Платок соскользнул с ее плеч. Никита увидел синяки на Дининых предплечьях, вернее – пятна, уже сходившие, напоминавшие марсианский узор – причудливым смешением красок, от бледно-желтого до розовато-фиолетового.

Глаза его расширились, крылья носа дрогнули.

– Все пройдет, – сказал Никита. – Ты слышишь – все пройдет, все заживет. И ты забудешь… Я сделаю все, чтобы ты забыла.

Дина подняла руки и принялась расстегивать рубашку на его груди.

…Опять с ней случилось странное, опять она представила озеро в лесу, почувствовала запах болотных цветов, увидела мельтешение стрекоз.

Сны о Марьяше и те образы, которые возникали в душе, когда Дина обнимала Никиту Раевского, почему-то упирались в одно и то же – в цветы.

Дине так не хватало их, и, видно, они стали для нее символом счастья, любви. Всего самого хорошего, что могло быть в этой жизни.

…Она открыла глаза, улыбнулась, опустошенная и одновременно полная ощущений – острых, тающих, вновь набегающих – уже с меньшей силой – и вновь исчезающих… Словно волны ее качали, а потом вынесли на берег и осторожно положили на песок.

– Я помню то мгновение… То мгновение, когда пришел в себя, – заговорил Никита, продолжая прижимать к себе Дину. – Я открыл глаза и увидел – тебя. Ты плакала.

– Разве? Я уже не помню…

– Точно, точно. Зато я все отлично помню. И я тогда подумал, что эта девушка не должна больше плакать.

– Ты смешной… А я, знаешь, когда я впервые тебя увидела?

– Когда меня, разбитого вдребезги, привезли к вам, да?

– Не угадал. Я увидела тебя раньше. По телевизору. Был репортаж о ралли, и ты давал интервью. Такой лохматый, смешной… Я и имя твое запомнила тогда.

– С шевелюрой мне было лучше? – Никита машинально провел по голове, по только начинающим отрастать волосам.

– Не в этом дело, – засмеялась Дина, прижимаясь щекой к его груди и слыша, как бьется сердце Никиты.

– А в чем?..

– Я не знаю. Но ты мне сразу понравился. Иначе бы я тебя не запомнила, не узнала потом. А я узнала тебя, когда… когда увидела уже на каталке, без сознания. И я подумала – будет ужасно, если этот парень не выживет, будет ужасно несправедливо, если он не выживет…

– Тогда это судьба.

– То есть?

– Если бы не авария, я бы с тобой не встретился.

– Ох, нет, не надо больше никаких аварий! – жалобно воскликнула Дина.

– Конечно, не надо… Но я о другом. У медали две стороны, и во всяком событии тоже – есть плохое и хорошее. Хорошее – это ты. Это наша с тобой встреча.

– Наверное…

– Дина. Дина, а уже что-нибудь известно? – напряженным голосом спросил он.

– Известно о чем?

– Ну, ты же мне сказала, что хотела бы ребенка и… Что-нибудь получилось? Или еще рано об этом говорить? Я, знаешь, думал и решил, что не имею ничего против ребенка. А знаешь, почему? – оживленно заговорил он. – Потому что понял – если я помру, то после меня ничего уже не останется. Никого. И, в общем, в твоем решении – родить от меня – была своя мудрость… Короче, я ничего не имею против! – заключил Никита бодро. – Пусть он будет – наш… наше дитя.

Он с таким волнением ждал ее ответа, что Дине даже неловко стало.

– Все не совсем так… Меня в последнее время мучила одна мысль. Я как будто солгала тебе тогда… Или неправильно выразилась. Не знаю, как объяснить! Но, словом, я не потому была с тобой, что хотела ребенка. Я просто потеряла голову – когда ты подошел ко мне там, на заднем дворе. Я не могла противиться своему желанию, и эта мысль – если вдруг будет ребенок, то я его оставлю – пришла мне в голову уже потом. Потом!

– Зачем ты опять оправдываешься! – с досадой воскликнул Никита. – Без разницы – потом, не потом. Я – не против ребенка, слышишь?

– Его не будет, – шепотом ответила Дина. – В общем, это были не те дни, когда у нас могло что-то получиться, и после того, как Руслан избил меня, у меня…

– О господи. Он тебя что, по животу бил?

– Нет! – с ужасом произнесла Дина. – То есть… Вроде нет. Но… словом…

– Ладно, я понял. Нет так нет. Не надо на этом зацикливаться.

– Не надо, – послушно согласилась Дина.

– По твоему мужу тюрьма плачет. Слушай, а если в милицию… тьфу, в полицию заявить?

– Бесполезно. Скажут, что это семейные дела…

– Ладно. Тогда я сам с твоим мужем разберусь, – разозлился Никита.

– А этого тем более делать нельзя! Ты же еще не совсем здоров. И даже если бы был здоров, то ты не знаешь моего мужа… Ну его, – испугалась Дина. – Лучше уедем. Уедем отсюда скорее.

– Хорошо. Уедем, – недовольно, мрачно произнес Никита. – То есть сбежим. А этот твой гад так и останется без наказания…

– Пожалуйста! Я не хочу, чтобы и с тобой что-нибудь случилось, я тогда совсем с ума сойду! – закричала Дина. – Ты говорил, машину надо чинить? Тогда иди, чини ее скорее…

Никита молча встал, оделся.

– Оставайся здесь, никуда не выходи, – буркнул он и ушел.

Дина закрыла глаза. Она была недовольна собой, ее мучила совесть перед Никитой. Но потом она разозлилась на себя: «Чего я переживаю, зачем постоянно копаюсь в себе… Все равно Никита воспринимает меня такой, какая я есть. И он меня понимает. Никита меня – слышит».

* * *

Прошло уже недели две, как они виделись в последний раз с Русланом.

Лиля все ждала его, ждала, что он появится рядом, – и на улице то и дело оглядывалась, и дома постоянно прислушивалась – не хлопнет ли калитка, открытая его ключом… Но Руслана все не было.

Зато разведка (читай, Вика, медсестра) донесла – Дина взяла отпуск за свой счет. (Ровно на следующий день после того, как Руслан заходил к Лиле и между ними состоялся тот самый знаменательный разговор, который должен был открыть Руслану глаза на его жену.) Так вот, на следующий день Дина позвонила Фиделю, главврачу, сказалась больной (выпила в жару ледяной воды, горло!) и словно исчезла, пропала. В городе ее никто не видел. То есть Дина сидела дома, даже на рынок не ходила!

В ангину соперницы Лиля не поверила. Она сделала вполне логичный и единственно возможный вывод – Руслан начистил-таки этой зазнайке, своей женушке, физиономию. И правильно сделал. Дина все это заслужила…

И было бы даже странно, если бы Руслан никак не отреагировал на недостойное (на самом деле у Лили на языке вертелось немного другое словечко) поведение жены – он настоящий мужик!

Лиля ждала Руслана, потому что поняла окончательно и бесповоротно – Аришка не может расти без отца. Раньше можно было скрываться и прятаться (о, это так возбуждало и подстегивало, вся эта игра в конспирацию), но теперь девочке требовался отец. Нет, необязательно, чтобы Руслан каждый день сидел рядом с Аришкой, точно пришпиленный (да он и не будет этого делать!), но пусть девочка узнает его хоть немного лучше, пусть она, не скрываясь, зовет его папой… Да и как заставишь ребенка молчать?!

…Руслан появился неожиданно, рано утром, когда Лиля еще спала.

Стукнула входная дверь, заставив Лилю вздрогнуть, проснуться.

– Ты? – Она с трудом открыла глаза, улыбнулась, увидев возлюбленного на пороге комнаты. – Тише, Аришка еще спит. Тигр, иди сюда… – она подвинулась в кровати, освобождая место.

– Да погоди ты, – мрачно отозвался Руслан. – Тут такие дела…

Остатки сна моментально слетели с Лили.

– Что случилось? – Она села, нетерпеливо отбрасывая волосы от лица.

– Читай, – он шагнул вперед, протянул свернутый листок бумаги.

– Что это? «Я не хочу так больше жить, я ухожу навсегда. Прощай. Дина…» Ого! – пробормотала Лиля. И едва удержалась от довольной улыбки.

– Я сначала подумал, что Динка руки на себя наложила. Ну, что это предсмертная записка – подумал… – мрачным, недовольным голосом продолжил Руслан. – Бросился в сарай, одна мысль была – что она там висит. Но нет… – Руслан подвинул стул к кровати, сел.

– А… что было на самом деле? – осторожно спросила Лиля.

– Динка ушла. Я потом увидел, что ее документы из ящика исчезли. У нас же все документы в одном ящике… Потом смотрю – и половины вещей ее нет. И чемодана нет. Она ушла – в прямом смысле.

Лиля сидела на кровати, свесив босые ноги, опустив голову.

– Лилька. Это ведь твоих рук дело. Разве не так?

– Моих… Он заявляет – это моих рук дело, – не поднимая головы, презрительно пробормотала Лиля. – Очаровательно. И, главное, очень по-мужски – свалив все на меня. Не очень-то на тебя похоже, Тигр.

– Ладно. Не твоих. Моих, – быстро согласился тот. – Я ведь ее избил тогда, знаешь. Сильно. Она из дому даже не могла выйти.

– Знаю. Догадалась.

– Ты поосторожнее, когда чужие сплетни повторяешь, – играя желваками, медленно, словно нехотя, произнес Руслан.

– Что, и мне засветить хочешь? Давай. Только я сплетничать не собиралась, ты тогда из меня сам все вытянул.

– Ой, вот не надо… Я все бабские штучки-дрючки знаю, как вы мужиками манипулировать умеете, – отмахнулся он.

– Но бил-то ее – ты.

– Я. Я… – Руслан сжал кулаки и принялся с недоумением их разглядывать, словно в первый раз увидел. – И теперь я себя сам убить готов.

Лиле очень не понравились эти его слова.

– Значит, с Диной грубо нельзя, а со мной – можно? – вспылила она.

– Я тебя хоть раз ударил? Нет. Никогда. Мне от этого только хуже – что я с ней, как с последней тварью, обращался, а с тобой… Господи, Лилька, я ведь ее никогда не баловал – так, как тебя…

– Еще не поздно. Иди балуй. Проси прощения. Все у вас будет хорошо. Совет да любовь. Вали к своей драгоценной Диночке! И чтобы я тебя тут не видела. И к Аришке тоже не подходи. Чтобы она забыла это слово – папа. Чтобы не мучилась никогда. Я ей потом, когда вырастет, скажу, что из пробирки ее родила.

– Лиля…

– Что – Лиля? – Женщина была в таком бешенстве, что ее буквально трясло. – Ну что? Вали отсюда. И денег твоих мне больше не надо. Сама теперь буду. Одна.