– Я провожу вас, – бормотал он, двигаясь вперед. – Благодарю вас. Нет необходимости. Я провожу вас.

Моджер не верил своим ушам и глазам. Ударив его, узнав его намерения, Вильям тем не менее шел к нему с распростертыми для объятия руками. Собственное чувство вины Моджера заставило интерпретировать галлюцинацию Вильяма в подозрение. «Ловушка! – пронзительно закричал его мозг. – Он знал обо всем, что я собирался сделать, и подготовил ловушку». Онемев от ужаса, Моджер вскочил на ноги, сильно ударил один раз Вильяма ножом, который держал в руках, и бросил оружие. Затем он отшатнулся от Вильяма, распахнул дверь и выбежал.

В это мгновение Раймонд стоял уже за кроватью позади Вильяма. Он уловил шум и тогда только понял, что в комнате кто-то есть, кроме него и Вильяма, и приготовился защищаться. Но Вильям, получивший удар в левую руку, упал на Раймонда, крича от ярости, боли и недоумения. Таким образом, первый зов Раймонда на помощь заглушили крики Вильяма. Что еще хуже, удар настолько исказил сознание Вильяма, что теперь он боролся с Раймондом.

Еще дважды Раймонд кричал стражникам графа Херфордского, что убийца убегает. К несчастью, Вильям нанес сразу ему такой удар в живот, что призыв Раймонда превратился в вой. На второй его зов, ответ последовал немедленно, но было слишком поздно что-либо сделать. Моджер был уже за воротами. Эгберт мрачно улыбнулся, когда понял: хозяин тоже потерпел неудачу. Он радовался, что не ушел в лагерь до возвращения Моджера. Эгберт тихо проскользнул вдоль фасада главного здания в конюшню и лег рядом с лошадью своего хозяина, которую он должен был привести в лагерь на следующее утро.

Глава 12

Элис взяла очередную счетную бирку из связки, намереваясь перевести ее в письменные счета. Это делалось не потому, что она сомневалась в честности и аккуратности Мартина. Каждая бирка имела пометки – зазубрины и царапины, которые указывали торговца или фермера, к которому она относилась, а суммы были четко вырезаны в виде больших и малых зарубок. Элис решила перенести их на бумагу по нескольким причинам. Один лист пергамента занимал гораздо меньше места, чем связка бирок. Кроме того, написанные документы внушали благоговение и предупреждали споры. Простолюдины смотрели на них, как на волшебство, как будто сам факт записи какой-либо вещи делал ее истинной или неизбежной.

Элис была так поглощена работой, что Мартину пришлось кашлянуть, привлекая ее внимание. Она закончила строчку и взглянула на него.

– Прибыл гонец из Уэльса, – сказал Мартин.

Элис улыбнулась и ответила:

– Хорошо, впустите его. Папа держит свое обещание писать почаще. Я получила от него письмо всего пять или шесть дней назад.

Она сказала это прежде, чем заметила неестественный блеск глаз Мартина. То, что глаза управляющего полны слез, она осознала только после того, как он сказал:

– Письмо, которое доставили, не от господина.

– Умер?! – пронзительно закричала она, вскакивая на ноги. – Папа умер?!

– Нет! – воскликнул Мартин, обегая вокруг стола, чтобы поддержать ее. – Но он ранен, и опасно.

– Ты лжешь! Ты хочешь скрыть, что он умер. – Она зарыдала.

– Нет, госпожа, нет, – уверял Мартин, поглаживая ее руку. – Когда гонца отправили, он был жив. Письмо от сэра Раймонда.

Страх сжал горло Элис и молотом ударил по сердцу, чуть было не разорвав грудь, но при имени Раймонда отступил. Ей было приятно услышать его имя, хотя она и не признавалась себе в этом, нетерпеливо вбегая в зал, чтобы встретить гонца. Элис взяла из его рук сложенный пергамент, сорвала печати и начала читать.

Нетерпение мешало ей. Сначала она смогла понять лишь несколько слов. Хотя почерк был ясный и твердый, и она могла разобрать все буквы, но они сочетались неправильно и образовывали бессмысленные слова, которые Элис никак не могла понять. Зарыдав от разочарования, она прочитала одну фразу Мартину и закричала:

– Что это значит! Что он пишет! Он пишет на латыни!

– Это не латынь, – ответил Мартин. Сам он читать и писать не умел, но достаточно наслышался латинских слов за время пребывания в монастыре, так что немного понимал их. Звуки были твердыми, как…

– Госпожа! Он пишет так, как говорит он, а не мы! – воскликнул Мартин.

Элис вытерла глаза и попробовала читать сначала. Она решила, что должна читать вслух, будто слышит голос Раймонда. Мартин оказался прав. Теперь слова становились понятными, и, слыша воображаемый ею приятный баритон Раймонда, произносящий их, Элис успокаивалась. Уже легче верилось, что он говорит правду: отец только тяжело ранен, а не мертв. «Я поеду к нему, – подумала Элис. – Я облегчу его страдания». Она уже хотела было отложить письмо, как вдруг ее взгляд остановился на фразе: «По некоторым причинам, о которых я вам расскажу по приезде, граф Херфордский считает, что будет лучше, если я отвезу вашего отца домой, в Марлоу».

Элис дважды перечитала это место вслух Мартину.

– Правильно ли я понимаю то, что он пишет? Он привезет папу домой? Но если тот ранен, не будет ли опасным для него трястись в повозке столько миль?

– Не знаю, миледи, – ответил Мартин. – Я не ухаживал за больными и ничего в этом не понимаю. Но я уверен: сэр Раймонд сделает так, как будет лучше для нашего господина.

Но он не был уверен в том, что говорил. Ужасные мысли приходили на ум. Раймонд мечтает об Элис. Если ее отец умрет… Он отогнал эту мысль, успокаивая себя тем, что Раймонд – порядочный, честный человек.

– Но почему?! – кричала Элис. – Я могла бы быть рядом с папой через несколько дней. Мне быстрее добраться до Уэльса, чем им привезти его.

– Сэр Раймонд должен знать это, и граф Херфордский тоже, – отвечал Мартин, пытаясь побороть свою тревогу. – Должно быть, они считают путешествие менее опасным, чем оставлять его там.

Во всех их владениях не было ни одной опытной в таких делах женщины. Нянька Элис умерла несколько лет назад. Девушка почувствовала беспокойство Мартина. Она нуждалась в утешении и поддержке, но не могла получить их от управляющего, несмотря на все его правильные слова. Нервно сжимая письмо, она встала.

– Леди Элизабет должна знать, – сказала она, задыхаясь. – Она хороший врачеватель.

Элис уже хотела бежать к лодке в чем была, но Мартин схватил ее за руку: становится холодно, она должна подождать, пока служанка не сходит за ее плащом, а Диккон не найдет двух вооруженных людей для охраны. Элис могла бы вырваться, но выработанные в течение многих лет правила поведения не позволяли ей применить против Мартина физическую силу (только ребенком, она могла обидеть его). Кроме того, небольшая задержка ради хорошей подготовки была действительно оправданной. Так всегда было, когда она ездила в Хьюэрли.

Обыденное и воспринимается как таковое. Кажется, что привычный уклад жизни ничто не способно изменить. Элис была ребенком, когда отец решил: в поездках в Хьюэрли се должны сопровождать два охранника, и Элис никогда не ездила без них, хотя, повзрослев, считала это излишним. В Хьюэрли не было ни одного человека, который не знал бы Элис почти так же хорошо, как ее собственные слуги в Марлоу. Никто там не смог бы причинить ей вреда.

Странно, но Элис почувствовала облегчение оттого, что Мартин помешал ей столь опрометчиво пуститься в дорогу. Она пылко поблагодарила управляющего. Надежда может рождаться из ничего, когда отчаяние достигает предела. Поскольку до сих пор Элис всегда повиновалась отцу, она вдруг решила, что он будет жить, даже не подумав о том, насколько уязвимо ее желание. Она оберегала свое спокойствие и даже не просила лодочника грести быстрее.

Подбежав кратчайшей дорогой к замку, Элис испугалась, что Элизабет не окажется дома. Она чуть не разрыдалась, когда навстречу вышла Эмма. Элис угадала все сразу, как и отец, который был удивительной личностью, но ничем не выдала своих чувств и только спросила, где леди Элизабет.

Ответ последовал от самой леди, которая, узнав от слуги о прибытии Элис, выбежала из женской половины и лишь на минуту опоздала оградить Элис от приветствий Эммы. Она быстро повела девушку к лестнице.

– Мне очень жаль, дорогая, – прошептала Элизабет. – Если бы я знала, что ты приедешь, то отослала бы ее подальше. Она примитивнейшее существо, настоящая дура и, похоже, воображает себя здесь хозяйкой. Не говори отцу…

Элизабет вдруг замолчала, почувствовав как вздрогнула Элис. В зале и на лестнице было так темно, что Элизабет не смогла разглядеть бледности и слишком широко раскрытых глаз девушки. Она судорожно сглотнула и остановилась, прислонившись к стене и борясь со всепоглощающим страхом.

– Вильям? – прошептала она. – Элис, что-то случилось с твоим отцом? – Элизабет пыталась сдержать дрожь в коленях, боясь, что они подогнутся и она упадет с неогороженного края неровной лестницы. – Он умер?

– Нет, слава Богу, – выговорила, наконец, Элис и заплакала.

Элизабет не могла обнять Элис. Лестница была слишком узкой и крутой. Поэтому она лишь подталкивала ее, понуждая идти вперед, а сама пошла следом, держась одной рукой за стену. Только в своей комнате она, наконец, крепко обняла Элис, всеми силами сдерживая подступившие рыдания.

– Не умер, – убеждала она себя. – Не умер. Он не умер.

Этот повторяющийся шепот пронзил Элис, она задрожала еще сильнее.

– Но он тяжело ранен, и Раймонд говорит, что везет его домой. О, Элизабет, разве это правильно? Разве так нужно? Разве не опасно везти больного сотни миль в тряской повозке?

– Не в повозке, дорогая, – сказала Элизабет, едва узнавая свой голос. – Ты мне говорила, когда получила последнее письмо от отца, что они находились западнее Шрусбери. Скорее всего сначала его понесут на носилках, а затем водой по Северну довезут до Глостера. Оттуда всего пятьдесят миль до Оксфорда, и дорога там очень хорошая. От Оксфорда они опять могут плыть в лодке по Темзе прямо до Марлоу.

Элис перестала плакать и с надеждой посмотрела на Элизабет.