Моджер открыл было рот, чтобы назвать Мартина лгуном: ему, Моджеру, известно, что Вильям уже встает и может ходить. Но тут же вспомнил, что нет удовлетворительного объяснения своей осведомленности об этом.

– Сэр Вильям не настолько тяжело болен, чтобы оставаться в постели, – проворчал Моджер. – У меня есть для него новости, которые он рад будет услышать.

– Он лежит, – настаивал Мартин и встал между Моджером и дверью в комнату сэра Вильяма.

Он должен попытаться задержать Моджера, пока Элис не увидится с Элизабет и не убедит отца, что в Хьюэрли все в порядке. Мартин был непреклонен. Разве джентльмен применит силу против слуги другого джентльмена? Поэтому он был неописуемо удивлен, когда Моджер шагнул к нему, повернул и с силой оттолкнул.

– Убирайся прочь с моей дороги, ты, грязный урод! – прошипел Моджер.

Не в состоянии остановить себя, Мартин пролетел ползала. Двое слуг вскрикнули и кинулись к нему (они знали, с каким уважением относится к Мартину их хозяин), но слишком поздно. Моджер уже входил в дверь с громким приветствием, произнесенным неестественно весело.

– О Боже! – вздыхал Мартин, потирая свою выдававшуюся вперед грудь, которую ушиб о стул при падении. – Что мне делать? Что делать?

Он тотчас попросил слуг удалиться. Они ничем не могли помочь. Если Моджер расскажет сэру Вильяму о болезни леди Элизабет, тот захочет немедленно отправиться Хьюэрли. Как уберечь его от беспокойства? Как? Затем пришло и решение. Конечно, он постарается не допустить, чтобы сэр Вильям поехал туда. Надо лишь упомянуть в подходящий момент, что Элис уже отправилась в Хьюэрли и скоро вернется с надежными сведениями о состоянии леди Элизабет. Возможно, ему следует намекнуть, что чрезмерная нетерпеливость сэра Вильяма может смутить леди Элизабет или быть опасной для нее. Мартин поспешил, как только мог, к открытой двери в комнату сэра Вильяма, делая слугам жесты и шепотом говоря им, что он должен принести вино и чаши.

«Веселый» рев Моджера сразу разбудил Вильяма. Он быстро сел, болезненно подергивая полузажившим плечом. Это было как раз кстати, так как выражение боли на его лице помогло скрыть другие чувства.

– Моджер! – воскликнул он. – Вы только что вошли?

– Сожалею, что застал вас спящим, – ответил Моджер, пропустив мимо ушей вопрос Вильяма, – да еще больным.

Из вежливости Вильям решил воздержаться от возражений, что он не страдает от боли, пока тупость Моджера не заставит его сделать это. Ведь вежливость была ему на руку, ибо его явная слабость была убедительным объяснением тому, что Элизабет так засиделась в Марлоу. Поэтому он даже не попытался встать с постели, как должен был бы сделать в подобном случае. Его вдруг озадачило, почему это Элис позволила Моджеру войти без предупреждения, но затем, подумав, Вильям решил, что подобный вопрос она могла задать и ему. Однако он должен что-то сказать.

– Рана на плече очень медленно заживала, – нехотя согласился Вильям. – Надеюсь, мои люди вели себя хорошо. Неприятности были?

– Ни одной, – поспешил ответить Моджер, – не было случая проверить это на деле. Уэльсцы спаслись бегством, и ни де Боун, ни Клэр не смогли заставить их покинуть свои горы. Было проведено несколько ложных атак, но у нас не хватило сил, чтобы взять крупные крепости. В основном мы только делали, что отсиживались и ждали. Когда наше время истекло, де Боун приказал уходить.

Поправив свои подушки, чтобы можно было сидеть, Вильям откинулся назад и кивнул головой.

– Если бы были надежды на успех переговоров с Дэвидом, имело бы смысл платить вам, чтобы вы остались, но, преследуя блуждающие огоньки в уэльских горах, армия понесла бы большие потери. Полагаю, что граф Херфордский останется со своими отрядами. Граф Глостерский остается тоже?

– Откуда мне знать? – спросил Моджер с тенью огорчения в голосе. – Я не наперсник великих.

Вильям с беспокойством подумал о том, что эта колкость похожа на преднамеренный намек на его отношения с Ричардом Корнуолльским; необходимо сказать Моджеру нечто успокаивающее и одновременно правдивое, не вызывающее подозрений.

Однако последнее заявление Моджера имело цель лишь отвлечь Вильяма от дальнейшего обсуждения положения дел в Уэльсе. Он и не ждал ответа, но, улыбаясь так, как будто желая ужалить своими словами, сказал:

– Я и в самом деле пришел, чтобы поссориться в вами, Вильям, но теперь вижу, что не должен так поступать.

Улыбка Моджера стала шире, когда он увидел, как изменилось лицо Вильяма. Казалось, он собрался позабавиться и щедро вознаградить себя за потерю ничего не стоящей привязанности своей жены.

– Ссориться со мной, но по какому поводу? – спросил Вильям и не смог заставить себя добавить слова, которые должен был сказать: «Я не нанес вам никакого оскорбления»

– Вы так жестоко использовали мою жену, что она слегла, – ответил Моджер, все еще улыбаясь и сохраняя веселый тон, как будто это была только шутка, но взгляд его был жестким и настороженным.

Вильям был настолько потрясен первой фразой замечания Моджера, произнесенной в шутливом тоне, что вряд ли слышал и понял смысл второй фразы.

– Использовал вашу… использовал Элизабет… – задыхаясь, спросил он. – Что вы имеете в виду, черт возьми?

Моджер не успел ответить: в комнату, прихрамывая, быстро вошел Мартин, неся поднос с вином и чашами.

– Не желаете ли освежиться, милорды? – вкрадчиво спросил он.

Моджер едва сдержался, чтобы не ударить Мартина. Сдержанность была здесь весьма кстати, поскольку, как видно, Вильям спокойно отнесся к внезапному вторжению Мартина. Если бы Моджер ударил этого отвратительного любимчика хозяина, у того могли бы возникнуть подозрения.

– Что я имею в виду? – весело спросил Моджер. – Лишь одно: она так устала, ухаживая за вами…

– Немного вина, милорд? – прервал его Мартин, подходя к Моджеру бочком и протягивая ему наполненную чашу. Он быстро поставил ее, увидев, как поднимается рука разъяренного господина, и заковылял от него к стене. – Не изволите ли сесть, милорд?

Мартин попытался придвинуть стул, но тот оказался для него слишком тяжелым, и ему удалось сдвинуть его не более чем на несколько дюймов.

Наигранная подобострастность в голосе управляющего, его неестественное и неожиданное вторжение, тщетные и неловкие действия со стулом, все, так не похожее на обычное поведение Мартина, окончательно потрясли Вильяма. Его голова начала работать, и в ней появились кое-какие мысли. Самое главное – Моджер преднамеренно насмехается над ним. Это означало, что Моджеру, должно быть, известно… и все же он явно не намеревается показать это. Вильям знал, что дает Моджеру благоприятнейшую возможность бросить ему вызов, а тот делает из этого шутку. Но как он узнал правду? Элизабет не должна была… Болезнь! Он сказал, что Элизабет больна! Вильям выпрямился, чтобы видеть Моджера, которого заслонял Мартин, оставивший стул в покое и суетившийся у кровати.

– Ложитесь, милорд, – настоятельно просил тот. – Вы не должны делать напрасными заботы двух леди о вас. Леди Элис никогда не простит себе, если узнает, что вы встали с постели в ее отсутствие. Я обещал ей…

– Вы имеете в виду, что Элизабет больна? – требовательно спросил Вильям, уже не обращая внимания на управляющего, который схватил его за руку, словно пытаясь согнать какое-то насекомое.

– Леди Элис узнает, – громко продолжал Мартин, не дав Моджеру возможности ответить. – Мы слышали сегодня утром, что леди Элизабет не совсем здорова, и леди Элис отправилась узнать, что с ней случилось, и посмотреть, хорошо ли за ней ухаживают. Вы знаете, леди Элис имеет опыт в таких делах. Помните, как хорошо она обо мне заботилась…

Мартин продолжал бормотать, не думая о том, что говорит, и чувствуя на себе пристальный взгляд сэра Вильяма.

– Ты уверен, что Элис отправилась в Хьюэрли? – спросил Вильям.

– Да, милорд, уверен, абсолютно уверен. – Мартин говорил с горячностью, его глаза смотрели на Вильяма предостерегающе и в то же время умоляюще. – Оставайтесь в постели, пока не вернется леди Элис. Вы ничего не должны делать. Леди Элис узнает.

Слуга и его господин так заинтересованно смотрели друг на друга, как будто хотели сообщить нечто, о чем нельзя спросить или на что нельзя ответить открыто, и поэтому даже не взглянули на Моджера. Услышав, что Элис отправилась в Хьюэрли, Моджер задохнулся от ярости. Она обнаружит, что Элизабет заперта и поспешит обратно, чтобы… Нет. Элис не вернется в Марлоу сразу. Эта маленькая гадкая сучка придумает что-нибудь. Несомненно, она попытается убедить Эмму открыть дверь.

Острое чувство тревоги пронзило Моджера. Он вдруг вспомнил, что оставил Эмму в обмороке и не слышал, чтобы дверь закрывали на засов. Наверняка Эмма заперла дверь, как только очнулась; однако устоит ли Эмма перед настойчивостью Элис? Какое это имеет значение? В любом случае пахнет бедой. Вильям… Моджер уже понял: Вильям не может ничего сделать! Пока Элизабет будет заложницей, этот влюбленный идиот не отважится ничего предпринять, если… если Моджер сам не попадет в ловушку в Марлоу.

– Как я глуп, – сказал Моджер. – Мне следовало бы послать за леди Элис. Я все время думаю о ней как о ребенке, каким она, конечно, уже не является. А сейчас покидаю вас, Вильям. Может быть, я еще застану молодую леди там, и она мне расскажет, насколько серьезно дело.

– Но что случилось?! – свирепо спросил сэр Вильям. – Что говорит Элизабет?

– Она сказала, что все прошло, – уверил его Моджер, желая только поскорее убраться из Марлоу. – Она сказала, что утомилась и тревожилась о вас. Я не шутил бы, если бы она действительно была больна. Уверен, что нет оснований для тревоги. Элис, когда вернется, расскажет вам гораздо больше, чем я.

Это похоже на правду, подумал хозяин замка Марлоу. К тому же он был так удивлен изменением поведения Моджера, что едва кивнул головой в ответ на слова прощания и изумленно глядел ему вслед. Затем, облегченно вздохнув, откинулся на подушки. Моджер даже не намекнул, что Вильям – любовник Элизабет. Он ничего не знал. Несомненно, он обнаружил Элизабет подавленной и плачущей, и та, чтобы оправдаться, сослалась на плохое самочувствие. Очень характерно для Моджера, что он сделал это обстоятельство предметом для шуток. Вильям беспокойно приподнялся, стараясь убедить себя, что все в порядке. Наконец он встал с кровати и настоял на том, чтобы его одели, хотя и знал, что, пока Элис не вернется с новостями, он ничего не сможет сделать.