И отняли сон вы мой, а люди все спали».

А окончив свои стихи, разразился сильным плачем, и Азиз заплакал вместе с ним, вспоминая дочь своего дяди, и плакали они, пока не настало утро. А потом Тадж-аль-Мулук поднялся и пошел к своей матери, одетый в дорожные одежды. Мать спросила сына, в какую страну он собрался, и тот повторил ей весь рассказ. Тогда она дала ему пятьдесят тысяч динаров и простилась с ним, пожелав сыну благополучия и встречи с любимой.

Когда же царь позволил Тадж-аль-Мулуку выезжать, подарив ему еще пятьдесят тысяч динаров, тогда царевич приказал поставить себе шатер за городом, в котором пробыл два дня, а потом уехал.

И Тадж-аль-Мулук подружился с Азизом и говорил ему: «О брат мой, я не могу больше расстаться с тобою». И Азиз отвечал: «И я так же! И я хотел бы умереть у твоих ног, но только, о брат мой, мое сердце занято мыслью о матери». И Тадж-аль-Мулук ответил: «Когда мы достигнем желаемого, будет одно лишь добро». И они поехали, и визирь наставлял царевича быть стойким, а Азиз развлекал его сказками, говорил стихи и рассказывал летописи и истории. И шли они быстрым ходом ночью и днем в течение двух полных месяцев. Путь показался Тадж-аль-Мулуку долгим, и огни любви разгорелись в нем сильнее. Тогда он произнес:

Путь долог, и велики волненья и горести,

И в сердце моем любовь великим огнем горит.

Клянусь, о мечта моя, желаний предел моих,

Клянусь сотворившим нас из крови сгустившейся,

Я бремя любви к тебе несу, о желанная,

И горы высокие снести не могли б его.

О жизни владычица, убила любовь меня,

И мертвым я сделался — дыханья уж нет во мне.

Когда б не влекла меня надежда познать тебя,

Не мог бы спешить теперь в пути я, стремясь к тебе.

Окончив свои стихи, Тадж-аль-Мулук заплакал, и Азиз заплакал вместе с ним, ведь и у него было ранено сердце, а душа визиря размягчилась из-за их плача. «О господин, — сказал он, — успокой свою душу и прохлади глаза, и будет тебе только одно добро». А Тадж-аль-Мулук воскликнул: «О визирь, время пути продлилось! Скажи мне, сколько между нами и городом?». Азиз же ответил: «Осталось лишь немного». И они ехали, пересекая долины и кручи, степи и пустыни.

А в одну из ночей Тадж-аль-Мулук спал и увидел во сне, что его любимая с ним, и он обнимает ее и прижимает к груди. Тогда он проснулся испуганный и устрашенный, и почувствовал, что ум его улетел, и произнес:

О други, блуждает ум, и слезы текут струей,

И страсть велика моя, и вечно со мной любовь.

Я плачу теперь, как мать, дитя потерявшая;

Когда наступает ночь, стенаю, как голубь, я.

И если подует ветер с земель, где живете вы,

Прохладу я чувствую, до нас доходящую.

Привет вам я буду слать, пока летит горлинка

И дует восточный ветер и голубя слышен стон.

Когда же Тадж-аль-Мулук окончил говорить стихи, к нему подошел визирь и сказал: «Радуйся! Это хороший знак! Успокой свое сердце и прохлади глаза, ты обязательно достигнешь своей цели».

И Азиз тоже подошел к нему и стал уговаривать потерпеть, и развлекал его, разговаривая с ним и рассказывая ему сказки. И они спешили в пути и продолжали ехать в течение дней и ночей, пока не прошло еще два месяца.

А в какой-то день солнце засияло над ними, и вдали блеснуло что-то белое. Тадж-аль-Мулук спросил Азиза: «Что там поблескивает?» — и тот отвечал ему: «О владыка, это белая крепость, а вон и город, к которому ты направляешься». И царевич обрадовался, и ехали они, до тех пор пока не приблизились к городу, а когда подъехали ближе, Тадж-аль-Мулук возвеселился до крайности, и прошли его горести и печали.

А затем они вошли в город, будучи в обличии купцов, и царевич был одет как знатный купец. Пришли путники в одно место, которое называлось «Жилище купцов», а это был большой хан. «Здесь ли помещение купцов?» — спросил Тадж-аль-Мулук Азиза, и тот ответил: «Да, это тот хан, где стоял наш караван». Там они и остановились, поставив своих животных на колени, сняв с них поклажу и сложив свои пожитки в кладовые. В этом хане провели они четыре дня отдыху от пути, а потом визирь посоветовал нанять большой дом, и царевич с Азизом согласились и сняли себе просторно построенный дом, предназначенный для развлечений. А когда поселились там, визирь с Азизом стали придумывать способ сойтись с царевной для Тадж-аль-Мулука, ибо тот был растерян и не знал, что делать. И визирь нашел способ, чтобы Тадж-аль-Мулук стал купцом на рынке материй.

Визирь сказал своим подопечным: «Знайте, что если мы будем так сидеть здесь, мы не достигнем желаемого и не исполним того, что нам нужно. Мне пришло на ум нечто, и в этом, если захочет Аллах, будет благо». «Делай, что тебе вздумается, — ответил ему Тадж-аль-Мулук, — на старцах лежит благословение, а ты к тому же визирь и совершал всякие дела. Скажи же нам, что пришло тебе на ум». И тот молвил: «Нам следует нанять для тебя лавку на рынке материй, где ты будешь сидеть и торговать, ибо всякому — и знатному и простому — нужна ткань и кусок материи. Ты будешь находиться в этой лавке и сидеть там, и твое дело устроится, если захочет Великий Аллах, тем более что внешность твоя красива. Азиза ты сделаешь у себя приказчиком и посадишь с собою в лавке, чтобы он подавал тебе отрезки материи».

Услышав эти слова, Тадж-аль-Мулук воскликнул: «Поистине, это правильный и хороший план!» — и, вынув дорогую купеческую одежду, надел ее и пошел, а слуги пошли сзади, и одному из них он дал с собою тысячу динаров, чтобы устроить все нужное в лавке. Так они шли, до тех пор пока не достигли рынка материй.

Когда же другие купцы увидали Тадж-аль-Мулука, посмотрев на его красоту и прелесть, то пришли в недоумение, говоря: «Подлинно, Ридван[42] открыл врата рая и забыл об этом, а этот редкостно красивый юноша вышел оттуда». Другие же говорили: «Может быть, он из ангелов».

А путники, подойдя к купцам, спросили, где лавка старосты, и, когда те указали им, они пошли, пока не прибыли к старосте, а при встрече приветствовали его. Староста и те из купцов, кто был с ним, встали и посадили пришедших, и оказали им почтение из-за визиря, видя, что это человек пожилой и уважаемый в сопровождении юных Тадж-аль-Мулука и Азиза. Глядя на них, купцы говорили друг другу: «Этот старик несомненно отец двух этих юношей».

Прибыв в назначенное место, визирь спросил: «Кто из вас староста рынка?». И купцы ответили: «Вот он». И староста вышел, и визирь, посмотрев на него, увидел, что это великий старец, достойный и степенный, обладатель слуг и рабов, белых и черных.

И он приветствовал их, как приветствуют любимых, и усердно выказывал им уважение, а, посадив прибывших с собою рядом, спросил: «Есть ли у вас нужда, которую мы были бы счастливы исполнить?». «Да, — отвечал визирь, — я человек старый, далеко зашедший в годах, и со мной вот эти два юноши. Я путешествовал с ними по областям и странам и, вступая всякий раз в какой-нибудь город, всегда остаюсь в нем на целый год, чтобы они могли осмотреть его и узнать обитателей. А сейчас я прибыл в ваш город и избрал его местопребыванием на ближайший год. А чтобы время не пропадало даром, хочу получить от тебя лавку, где эти юноши могли бы работать. И пусть это будет лавка хорошая, из лучших помещений, чтобы они успешно поторговали, а потом осмотрели бы город, усвоили нравы его жителей и научились продавать и покупать, брать и отдавать».

И староста отвечал: «В этом нет беды!», — а посмотрев на юношей, возрадовался им и полюбил их великой любовью. Ведь староста этот увлекался смертоносными взорами, и любовь к сынам превосходила в нем любовь к дочерям, так как он был склонен к мужеложеству. «Вот прекрасная дичь! — подумал он. — Слава тому, кто сотворил их из ничтожной капли и придал им образ!» — и встал перед ними, прислуживая им, как слуга, а затем приготовил им лавку, которая находилась посреди крытой галереи. И не было у них на рынке лавки лучше и виднее, ведь это была лавка разубранная и просторная, с полками из слоновой кости и черного дерева.

Староста отдал ключи визирю, бывшему в обличье старого купца, и сказал: «Бери, господин! Да сделает Аллах эту лавку благословенным местом для твоих детей!». И визирь взял ключи, а затем они отправились в хан, где были сложены их пожитки, и приказали слугам перенести все бывшие у них товары и материи в ту лавку. Товаров было много, и стоили они целой казны! Рабы перенесли их, а потом визирь с царевичем и Азизом отправились в лавку, сложили там свои пожитки и проспали эту ночь. Когда же настало утро, все трое сходили в баню и искупались и вымылись, и надели роскошные одежды, и надушились, и насладились баней до конца. Каждый из юношей был блестяще красив и, будучи в бане, оправдывал слова поэта:

О радость прислужнику, чьи руки касаются

Их тела, рожденного меж влагой и светом.

Всегда в ремесле своем искусство являет он,

Когда даже с камфары срывает он мускус[43].

Староста лавки, услышав, что прибывшие пошли в баню, сел и стал ожидать их. А когда они вышли и подошли к нему, подобные газелям, их щеки зарделись, и глаза почернели. Их лица сверкали, и были они, словно пара сияющих лун или две плодоносные ветви. Увидев красоту их, староста поднялся на ноги и воскликнул: «О дети мои, да будет баня вам всегда приятна!». И Тадж-аль-Мулук ответил ему нежнейшим голосом: «Пошли тебе Аллах приятное, о родитель мой! Почему ты не пришел к нам и не выкупался вместе с нами?» — и оба склонились к руке старосты, поцеловав ее, и пошли впереди него, пока не достигли лавки, из чинности и уважения к нему, ведь он был начальником купцов и днем раньше оказал милость, отдав им лавку.