Богданов открыл глаза еще на середине ее речи. А к окончанию, когда Аля, совершенно обессилев, опять откинулась на подушку, даже приподнялся над ней. Вздернул бровь. Прошелся по бледному измождённому лицу взглядом. Она была такой сильной, его девочка, что он иногда забывал, что и слабость ей тоже не чужда.

— Плохо тебе было, маленькая, да? — спросил и нежно-нежно, едва касаясь, тронул пальцами ее губы.

— Одной? Ужасно. Я, кажется, без тебя совсем разучилась.

— Ну, и хорошо. Где это видано, чтобы ты… да без меня?

— Я так двадцать два года жила, — вдруг слабо улыбнулась Аля.

— Так это я ждал, пока ты подрастешь. Иначе бы меня точно в расход пустили, — белозубо улыбнулся Демьян. — А так еще есть шанс. Выжить.

Аля вздохнула. Зажмурилась. Повернулась на бок, так что они замерли рядышком на подушке нос к носу.

— Я тебя люблю…

17

Как и всякий сильный мужик, признавать собственные ошибки Алькин отец не умел. И хоть Кириллова мгновенно арестовали и предъявили обвинение — не в покушении на убийство, и даже не в шпионаже, смешно сказать — в отмывании денег, к Демьяну своего отношения Николай Васильевич не изменил.

Во многом, конечно, свою роль сыграло и то, что Богданов посягнул на святое. Президентскую дочку. Ясно, что у отца на неё были свои далеко идущие планы. В которые совершенно не вписывался обычный офицер. Чьи немалые заслуги перед Родиной президенту, конечно, были известны, но и они не давали никаких индульгенций.

Богданову ясно дали понять, что если он не отступит, то на его карьере военного можно смело ставить крест. А для лучшего понимания ситуации его враз отстранили от работы. Довольно долгое время оставалось непонятным, что с ними будет дальше. И если насчет себя Демьян абсолютно не парился — напугали ежа голой жопой, то за своих людей переживал. Потому что чувствовал ответственность за них — в общем, и за каждого в отдельности.

Впрочем, майор на жизнь не жаловался. Потому как он бы соврал, если бы сказал, что та вдруг стала хуже. Другой, да… Совершенно новой и ему незнакомой. Абсолютно и совершенно чудесной.

Хотя был момент, когда он не то что напрягся, нет. Скорее впал в глубокие раздумья.

— Ты действительно полагаешь, что это чем-то хорошим закончится? Черта с два. Испоганишь девочке жизнь. Для неё открыты все двери. Любые возможности… Все! А что ты ей предлагаешь взамен? Жизнь на гроши в своей задрипанной однушке? Пеленки, зассанки… Ей двадцать два года, как думаешь, на сколько ее хватит?

Вот он и думал. Справедливости ради надо заметить, что у Демьяна была вовсе не однушка, а вполне приличная трешка. Конечно, самому ему не нужно было столько комнат. Квартиру он купил, чтобы вложить деньги, которые ему в общем-то некуда да и некогда было тратить раньше… И какие-никакие другие вложения были, приносящие хоть и не слишком большой по президентским меркам, но вполне стабильный доход. Но вряд ли это что-то меняло. Факт оставался фактом. Аля привыкла к совершенно другому. И он прикидывал в уме, в какой сфере ему применить свои знания, чтобы заработать и обеспечить своей женщине достойную жизнь. И, конечно, ребенку, который в ней рос изо дня в день.

Самая большая ошибка Алькиного отца заключалась в том, что тот считал, будто Демьян станет за карьеру цепляться. Тогда как Богданов, глядя на подрастающий животик и с каждым днем все сильней наливающуюся Алькину грудь, лишь только утверждался в мысли, что рисковать собой он больше не имеет права. Потому что она у него есть. И ребенок будет. Потому что с него достаточно крови, грязи, войны… Наелся он ее до предела. А теперь хотел обычных человеческих радостей. Хотел обжить, наконец, дом. Хотел к любимой женщине возвращаться. Каждый день, как все нормальные люди, а не неделями, а то и месяцами где-то пропадать… Хотел заниматься с ней любовью. При каждом удобном случае. Она заводила его невероятно. С самого первого дня. Если раньше Демьян еще мог списать эту невозможную тягу на бушующий в крови адреналин от подстерегающих их опасностей, то прожив с Алькой не один месяц, понял — ни черта. Он просто с ума сходил. По ней. А без нее еще больше. Потому что, как бы банально это ни прозвучало — секс с любимой женщиной — это что-то совершенно отдельное. Некое высшее благо, которое он, может быть, заслужил.

Если бы ему кто-то раньше сказал, как он раскиснет — не поверил бы. А тут… Черт. Друзья шутили, что его потеряли. А Демьян… Ну, что сказать — он теперь действительно каждый раз торопился поскорее от них отделаться, чтобы вернуться к ней. Да, Алька стремительно ворвалась в его жизнь, перевернув ее, по большому счету, вообще с ног на голову. Но она так идеально, так просто в нее вписалась, что Богданов уже и вспомнить не мог, как вообще без нее жил. Чем? За каким чертом?

* * *

Понравилась Алька и его матери. Сама по себе понравилась. Но главное, тем, что из-за молодой жены Демьян отошел от дел. Конечно, в детали он не вдавался и именно так свое решение не объяснял ей. Просто сказал матери, что хочет проводить с семьей больше времени. Уже за одно только это, за то, что он, наконец, перестал собой рисковать, мать Демьяна готова была Альке целовать руки. Ну, а скорое появление внука и вовсе возвело Алю на недосягаемый пьедестал.

— Ты ей, Демьянушка, скажи, чтобы она больше отдыхала. Я, признаться, переживала, как такая молоденькая девочка будет справляться с хозяйством, но Аля — это ж чудо какое-то. Я сегодня пришла, а она шторы развешивает! Сама по лестнице скачет. И это после института! Ей нужно больше отдыхать. Ты сам, что, шторы не можешь повесить? Ей же скоро рожать…

Он мог. Собственно, так и планировалось. Но его вызвали к Князеву. И разговор затянулся.

Демьян обошел по кругу взволнованную мать и заглянул в большую кухню-гостиную. Теперь его берлога и впрямь походила на дом. И домом пахла.

— Аль, я дома.

— А чего в проходе стоишь? — улыбнулась та, активно помешивая что-то в сотейнике, от чего ее тяжелая грудь тоже пришла в движение. Демьян сглотнул собравшуюся во рту слюну. Видит бог, он всерьез решил, что не станет больше на нее взбираться. Потому что это даже неприлично! Они женаты вот уже… почти восемь месяцев. И по календарю медовый месяц уже давно закончился. К тому же подходил срок родов. Ему нужно было как-то учиться сдерживать себя. Смешно! Ему… учиться… сдерживаться. Но ведь так и было! От его контроля рядом с ней ничего не оставалось. Тот рушился как карточный домик. А мысль о том, что после родов ему придется воздерживаться, по крайней мере, два месяца, доводила Демьяна до глухого отчаяния. И совсем уж неправильное… То, в чем он даже себе сознавался с трудом — Демьяну совершенно не нравилась мысль, что в скором времени ему предстоит делить свою женщину с кем-то пока для него абстрактным. Он оказался жутким эгоистом.

— Думаю, все же тебя выпороть.

— Демьян! — ахнула за спиной мать, но Алька лишь рассмеялась.

— За что на этот раз? Какую страшную глупость я опять совершила?

— На стремянку лазила? Лазила! И возле плиты опять стоишь, как будто я не могу заказать доставку.

Упреки Алькиного отца, наверняка справедливые упреки, все еще звучали у Демьяна в ушах. Но чем больше он старался оградить жену от быта, тем с большим упрямством она хваталась за любую работу. Он не знал, что с этим делать!

— Опять ты за свое?! Да мне же нравится! Как ты не поймешь? — Алька задрала руки над головой и несколько театрально встряхнула. Видя, что у них намечается спор, мать Демьяна поспешила ретироваться. Пробормотала, что забежит на днях помочь, если надо, по хозяйству, и выскользнула за дверь. Они даже не заметили.

— Ну, что нравится? Шторки гладить? И морковку тереть? — усмехнулся Демьян Але в волосы. Они ведь и впрямь были женаты уже почти восемь месяцев, а он так и не нашел себе применения. И вроде были предложения — возглавить личную охрану одного олигарха, а у другого — службу безопасности, и деньги хорошие предлагали. А ему все казалось, что это слишком мелко. И что Аля достойна большего.

— Да! — неожиданно горячо выпалила та. — Очень нравится! И шторки гладить, и морковку тереть. Что тебя удивляет?

— Ты же совсем к этому не привычная. Ты же…

— Кто?

— Дочь президента, — повел широкими плечами Демьян, удивляясь тому, что завел эту тему.

— И много же мне это счастья принесло! Нет, это даже удивительно!

— Что именно?

— То, что ты до сих пор не понял, что мне кроме этого, — Аля обвела лопаточкой комнату, — и тебя… ничего, абсолютно ничего другого не нужно! Собственно, достаточно будет тебя одного.

— Алька…

— Ну, что? Мне, наверное, нужно было сразу это все прояснить. Но я только сейчас поняла, как ты по этому поводу загоняешься.

— А я и не загоняюсь, — усмехнулся Демьян. — Просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— Уже! Разве ты не видишь? Уже! Я никогда… никогда в жизни не была такой счастливой.

Стремясь делом доказать Демьяну правдивость собственных слов, Алька пылко его поцеловала. И у него вдруг так спокойно стало на душе. Так легко. Он ведь и сам замечал, как Алька меняется. Ее преображение у него на глазах происходило. И он видел, что она становится уверенней, улыбчивей, смелее… Как, раскрепощаясь, она избавляется от страхов, вызванных произошедшим в жизни хаосом, как уходят ее кошмары. Не сразу, конечно, но постепенно. Тут и работа с психологом сказывалась, и то, что многие ее страхи они проговаривали вместе. Избавляя Альку от чувства вины, которое в ней все еще сидело. И ее совершенно неожиданная беременность тоже сыграла в плюс. Але было на что переключиться. Ведь там, где смерть — там и новая жизнь. Аля вбила себе в голову, что назовет сына Михаилом. В честь погибшего Михея. И так решив, вроде бы совсем успокоилась. Иногда Демьян думал о том, что она будет делать, если родится девочка. В конце концов, пол ребенка они узнавать не стали.