся растения, то внутри стало бы светлее, — заметила я.

— Тогда атмосфера дома не наводила бы на мысли о призраках?

— Да, это было бы прекрасно.

— Мне кажется, что тогда исчезло бы ощущение таинственности.

Мы вошли в зал. Мэтью оглядел великолепный сводчатый потолок.

— Он просто чудесный!

— Взгляни, вот галерея, где живут призраки.

— Это же место, где некогда играли менестрели.

— Это место действия трагедии. Одна из владелиц дома повесилась… или пыталась повеситься. Веревка оказалась слишком длинной, она покалечилась и много страдала, прежде чем умереть.

— Она и есть призрак?

— Я думаю, что есть и другие, но обычно рассказывают именно о ней.

Бэлл пробежала в зал, обнюхивая углы. Дом явно волновал ее так же, как и Мэтью.

— Давай пойдем наверх, — сказала я.

— У дома жилой вид, — заметил Мэтью.

— Это от того, что в нем есть мебель. Карлотта не захотела, чтобы ее вывезли.

— Кажется, Карлотта — очень решительная молодая леди!

Да, это так.

— Я хотел бы с ней встретиться. Смею надеяться, что когда-нибудь я ее увижу?

— Если ты останешься здесь долго, то, конечно, увидишь. Мы навещаем их, и они приезжают сюда. Я бы очень хотела повидать Клариссу.

— Я думал, что ее зовут Карлотта.

— Карлотта — это моя сестра, Кларисса — это ее ребенок, самая чудесная девчушка на свете.

— Все маленькие девочки таковы, Дамарис.

— Я знаю, но эта особенная, — вздохнула я. — Карлотта такая везучая.

— Потому что у нее есть несравненная девчушка, ты это имеешь в виду?

— Да, и это, и то, что она — Карлотта.

— Она, действительно, такая счастливица?

— У Карлотты есть все, что можно только пожелать: красота, богатство, муж, который ее любит…

— И.

Я прервала его:

— Ты хотел добавить: «и Кларисса»?

— Нет, я собирался сказать: «и очаровательная сестра, которая ее так невероятно обожает».

— Ее все обожают.

Мы поднялись на галерею менестрелей, и Мэтью вошел вовнутрь.

— Здесь довольно темно! — воскликнул он. — И довольно прохладно. Это все из-за занавесок. Они красивые, но немного мрачноваты.

Бэлл последовала за ним на галерею, она обнюхивала все вокруг.

Я сказала:

— Пойдем и посмотрим комнаты наверху. Мэтью последовал за мной. Мы прошли через спальни и зашли в одну, с большой кроватью под пологом на четырех столбах. Пологом в ней служили красные бархатные занавеси. Я тотчас же вспомнила, что однажды видела здесь Карлотту. Она лежала и разговаривала сама с собой. Я не могла забыть об этом случае.

— Интересная комната, — сказал Мэтью.

— Да, это самая большая из всех спален.

И в этот момент, мы услышали, что Бэлл яростно лает на что-то.

Мы нашли ее на галерее. Собака была взволнована, смотрела на пол и лаяла, царапая доски пола так, словно хотела их оторвать. Между досками была щель, и мне показалось, что она пытается что-то достать оттуда.

Мэтью встал на колени и заглянул в щель.

— Похоже, что там что-то блестящее. Должно быть, оно привлекло ее внимание.

Он положил руку на голову Бэлл и легонько ее погладил:

— Успокойся, ничего, там нет. Собака ответила на его ласку, но не давала себя увести, пытаясь лапой поднять доску.

Мэтью встал.

— Да, это интересный дом, — сказал он. — Я согласен, что в нем есть нечто такое, чего недостает Грассленду, но я бы сказал, что Грассленд более уютный.

Пойдем, Бэлл.

Мы начали спускаться вниз по лестнице, Бэлл следовала за нами очень неохотно. Мы остановились в зале, некоторое время оглядывая потолок. Пока мы стояли, Бэлл исчезла.

— Опять отправилась на галерею, — сказал Мэтью. — Она очень упрямая, эта Бэлл. Прежде она была собакой моего отца, и он, бывало, говорил, что если она что-то вобьет себе в голову, то так легко от этого не откажется.

Бэлл лаяла так яростно, что из-за шума мы едва могли разговаривать. Мы вернулись на галерею.

Собака опять смотрела на щель и изо всех сил пыталась поднять доску.

Мэтью сказал:

— Еще немного, и она оторвет доску. — Он опустился на колени. — В чем дело? Что тебе здесь нужно?

Теперь Бэлл лаяла с еще большим энтузиазмом. Она уловила, что у Мэтью возник интерес, и решила не отставать, пока не получит то, что нужно.

Мэтью взглянул на меня:

— Я мог бы поднять доску. Здесь не должно быть щелей, ее все равно нужно ремонтировать.

— Подними доску. Я скажу, чтобы один из работников пришел и починил ее. Я не думаю, что люди часто ходят на эту галерею: все ее боятся.

— Да, это место, где обитает призрак, не так ли? Странно, что Бэлл заинтересовалась именно им, хотя говорят, что собаки обладают особым чутьем.

— Мэтью, ты не думаешь, что мы на пороге великого открытия?

— Нет, это просто упрямство Бэлл. Она что-то там видит и не успокоится, пока не получит. Но скажу тебе, Дамарис, что меня самого это тоже заинтересовало. Ну, посмотрим, смогу ли я справиться с половицей.

Бэлл ужасно разволновалась, когда Мэтью начал поднимать доску. Она затрещала. Там, где доска касалась стены, взметнулось облако древесной пыли.

— Да, — сказал Мэтью, — ее нужно заменить. Ну, она поддается.

Доска поддалась, и мы заглянули в «пыль веков». Там, в этой пыли, и лежала вещь, которая привлекла внимание Бэлл. Это была пряжка и, похоже, от мужского башмака.

От волнения собака издавала странные звуки — то ли выла, то ли скулила, а иногда отрывисто лаяла.