Моджер попытался ударить сына, однако Обри увернулся. Это был эффектный прием, свидетельствовавший о его умении как нападать, так и защищаться, причем гораздо лучше, нежели его отец. Затем юноша опустил глаза.

– Прошу прощения, – сказал он. – Вы можете избить меня, если хотите. Это ваше право: я говорил с вами непочтительно… Но я сделал все, что было в моих силах, желая оправдать вас перед милордом. Он был в ярости! Я вынужден был сказать ему правду.

В движениях Обри чувствовалась уверенность в себе: он отодвинулся лишь на дюйм от кулака отца и в то же время находился в достаточной близости к нему для ответного удара. Это открытие дало Моджеру горькую пищу для размышлений. Он вдруг осознал: перед ним не мальчик, которого легко можно было запугать, а юноша, становящийся опасным. Обри мог подчиниться воле отца и даже снести побои, поскольку и то, и другое было «правом» отца в отношении сына. Однако было ясно, при желании он сможет постоять за себя, а возможно, и победить отца. Моджер опустил поднятую было руку.

– Что пятнает меня, запачкает и тебя, – фыркнул он. – Не забывай это. Однако у меня есть дела поважнее, чем подобные глупости. Так значит, этого выскочку наемника заставили перевезти Вильяма… Вероятно, по дороге он умрет.

И опять Моджер был неприятно поражен: Обри стал пепельно-серым, из глаз у него брызнули слезы.

– Нет! – воскликнул он. – Не желаю в это верить!

Из-за душивших его слез он не смог больше ничего сказать. Поэтому Моджер не узнал, как вскоре после его нападения на Вильяма граф, Раймонд и монах, служивший в лазарете, долго совещались. Мнение монаха оказалось решающим. Неоднократно поминая «волю Господню», тот юобщил, что у него есть все основания уповать на благополучный для сэра Вильяма исход путешествия. Его состояние ухудшится, предупредил он, возможны длительная лихорадка и слабость, однако, если не будет гангрены, на что путешествие никак не может повлиять, сэр Вильям не умрет.

– Не имеет значения, веришь ты или нет, – проворчал Моджер.

Каким же дураком он был, позволяя своим сыновьям проводить так много времени в Марлоу! Теперь понятно, где они набрались этих глупых идей о чести. Она для тех, кто может позволить себе иметь ее, но не для бедняка, пынужденного не без ловкости пробиваться наверх, цепляясь зубами и ногтями. Черт бы побрал этого Вильяма, изрекающего пустые банальности и похитившего привя-кшность его сыновей! Это не беспокоило его, пока они были мальчишками, такими надоедливыми, всегда хотевшими что-то показать ему. Теперь, когда они почти мужчины, им следовало бы соображать получше. Они должны были бы и сами увидеть: его путь – мудрость и выгода, тогда как глупые идеалы Вильяма заведут их в болото.

Ладно, пусть получают, что сами захотели. Он порывает с ними… разве…

– Когда все здесь кончится попроси у графа разрешения отлучиться, – продолжал он. – Ты должен немедленно жениться на Элис, прежде чем сюзерен Вильяма сможет взять ее к себе.

– Нет, – твердо ответил Обри, побледнев еще сильнее.

Когда отец впервые затронул эту тему, Обри был еще слишком мал, чтобы решиться на отказ. Он знал: Вильям сможет взять ответственность на себя и избавит его от необходимости открыто противоречить отцу. Для Обри было вполне естественным обратиться за помощью к Вильяму. Уже с шестилетнего возраста тот всегда выручал его в трудных ситуациях. Даже тогда, когда мать не могла ему помочь.

Моджер слишком часто был либо в отъезде, либо «очень занят» и не мог выслушивать его детские проблемы. Это Вильям подарил ему первый в его жизни железный меч, он же давал уроки фехтования. Именно Вильяму он отправил свое послание, когда был пажом и отчаянно тосковал по дому, преследуемый, как новичок в группе, насмешками и издевательствами. Вильям в ответном письме дал дельные советы; более того, он приехал сам, проделав немалый путь от Марлоу до Херфорда, желая убедиться действительно ли неприятности Обри связаны только с тоской по дому и насмешками. Уверенность в поддержке – только это в действительности нужно было Обри. После визита Вильяма он стал больше полагаться на свои силы, мог постоять за себя и вскоре освоился с новой для себя жизнью.

– Что ты хочешь сказать этим «нет»? – изумился Моджер.

Обри нервно облизал губы. Вильям всегда подчеркивал необходимость повиновения отцу в пределах, определяемых понятием чести. Ситуация, по мнению Обри, подошла к этим пределам.

– Элис не желает выходить за меня, так говорит сэр Вильям, и он не хочет лишать ее права свободного выбора. По правде говоря, я тоже не хочу жениться на ней, но пошел бы на этот шаг, если бы этого хотел сэр Вильям. А он вправе распоряжаться судьбой дочери по своему усмотрению. Я, конечно, попрошу графа отпустить меня, если вы настаиваете, но предпочту защищать Элис, как сестру, если… если только сэр Вильям…

Его голос дрогнул, и он замолчал.

– Ты глупец! Лучший способ защитить ее – это жениться на ней.

– Я не пойду против воли сэра Вильяма. Он был так добр ко мне всегда.

– Убирайся! – взревел Моджер. – Убирайся отсюда!

Обрадованный Обри исчез. Моджер стоял, глядя на качнувшийся полог палатки. Он и не подозревал, что, столь резко выпроводив сына, не услышал о еще одном, весьма существенном обстоятельстве – Элис не нуждалась в покровительстве сюзерена сэра Вильяма. Пока Обри объяснял причины своего отказа, мозг Моджера лихорадочно работал. Его собственное замечание, будто лучшая защита Элис – это женитьба на ней, настолько понравилось ему, что изменило ход его мыслей.

Моджер понял: нет нужды женить Обри на Элис. В любом случае было бы глупо отдать в руки сына Марлоу и Бикс. Обри мог возомнить, что имеет право на эти владения, и начать оспаривать намерения отца в их отношении – особенно теперешний Обри. Благодарение Всевышнему, он вовремя заметил происшедшую в сыне перемену. Сейчас требовалось только одно – избавиться от Элизабет, – с этим не должно быть особых хлопот. А потом самому жениться на Элис.

У Моджера появилось страстное желание побыстрее добраться до дому и узнать, не умер ли Вильям в дороге, как он надеялся, иначе ему снова придется искать способ его умерщвления. Но и этому плану не суждено было сбыться. На протяжении недели граф Херфордский совершал отвлекающие маневры в уэльских крепостях, всеми средствами пытаясь втянуть Дэвида, сына Ллевелина, в сражение. Моджер был пассивным участником этих бесплодных попыток. Он не хотел оставаться здесь, но в еще большей степени не хотел привлекать внимание графа просьбой разрешить ему уйти.

Наконец, де Боун убедился: им удалось на время рассеять силы Дэвида, Он послал гонцов известить об этом короля, а также передать Генриху, что отпускает находящихся под его командованием рекрутов по домам, поскольку срок их службы близится к концу и не имеет смысла ежедневно платить им за прогулки по уэльским лесам. Он просил короля побыстрее прислать в Уэльс армию и начать войну с Шотландией после подписания договора с Александром.

Спустя два дня после прибытия Вильяма домой Моджер получил разрешение графа и двинулся со своим отрядом и остатками отряда Вильяма по направлению к Марлоу. Он так торопился узнать новости, так велика была его надежда на то, что Вильям умер и ему удастся уговорить Элис поехать с ним в Хьюэрли под покровительство Элизабет, что он прибыл в Марлоу с отрядом Вильяма, предоставив своим людям самостоятельно добираться домой. Случайная встреча с Дикко-ном должна была подсказать ему: с Вильямом все в порядке, но Моджер настолько не заботился о своих людях, что не мог вообразить ничего подобного с их стороны. Поэтому Моджер еще некоторое время тешил себя иллюзиями.

Тем сильнее было его потрясение от увиденного в главном зале. Слуги как раз заканчивали убирать со столов остатки обеда, однако они не могли ничем помешать Моджеру или отвлечь его внимание. Вильям, как обычно, сидел на своем стуле у огня. Моджер встал как вкопанный, вне себя от ярости. Поскольку он отклонил предложение Диккона послать человека с известием о своем прибытии, что было в порядке вещей среди давних соседей и друзей, никто, кроме слуг, не заметил его появления. Инстинктивно Моджер спрятался за выступ стены. Отсюда не было слышно, о чем говорят, однако увиденное ошеломило его. Вильям глядел на тлеющие угольки, а Раймонд с Элис, сдвинув стулья, что-то читали. Палец Раймонда скользил по странице (по-видимому, он читал вслух), а Элис заливалась смехом.

Будь у Моджера столько же отваги, сколько ярости, он ворвался бы в зал и перебил их всех. Однако, хотя он и был способен на отчаянные поступки в состоянии крайнего возбуждения, перспектива совершить публичное убийство отнюдь не привлекала его. Поэтому он тихо спустился по лестнице, принял от конюха свою лошадь и помчался в Хьюэрли, оставив Диккона и конюха стоять с раскрытыми от изумления ртами.

Добравшись до переправы, Моджер несколько успокоился и обратил внимание на большое скопление вблизи причала вооруженных людей. Это было столь необычным, что он остановил одного из них, желая разузнать все поподробнее. Полученные разъяснения в какой-то степени улучшили скверное настроение Моджера. В голове родился новый и чрезвычайно надежный способ убийства Вильяма, заодно и Раймонда.

Моджер и не рассчитывал, что у городских торговцев хватит духу напасть на своего сюзерена или его агента. Однако, если Раймонд подвергнется нападению и будет убит в городе, подозрение безусловно падет на них. При известии о смерти Раймонда Вильям наверняка покинет крепость и отправится в город для расследования дела. Убить его будет посложнее. Моджер задумался, и вскоре решение нашлось. После смерти Раймонда Вильям, несомненно, вернется к своим обязанностям. Значит, ему придется разъезжать вне крепости. Да он же, глупец, вечно суется к крепостным и мелет им всякую ерунду о защите хозяйской доли: сначала заплатите сюзерену, если мало осталось, животные могут обойтись и без еды.

Тем не менее эта его глупость была сейчас как нельзя кстати. Рано или поздно Вильям поедет один. Он всегда поступал так, уверяя, что ему нечего бояться своих людей. Возможно, это и так, однако между фермами совершенно пустынная местность. Здесь можно легко организовать нападение, и подозрение, несомненно, падет на городской чюд, известный своей недоброжелательностью. А потом будет доказано, что они расправились и с Раймондом. Более правдоподобной версии и не придумать: порешили и хозяина, и наемника.