«Ну же, девочка, хватит хныкать. Не будь размазней».

Я проковыляла мимо доброго десятка танцовщиц, думая о том, как бы не стошнило – меня все еще мутило. Некоторые девушки уже завершили выступление и готовились выйти в зал – зарабатывать чаевые, заманивать мужчин в отдельные номера для приватного танца. Другие еще прихорашивались, ожидая своей очереди, чтобы показаться на сцене.

Они ждали, как и я. Только я уже закончила приготовления. Мне помогла сестра. Позаботилась о костюме и макияже. Вот только, пожалуй, я единственная из всех стриптизерш мечтала сломать ногу.

Бабочки снова затрепетали крылышками.

Я задержалась возле гримерного столика сестры. Теперь это был наш общий столик: он принадлежал нам с Челси. Мама гримировалась чуть поодаль, деля столик с Брендой, более известной как Бриллиант.

Мы все взяли себе сценические имена. Мама назвалась Судьбой, Челси – Звездой, а я – Искоркой. Мне выбрала имя сестра. Я сказала ей, что кличка Искорка больше подходит котенку. Она лишь смерила меня долгим взглядом и ответила: «Вот именно».

Из зеркала на меня смотрело отражение: густо подведенные глаза широко распахнулись, на лице застыло выражение изумления, будто я сама не понимала, что здесь делаю. Наверное, так оно и было. Я всегда твердила, что нипочем не соглашусь выступать в стрип-клубе, что это не для меня, – и вот я оказалась здесь.

Как еще я могла заплатить за обучение? Моего заработка в «Бургер ленд» не хватило бы, даже если взять студенческий заем. Будь мы вдвоем с Челси, сумели бы выкрутиться. Но приходилось думать и о маме, о ее растущих долгах. Мама вечно нуждалась в деньгах. Она не могла обойтись без нашей помощи, а мы не могли ее бросить: без нас она кончила бы свои дни в сточной канаве уже через полгода. Мы обе это знали и понимали, что не допустим такого. Ни за что.

Я едва узнала себя в зеркале. Обилие косметики придало мне сходство с Челси. Обычно я ношу джинсы и футболки, а не эту сбрую. Челси – другое дело. Она надевала этот наряд каждый вечер пять раз в неделю. Сестренка шла на это ради нас – ради меня и мамы – вот уже три года.

Челси отдала мне один из своих старых костюмов, оставшихся с тех времен, когда она только начинала карьеру танцовщицы, благо мы носили одежду одного размера. А вот мамины наряды были велики нам обеим.

Челси помогла мне причесаться и нанести грим, научила ходить на каблуках. Она поддерживала меня во всем. А главное – убеждала не желать смерти.

Я твердила себе, что не умру, если выступлю в стрип-клубе. По крайней мере, так уверяла Челси. «Проснувшись завтра, ты снова будешь собой, – повторяла она. – Сцена тебя не изменит».

Я покрутила головой, разглядывая незнакомую девушку в зеркале. Никогда прежде я не накладывала на лицо столько косметики. Переливчатые пурпурные тени на веках перекликались с блестящим багрово-черным кожаным костюмом кошки, облегавшим мое тело от шеи до голеней, и с того же цвета сапожками на высоченных каблуках. Сверкающую кожу перечеркивало зигзагом множество молний. Мне оставалось лишь надеяться, что я сумею расстегнуть их в нужном порядке, как учила Челси. Стоит нарушить очередность, и танец завершится задолго до того, как стихнет музыка.

Ко мне подскочила Челси, ее выступление закончилось. Нижняя часть ее лица, не скрытая маской, раскраснелась. Я завистливо вздохнула: жалко, что и мне нельзя надеть маску. Возможно, тогда мне удалось бы притвориться, что это вовсе не я. Наверное, мне стало бы легче.

– Скорее, Бруки! Ты следующая.

Вяло кивнув, я послушно поплелась за сестрой к кулисам. Скотти, рабочий сцены, уже нетерпеливо махал рукой, призывая меня поторопиться.

Моргая и щурясь от яркого света рампы, я обреченно кивнула, затем шагнула в своем кожаном облачении к темному занавесу. Диджей объявил мой танец, и распаленная до безумия толпа будто с цепи сорвалась. Свист и крики стали еще громче. Челси не на шутку взвинтила публику своим выступлением в роли Госпожи Садистки.

– Готова? – спросил Скотти сквозь возбужденный рев зрителей.

Я кивнула, выдавив из себя улыбку.

– Женщина-кошка на низком старте. Ждет не дождется своего выхода.

«Да-да. Говори о себе в третьем лице. Думай о себе как о другом человеке. Искорка – это не ты. Сегодня на сцене Женщина-кошка».

Я оглянулась на сестру. Челси старше меня всего на три года, однако она всегда опекала меня, с раннего детства. Когда мама напивалась или исчезала на несколько дней, Челси заботилась о том, чтобы нас накормить. Сестра следила, чтобы я чистила зубы, делала уроки и не опаздывала на школьный автобус. Я обещала ей, что справлюсь. Тогда мне, возможно, удастся сбежать отсюда. Разделаться с этим поскорее. Не только ради себя, но и ради Челси. Если смогу я, сможет и она. И все ее жертвы будут не напрасны.

«Ты сможешь. Ты справишься».

Повернувшись, я расправила плечи и, жмурясь от слепящего света, шагнула на сцену.

Хантер

В детстве я рос в городе, но часто бывал на ферме у бабушки с дедушкой недалеко от Хартфорда – они разводили лошадей. Мне не раз доводилось видеть, как появляются на свет жеребята. Было интересно наблюдать рождение новой жизни. Прелестные трогательные создания с гладкой лоснящейся шкурой делали первые робкие шаги на непослушных длинных ногах.

Появившаяся на сцене танцовщица напомнила мне тех жеребят. Диджей назвал ее Искоркой. Разумеется, это выдуманное имя. Я сразу понял, что она не стриптизерша. Хотя, может, девушка была просто пьяна.

Я выпрямился, впившись взглядом в лицо незнакомки. В ее сверкающих глазах читалась тревога, настороженность – и растерянность.

Казалось, ей не место в этом зале, полном подвыпивших мужчин.

Ее длинные темные волосы, туго стянутые в хвост на затылке, открывали гладкий лоб. Броский макияж дополнял суровый образ Женщины-кошки. Двигалась она неловко, скованно, словно впервые встала на высокие каблуки.

Ее ковыляющая походка не смутила публику. Послышалось гиканье и свист. Девушка добралась до шеста, вцепилась в него и сделала оборот. Какой-то парень потянулся к ней, едва не схватив за руку. Отстранившись, танцовщица привалилась к шесту, оперлась об него спиной. Затем принялась расстегивать «молнии» на костюме. Сперва она избавилась от рукавов, затем оголила ноги, оставшись в подобии купальника.

«Прекрасная фигура, – отметил я про себя. – Разумеется. Иначе ее не приняли бы на работу в стрип-клуб». Я пожирал глазами каждый изгиб ее тела, забыв на мгновение, какое отвращение вызывает у меня представление и публика.

– Новенькая. – Коди наклонился вперед и облизнулся, словно голодный волк при виде добычи. – А она что надо. Хотя и чертовски неуклюжа.

В следующий миг девушка неловко пошатнулась на каблуках, подтвердив правоту Коди. Она с трудом удержала равновесие, ухватившись за шест. Да, ей явно недоставало опыта. Я невольно задумался, что заставило ее взяться за это ремесло. Едва ли она с детства мечтала стать стриптизершей. Не о такой карьере грезят маленькие девочки. Уж это я хорошо знал: у меня есть сестра.

Так что же случилось с этой танцовщицей? Даже издали я видел, как сверкают ее голубые глаза. С неподвижным лицом, на котором застыла страдальческая гримаса, она отстегнула еще один лоскут от своего костюма, на этот раз обнажив живот. Я судорожно сглотнул, скользнув взглядом по ее гладкой коже. Сказать по правде, у меня пересохло во рту.

Начинающая стриптизерша осталась в одном бикини. Она казалась немного угловатой, робкой, растерянной… но я не мог отвести от нее глаз. Конечно, выглядела она соблазнительно, но и остальные танцовщицы не уступали ей в красоте. Просто в этой девушке было нечто особенное. Трогательная неопытность, неискушенность отличала ее от других. Даже полуобнаженная, кувыркающаяся вокруг шеста, она, в противоположность остальным, казалась настоящей, живой. И искренней…

И я, сидя на своем стуле в толпе распаленных похотью мужчин, испытал прилив желания.

Когда она потянула за язычок «молнии», пересекавшей ее правую грудь, я почувствовал, как бурлящая кровь, оглушая, ударила в голову. Танцовщица медленно расстегивала молнию, приоткрывая молочно-белую кожу полной округлой груди, пока не показался прелестный розовый сосок. Кожаный лоскуток полетел на пол, и толпа исступленно взревела.

Похоже, они тоже знали. Как и я, они разгадали ее тайну.

Должно быть, почуяли, уловили запах страха в воздухе, словно свора псов, преследующих дичь. Заметили ее неловкие движения, дрожание пальцев. Она впервые вышла на сцену. Мы стали ее первыми зрителями.

И мне захотелось убить их всех до единого.

Брук

Он смотрел на меня так, будто хотел съесть.

Впрочем, для того я и раздевалась. Я чувствовала, что все вокруг плавятся от возбуждения. В том и состоит смысл танца. Взвинтить зрителей, чтобы меня осыпали деньгами.

Но он единственный, кого я видела, оглядывая лица жадной толпы, расплывающиеся в дрожащем тумане. Конечно, парень выглядел симпатичным, и все же не в этом дело. Он сидел неподвижно на своем стуле, внимательно глядя на меня. Не кричал и не размахивал купюрами, как остальные. Казалось, он в стороне от всех.

Я приблизилась к краю сцены, как учила меня Челси, и позволила публике совать деньги мне за тесные кожаные шортики. Я вздрагивала каждый раз, когда чьи-то пальцы касались моих ног. Какой-то мужчина просунул купюру под полоску черной кожи, и его рука скользнула следом, прямо мне в шорты. Я отшатнулась и чуть не упала, потеряв равновесие. Он этим воспользовался: облапил меня между ног. Я невольно вскрикнула. Инстинктивно. Когда кто-то хватает тебя там, трудно удержаться от визга.

Мужчина немедленно отдернул руку и нырнул в гущу зрителей. Толпа заволновалась, пришла в движение, словно кто-то пробивал себе дорогу к сцене. Послышался звук удара, хруст, громкий шум падения. Сперва я решила, что орудует вышибала, но потом поняла, что ошиблась.