Дженнифер Албин - Первый раз

Он накрыл рукой мою руку.

– Спроси меня о чем-нибудь, Одри. О чем угодно.

Мое сердце бешено колотилось, я не могла сконцентрироваться ни на единой мысли. «Джек здесь! О господи, он здесь! Прямо передо мной!» Я выпалила первое, что пришло мне в голову:

– Какого цвета трусики были на мне под свадебным платьем?

– Под свадебным, говоришь? – Он улыбнулся и на миг закрыл глаза. – Светло-розовые. С тонкой белой линией по краям и маленьким розовым бантиком спереди.

Моя сумочка упала в снег, а я бросилась на шею Джеку. Он легко поднял меня с земли. На улице оказалось довольно людно, и все устремили взгляды на кружащуюся парочку, кричащую от счастья.

Не отпуская меня из рук, Джек поймал такси. Он открыл дверь и усадил меня внутрь, потом вернулся за моей сумочкой. В машине мы безотрывно держались за руки, я не могла отвести от него глаз.

– Не могу поверить, что ты здесь, – говорила я. – Не могу поверить!

Улыбаясь, он замотал головой.

– Мне было необходимо увидеться с тобой, Одри, но это не значит, что я снова должен вторгаться в твою жизнь, после того как оставил тебя одну…

Я рассмеялась, запрокинув голову.

– Ты серьезно, Джек? Ты и есть моя жизнь! Ты был ею с момента нашей первой встречи и оставался ею даже после того, как уехал… – Я смахнула несколько слез, катившихся по моим щекам, и снова посмотрела на Джека. – Не знаю, как ты нашел меня и через что ты прошел за все это время, но теперь мы заживем новой жизнью, верно? Может, уже поцелуешь меня? Я ждала этого два года.

Джек вздохнул, обхватил ладонями мое лицо. Наши губы снова встретились – и теперь я наконец не одна. Сегодня ночью мы снова заснем, обнимаясь как в нашу брачную ночь, только теперь рассвет принесет нам счастье, а не разлуку.

– В субботу я еду домой отдохнуть, – услышала я из трубки голос Рика.

Если бы вы знали, как меня в этот момент трясло, то решили бы, что он сообщил мне о моей скорой передислокации. Но подобного произойти не может – раненые армии не нужны. Я думала, что прослужу еще хотя бы до лета, пока не встречусь с Риком. Не хотела, чтобы он узнал обо всем раньше.

Что ж, весенних каникул мне не видать.

– Ого… круто… Но мы собирались уехать на время отпуска. – Надеюсь, он не заметил, как дрожит мой голос.

– Черт, Ви! – выругался он, приглушив голос. – До смерти хочу с тобой повидаться. Подождите хотя бы до понедельника, поедем вместе.

Я проглотила застрявший ком в горле и зажмурилась.

– Ну… мы уже взяли билеты на самолет. Так что…

Глупо было продолжать общение с ним, но мне отчаянно требовалось хоть что-то, не напоминающее о том взрыве. Долгое время я была вдали от дома и не задумывалась над тем, что может случиться здесь.

– Но мы бы классно провели время, – умоляюще пропел Рик.

Мое сердце сжалось, а шрам заболел, когда я наморщилась. Я дотронулась рукой до повязки, обматывающей всю мою голову – через затылок, место, где был раньше мой глаз, и уголок моего рта.

Позади, открываясь, проскрипела дверь, и меня охватила злость: она никогда не стучится!

– Подожди секунду, – бросила я Рику и выключила звук, чтобы не прозвучал его ответ.

– Рене, милая! Ужин готов, – сказала мама, не входя в комнату.

Раньше она никогда не называла меня милой. Такое ощущение, что в ее глазах я снова стала ребенком. Как меня это раздражает! Меня бесит, что теперь мне необходима ее помощь. Ненавижу себя за то, что сейчас действительно как беззащитное дитя, вынужденное заново учиться жить.

Ненависть прочно укоренилась в моей душе, отравляя все вокруг.

– Я разговариваю по телефону. Через минуту буду.

Я подождала, когда закроется дверь, но та не закрылась.

– Я же сказала, мам, сейчас спущусь. – Я как могла старалась скрыть раздражение.

Мать вздохнула. Она слишком много вздыхала. Вероятно, так было всегда, просто раньше я этого не замечала. Сейчас меня это жутко бесило.

– Хорошо, Рене. Но ужин стынет. Не задерживайся.

– Эй, – обратилась я к Рику, когда мать ушла, – я должна ехать.

– И когда ты вернешься?

– Что?

– С каникул. У меня с воскресенья на отдых будет целая неделя, так, может, все-таки увидимся вечером в следующую субботу?

– О… – Во время паузы я заметила потертость на джинсах и поняла, что слишком часто тру коленку. – Сомневаюсь, что к этому времени мы уже вернемся, но я это выясню.

– Хорошо. Но если нет, то приезжай хотя бы погостить в Сан-Хосе, – осипшим тихим голосом продолжил он. – Мне очень нужно повидаться с тобой, Ви. Я тут просто с ума схожу.

– Я постараюсь, – едва ли не проревела я.

– Хорошо, постарайся.

– Пока, Рик.

Я бросила трубку и уставилась на телефон. Пора было прекращать это общение, однако одна только мысль о том, что в моей жизни не станет Рика, убивает меня. Теперь он – единственный светлый луч в моем мире мрака.

Смешнее всего то, что в школе Рик мне даже не нравился. Он двумя годами старше меня, и я знала его только как парня лучшей подруги моей старшей сестры Кэти. Вновь я услышала о нем в Афганистане – оказалось, что мой сослуживец Крис был его другом, прошлым летом они вместе работали в «Эпплби». «Мир тесен» – вот как можно наречь ситуацию, когда в пустыне на другом конце света ты встречаешь кого-то, кто знает того же самого Рика Гамильтона из Фримонта, штат Калифорния. И тогда Крис утратил статус моего лучшего друга. Каждое воскресенье я созванивалась с Риком по скайпу, и постепенно он начинал мне нравиться. А после я заметила, что это не просто дружеская симпатия. Месяцами мы планировали, как проведем время, когда наконец встретимся. Я не могла думать ни о чем, кроме того, чтобы поскорее вернуться домой и увидеть его.

Но я, конечно, не предполагала, что домой меня отправит взрыв бомбы.

Мои глаза были завязаны две недели, и еще неделя у меня ушла на то, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть. До сих пор все очень расплывчатое. Мой лечащий врач посоветовал родителям перестать звонить мне по телефону, а отправлять вместо этого письма по электронной почте. Понимая, что больше всего в тот момент мне хотелось умереть, мама решила сделать все, чтобы хоть как-то улучшить мое состояние. Ну… в каком-то смысле мне и стало лучше. Родители писали мне письма таким шрифтом, что одна буква была величиной едва ли не с весь экран, и я действительно начала что-то видеть.

Начав просматривать свою почту, я в первую очередь увидела множество писем от Рика. Десятки. Первое представляло собой простой упрек за то, что я пропустила наш очередной скайп-сеанс. Второе выдавало его обеспокоенность. Когда я дошла до сообщения: «Боже, Ви, пожалуйста, скажи, что ты в порядке! Я места себе не нахожу», – то решила написать Рику, что Крис мертв. Думаю, он должен был это узнать. Больше общаться с Риком я не собиралась, однако когда я вернулась в Центральный военный госпиталь Уолтера Рида неделей позднее, он стал названивать каждый день, – и я сдалась. С тех пор прошел месяц.

Он знал, что я получила ранение тогда же, когда убили Криса, но у меня недостало честности признаться, какое именно ранение это было. Не могу объяснить причины такой лжи, разве что мне действительно нравилось его прежнее – нормальное – отношение ко мне. Рик остался частью той жизни, что за пределами больниц и госпиталей, моей прежней жизни, не затронутой смертями и разрушениями. Мы часами болтали по телефону ни о чем и обо всем сразу. Порой мы просто молчали в трубку, слушая дыхание друг друга. Нам не требовалось заполнять тишину словами. На телефоне с ним я просто Рене Варгас, а не Рене Слепое Чудовище. Я могла разговаривать с Риком обо всем на свете, кроме причины, по которой теперь я вынуждена скрываться от посторонних глаз.

У нас были общие знакомые, и я знала, что рано или поздно кто-то расскажет ему правду. Каждый день я ожидала услышать: «Черт, Варгас! Почему ты не сказала мне?» – или, что еще хуже, вообще больше не дождаться его звонка.

Но я надеялась, что после произошедшего между ним и Лесли ни один из наших старых друзей с ним больше не разговаривает.

Я поднялась и побрела на кухню. В течение первой недели пребывания дома, дождавшись, когда родители уйдут спать, я выходила из комнаты и осматривала дом, вспоминая родные стены. Мне было неприятно привыкать к помещению у кого-то на глазах. Но до сих пор я все еще иногда натыкалась на что-нибудь, как, например, сейчас ударилась пальцем о ножку стола.

– Твою мать! – прорычала я, не в силах сдержаться.

– Рене? – послышался обеспокоенный голос мамы из кухни. Через миг она уже держала меня под руку. – Я помогу.

– Не нужна мне помощь! – возразила я, стряхнув ее руку.

– Рене! – вступился за мать отец. – Следи за тоном!

– Все хорошо, – сказала мама, и я едва сдержала порыв попросить ее заткнуться. «Не хорошо. Ничего хорошего!»

– Нет, не хорошо. – Отец словно озвучил мои мысли. – Как бы тяжело ей ни было, она обязана уважать свою мать.

Отец – полная противоположность матери. Согласно его убеждениям, какая бы беда ни приключилась, «ты встаешь и идешь дальше». И он постоянно порицал нас обеих: маму – за то, что нянчится со мной, меня – за то, что огрызаюсь на чрезмерную заботу мамы. Возможно, он говорил слишком грубо, но мне и не нужно сочувствие и уж точно не нужна помощь. Я, конечно, не могла видеть выражения лица матери, но по ее тону догадывалась, с какой жалостью она на меня смотрела.

Оттолкнув ее, я направилась через гостиную в кухню так быстро, как могла. Присев на свое место, я игнорировала все пояснения. Худо-бедно вижу, что на темной столешнице стоит белая тарелка, а чуть левее – чашка с каким-то напитком. Не дожидаясь помощи, я положила себе еды, хоть и не зная, что именно.

– О, ты отлично справилась, милая, – сказала мама, точно я трехлетнее дитя. По крайней мере, теперь она не берется нарезать для меня мясо на тарелке.