Элис упрямо покачала головой.

– Папа не мог нарушить слово. Почему вы так уверены, что ваш отец и мой дед не солгали? Они могли даже не считать это обманом, поскольку вы были еще детьми и то, что они говорили, в последствии свершилось.

Элизабет ошеломленно посмотрела на Элис. Пелена, окружавшая ее всю жизнь, начинала спадать. Неужели это правда? Если так… если только это так и было…

– Спросите папу, – предложила Элис.

Элизабет повернула голову и прислушалась, но в спальне Вильяма все было спокойно. Когда она обернулась к Элис, лицо девушки было в слезах.

– Он скоро поправится, – попыталась утешить Элизабет, решив, что своим движением напугала Элис, но та не ответила, крепко закусив губу и не отводя глаз от стены.

– Что с тобой, милая? – спросила Элизабет.

– Со мной произошло то, от чего вы меня предостерегали, – сказала Элис. – Я влюбилась в Раймонда.

– Моя дорогая! – вздохнула Элизабет. – Моя дорогая! Было бы большим заблуждением с его стороны…

– Он ничего не делал… только смотрел на меня. Он даже не хотел… – Элис запнулась. – Я не подозревала ни о чем, пока он не сошел на берег с папой. Я увидела его… и забыла о папе. – Ее голос сорвался.

Будь на месте Элизабет другая женщина, она постаралась бы направить Элис на путь истинный, соответствующий общепринятым требованиям морали на сей счет. Она сказала бы, что Элис слишком молода, что она забудет своего наемника, как только станет хозяйкой огромных владений, что она должна подумать о будущем своих детей, если выйдет замуж за человека без состояния. И все эти слова соответствовали бы действительности.

Но Элизабет не могла сказать ничего подобного. Это противоречило ее собственному опыту. Конечно, Марлоу и Бикс предназначались Элис, при условии, что Вильям не женится. Дети Элис будут хорошо обеспечены, тут можно было положиться и на Ричарда Корнуолльского, который не оставит милостью сыновей своей любимицы. Кроме того, внутренний голос вкрадчиво говорил: если Элис выйдет замуж за Раймонда, у Вильяма не будет никаких причин жениться. Его дочь останется с ним, появятся дети.

– Милая моя, – сказала Элизабет, – это естественно, когда дочь ставит любимого выше отца. Не стыдись этого. Но… – Элизабет почувствовала укол совести: Вильям так надеялся на свою дочь. – О, дорогая! Попробуй обуздать это чувство, хотя бы на время, пока твой отец болен. Когда ему станет лучше, если… если твое чувство сохранится… но ты должна пообещать мне, что попробуешь заставить свое сердце… я попрошу за тебя.

– Правда?! – воскликнула Элис и тут же прикрыла рот ладонью.

Элизабет поднялась и тихо прошла в комнату отца. Вильям спал, но очень неспокойно. Элис остановилась в дверях и отступила, увидев, что Элизабет возвращается. Однако та не села и не продолжила разговор, занимавший Элис больше всего.

– Дорогая, скажи поварам, чтобы принесли немного бульона с мелко нарезанным мясом. Не знаю, что ему захочется, но, думаю, скоро он придет в себя и сможет поесть.

Элис согласилась и быстро вышла, хотя почувствовала разочарование от того, что их с Элизабет беседа прервалась на таком важном месте. И тут же мысленно отчитала себя: разве здоровье отца не самое важное сейчас. Она улыбнулась, вспомнив слова Элизабет, считавшей естественным, что Элис прежде всего думает о Раймонде. Как хорошо, что Элизабет здесь. Вот если бы она могла остаться. Папа думал бы в основном о ней и перестал бы интересоваться, за кого Элис собирается выходить замуж.

Они с Раймондом смогут уехать в Бикс, действительно принадлежащий ей, думала Элис. Эта идея была настолько привлекательной, что все представлялось исключительно прекрасным, почти райским. Папа, счастливый и здоровый, уже не одинокий, не беспокоящийся больше из-за того, что у него нет сына, и Марлоу может остаться без хозяина. Она представляла себя и Раймонда в Биксе, совсем рядом с Марлоу, чтобы часто видеться с папой, и в то же время достаточно далеко, чтобы остаться хозяйкой в своем доме.

Элис отдала необходимые распоряжения, рассеянно заметив горячий интерес слуг к ее словам и радость от того, что сэр Вильям может есть. Это были распоряжения, за выполнением которых можно было не следить. Бульон для отца будет доставлен, скорее всего, прежде, чем он проснется. Элис вернулась к своим мечтаниям, но их яркие краски потускнели. Элизабет не сможет остаться в Марлоу.. Как только Моджер вернется домой… Моджер… А если Моджер и был тем человеком, который пытался убить папу, и это можно будет доказать… Нет, она превращается в какого-то монстра! Подумать только, какой позор падет на головы Обри и Джона! Она не должна строить свое счастье на страданиях других людей, иначе это обернется горечью для нее самой.

Она уже чувствовала эту горечь. Но к ней подошел Мартин и доложил: слуги предупреждены о том, что никто не должен входить в комнату сэра Вильяма. Сам Мартин будетспать в передней на тюфяке и сможет обеспечить леди Элизабет всем, ей необходимым в течение ночи. Он приготовил кровать для леди Элизабет, которую поставят в спальне сэра Вильяма. Элис вздохнула, Мартин никогда не понимал, что чересчур усерден. Он всегда хотел сделать больше, чем нужно было. Когда Элис заканчивала разговор с Мартином, подошел один из помощников повара. Она взяла из его рук поднос и вошла в спальню. В комнате было совсем темно, если бы не свет, проникавший через дверь. Леди Элизабет увидела тень Элис и подошла к девушке.

– Он еще не проснулся, – сказала она. – Ты выглядишь уставшей, моя дорогая. Может быть, тебе стоит прилечь ненадолго.

Элис действительно выглядела уставшей. Лиловые тени легли под глазами – результат двух беспокойных бессонных ночей. Однако такая заботливость Элизабет была продиктована причинами личного характера. Она хорошо понимала, утомление не сломит Элис, которая была достаточно крепкой. Просто Элизабет хотела остаться с Вильямом наедине, когда тот проснется. Радость, с которой Элис приняла это предложение, и легкость, с которой она вышла, заставили Элизабет усомниться в его правильности. Скорее всего, девушка пойдет к юному Раймонду. Что ж… разве это не самое лучшее?

Кровать под Вильямом скрипнула от его беспокойного движения, и он застонал. Элизабет бросилась к нему, боясь, что он начнет бредить, а это может быть для него опасным. Ее сердце упало, когда приблизившись, она услышала резкий голос:

– Кто здесь?

– Элизабет, – ответила она.

Он откликался на ее голос всякий раз, когда был встревожен, но сейчас наступившая тишина была такой глубокой, что Элизабет испугалась еще сильнее. Она склонилась над ним. Глаза Вильяма были открыты, белки ярко светились в сумраке.

– Зажги свечи, – сказал он, – мне кажется, я кажется еще сплю.

Голос был тихим, неуверенным, но слова совершенно осмысленными. Элизабет облегченно вздохнула и выбежала в переднюю за свечами. Она услышала, как кровать опять скрипнула, а Вильям выругался.

– Лежи! – крикнула она, взмахнув оплывшими свечами, желая предостеречь его от резких движений. – У тебя могут открыться раны.

Теперь он мог видеть ее лицо в свете принесенных свечей.

– Я знаю, что был в бреду. Может быть и сейчас в нем? Что ты делаешь здесь в такой поздний час?

– Элис попросила меня позаботиться о тебе. Она боялась, что недостаточно искусна во врачевании сама.

Опять последовало молчание, но на этот раз не столь продолжительное.

– Либо я гораздо серьезнее болен, чем думал, – сказал он, наконец, – либо заблуждаюсь относительно проницательности дочери… – я полагал, что знаю ее.

– Ни то, ни другое, – ответила, улыбнувшись, Элизабет. – Относительно первого – это всего лишь страх Раймонда, передавшийся Элис. Он написал письмо, из которого выходило, будто он везет домой умирающего, надеясь на помощь родного очага. Это хороший молодой человек, Вильям. Его тревога за тебя очень трогательна… Но Элис так испугалась, что умоляла меня приехать. Относительно второго… Ты понимаешь ее правильно, но она никогда не рискнула бы причинить тебе зло, даже незначительное, из одной только ревности. Кроме того, я не думаю, что она по-прежнему ревнует.

– Что это значит?

В голосе Вильяма прозвучало скорее удивление, нежели гнев или тревога, но Элизабет знала, этот прилив сил не будет долгим. Кроме того, ей не хотелось рассказывать ему больше, пока он не осмыслит того, что она сказала.

– Не сейчас, – сказала она, зажигая еще две свечи. Свет тебя не беспокоит?

– Нет. У меня только немного болит голова.

– Тогда я принесу горшок, а потом дам что-нибудь поесть.

Когда Вильям справил нужду и поел постного бульона (крепкий бульон с мясом оказался ему не по силам), его веки отяжелели от усталости. Тем не менее, он спросил:

– В чем дело, Элизабет? Ты что-то хотела сказать. Уверен, хорошее. Расскажи.

Элизабет приготовилась было, но передумала и сказала только:

– Ты слишком устал. Спи теперь.

Облегчение, написанное на лице Вильяма, когда его глаза закрылись, было наградой Элизабет за хлопоты. Но где-то глубоко в ней росла тревога. Когда Элис впервые сказала «Спросите папу», Элизабет была так уверена в ответе Вильяма, что могла спокойно ждать его пробуждения. Однако, когда он проснулся и Элизабет выполнила все свои обязанности, она подумала, ведь Элис знала его только зрелым человеком. Она сказала, будто люди не меняются, но это было не совсем верно.

Поэтому Элизабет и не стала задавать свой вопрос. Ее мучили сомнения. Чувствительный к колебаниям настроения Элизабет, Вильям заметил бы это.

Благодаря правильному питанию и хорошему уходу, он быстро поправлялся. Тем не менее Вильям пока не чувствовал себя готовым к встрече с невзгодами. Он не просил Элизабет объяснить происшедшую перемену, надеясь, что глубокая, трепетная радость вернется к ним, и не хотел знать, почему она вышла.

Он ни на минуту не оставался один. Элизабет несла ночные дежурства, а Элис сидела рядом с отцом днем, когда та отдыхала. На четвертый день пребывания дома струп на его руке затвердел, края раны на боку зажили. Выделения из раны на плече почти прекратились; края ее сгладились, а ярко-красный цвет потускнел. В тот день к вечеру у Вильяма впервые жар спал до нормальной температуры. На пятый день он уже съел завтрак с большим аппетитом и потребовал прихода Раймонда. Элизабет взглянула на него, пожав плечами, и вызвала юного рыцаря из передней.