Я свободно глажу, ласкаю его обнаженную спину, ощущаю ладонями силу Рассела, пульс жизни. Мы дышим хрипло, громко, страстно. Он расстегивает рубашку и только собирается распахнуть ее, как вдруг звонит красный телефон.

Мы оба замираем и пытаемся отдышаться. Я обнимаю Рассела, его голова лежит у меня на плече. Он с трудом поднимает ее и смотрит на меня затуманенным взглядом. Но потом закрывает глаза. Вздрагивает всем телом. И отступает, чтобы снять трубку.

– Слушаю, – хрипло говорит Рассел и, нахмурившись, слушает. А потом вздыхает, медленно вешает трубку и какое-то время смотрит на нее.

Меня начинают мучить сомнения. Он сожалеет о том, что случилось. Это было неправильно. Я чувствую, как рубашка касается моей обнаженной кожи, хватаюсь за края и плотно ее запахиваю.

– Маккензи. – В тоне, которым он произносит мое имя, я слышу ноты раскаяния. Они мне ненавистны – ведь так ужасно чувствовать себя ошибкой. Боже, если бы не этот звонок, то я и дальше соблазняла его!

Я отворачиваюсь и крепко закрываю глаза. Такое со мной произошло впервые. Это вообще была не я.

– Мне жаль, – первой говорю я, потому что не хочу услышать это от него.

Ничего не происходит. Тишина. Я рискую, открываю глаза и вижу, что Рассел стоит передо мной, сжав ладони в кулаки. Он внимательно смотрит на меня, и я защитным жестом складываю руки на груди.

– А мне – нет, – наконец говорит он.

Я недоверчиво хмурюсь, а Рассел вздыхает, ерошит волосы и кладет ладонь сзади на шею.

– Я знаю, что должен сожалеть о том, что случилось. Но ничего такого я не чувствую. – Он делает паузу и опускает подбородок. Глядя на меня снизу вверх, Рассел добавляет: – Если только ты не захочешь, чтобы я жалел.

Он ждет моего ответа. Ждет, что я потребую от него извинений. Но у меня язык не поворачивается сказать такое. Я качаю головой, и Рассел слегка расслабляется. «Будь храброй», – говорю я себе. И произношу вслух:

– Я соврала. – Я вижу, как его взгляд становится напряженным, вопросительным, а на скулах играют желваки мышц.

Я касаюсь его руки. Рассел стоит, затаив дыхание.

– Соврала, что мне жаль, – объясняю я и притягиваю его к себе. – Наверное, я должна стыдиться того, что происходит. Но это не так.

Я встаю на цыпочки и начинаю медленно целовать его губы. Я не тороплюсь и скорее смакую их на вкус, чем жадно поглощаю. И Рассел позволяет мне задавать ритм, пока, наконец, мы не отрываемся друг от друга, чтобы глотнуть воздуха.

– Кстати, зачем они звонили? – спрашиваю я, прижимаясь лбом к его подбородку.

– Сказали, что приехал инженер и понял, в чем проблема, но решит ее только через час или два.

– Это хорошо, – шепчу я.


Позже я лежу головой на коленях Рассела, а он гладит меня по волосам, нежно распутывая их. На мне по-прежнему его рубашка, но теперь застегнутая правильно. Я думаю о том, что случилось со мной за последние несколько часов, и в какой-то момент начинаю смеяться. Рассел останавливается и удивленно смотрит на меня.

– Я вспомнила о тех идиотах, которые не придержали дверь лифта, – объясняю я. – Их там было человек семь, и по крайней мере один из них хотел в туалет. Боже, я так рада, что застряла не с ними.

– Надеюсь, это не единственная причина, – улыбается он.

– Конечно, нет. – Я провожу подушечками пальцев по его животу. Но, вспомнив о тех парнях, я вспоминаю о работе, а значит, и о том, что все произошедшее со мной в лифте – это мыльный пузырь, который скоро лопнет. И который не имеет никакого отношения к реальности, как бы сильно я этого не желала.

Я сажусь и поворачиваюсь к Расселу, подобрав под себя колени и закрыв их рубашкой.

– У меня к тебе вопрос. – Его взгляд становится настороженным, но я все равно продолжаю: – С кем ты собирался тут встретиться? – И добавляю про себя: «Вечером, да еще с бутылкой вина».

Он вдруг смущенно отводит взгляд, и сердце у меня замирает.

Конечно, у меня нет никаких прав его ревновать. К тому же если Рассел шел на свидание с другой девушкой, а сам не отказался от близости со мной, это значит, что он идиот похуже, чем те парни, которые отказались придержать дверь лифта и потом смеялись надо мной. Но все эти рассуждения не спасают меня от болезненных уколов ревности.

– Мой отец работает в этой фирме, и сегодня у него день рождения, – наконец отвечает он. – У нас с ним плохие отношения, и мать опять попросила, чтобы я попытался их наладить. – Рассел пожимает плечами. – Я решил, что вино мне в этом поможет.

Я облегченно перевожу дух и начинаю смеяться.

– Значит, вино было для отца?

Похоже, он только сейчас понимает, что я себе надумала, и его глаза округляются.

– Конечно, мы почти не знаем друг друга – пока, но, поверь, я не такой урод, который может ехать к одной девушке, а по пути соблазнять другую.

– Ладно, я тебе верю, – продолжая смеяться, говорю я. – Просто ты так уклончиво говорил о том, с кем встречаешься, что мне в голову полезли всякие глупости.

В этот момент мы ощущаем толчок, а потом слышим громкий гул. Пол вибрирует, и лифт начинает двигаться. Мы с Расселом в растерянности смотрим друг на друга. А через мгновение реальность накрывает нас с головой.

Я понимаю, что почти обнажена – на мне только его рубашка. Потом смотрю на себя в зеркало и кривлюсь, когда вижу растрепанные волосы и опухшие от поцелуев губы. Любой, глядя на меня, сразу поймет, чем я занималась, когда на пару часов застряла в лифте с парнем.

– О черт, – ругаюсь я, вскакиваю на ноги и хватаю свою одежду. Но дисплей над дверью звенит, проезжая очередной этаж. Я понимаю, что у меня нет времени переодеться, и потому просто стою, сжимая юбку с блузкой, и чувствую себя совершенно беспомощной.

Почему я не подумала об этом заранее? Теперь мне остается только молиться, чтобы никто не увидел, как мы вместе выходим из лифта.

– Все будет хорошо, – говорит Рассел и берет меня за руку.

Именно в таком виде нас видят, когда двери открываются. Я, одетая только в рубашку Рассела, держу свои вещи в руках. Он с голой грудью сжимает мою ладонь в своей. Вокруг нас разбросаны остатки ужина, пустая бутылка вина лежит у зеркальной стены. «О боже», – говорю я себе и чувствую, как сердце уходит в пятки от страха.

Нас встречает не пара-тройка незнакомцев. Нет, в холле компании стоит не меньше дюжины людей – пожарные, техники по зданию и, конечно, мои коллеги. Включая тех парней, которые не придержали мне лифт.

– Ни хрена себе, – шепчет один из них, разглядывая мои голые ноги.

«Будь храброй», – приказываю я себе. И повторяю эту фразу снова и снова. Рассел словно читает мои мысли, потому что еще крепче сжимает мою ладонь. Он делает шаг вперед и закрывает меня от любопытных глаз.

Наверное, я бы справилась с ситуацией, если в этот момент из толпы не вышел Кауфман. Мой начальник с мрачным видом смотрит сначала на меня, а потом переводит взгляд на Рассела.

– Что это значит? – обращается он к нему.

Словно я для него не человек. Не сотрудник фирмы, который последние несколько недель работает вместе с ним.

Мышцы спины Рассела напрягаются. Я вижу, как он расправляет плечи и вытягивает позвоночник.

– С днем рождения, отец, – говорит он, отчетливо выговаривая каждое слово.

Вот это поворот! Мой желудок тошнотворно сжимается, и я бегу прочь. Завернув за угол, я врываюсь в женский туалет и с силой захлопываю дверь. В ней нет замка, и я прислоняюсь к ней спиной, надеясь, что за мной никто не последует.

Конечно, мне опять не везет. Скоро в дверь стучат, и я закрываю глаза, умоляя слезы подождать, пока я выберусь отсюда. Стук повторяется, на этот раз его сопровождает голос, который я тут же узнаю. И ненавижу себя за разочарование, которое испытываю, когда понимаю, что зовет меня не Рассел.

– Ну же, Маккензи, я ведь все равно не уйду, – говорит моя подруга Сара. Я со вздохом открываю дверь и, убедившись, что она одна, впускаю ее внутрь.

Она оглядывает меня с ног до головы, кладет руки на плечи и с сочувствием смотрит на меня.

– Ты в порядке? – спрашивает Сара. Я пока не в силах говорить и потому лицемерно киваю. – Хорошо. – Хлопнув меня по плечу, она идет к раковинам и садится на столешницу лицом ко мне. – Потому что парень очень классный, и я хочу подробностей.

Я не могу сдержать истерического смеха. Сара ничуть этому не удивляется, ведь мы дружим с первого курса. Я подала заявку на работу сюда в основном из-за нее – общаться в новом коллективе легче, когда знаешь в нем хоть одного человека.

– Итак, – продолжает она, взмахнув рукой, – выкладывай, что случилось.

Я тяжело охаю и начинаю разбирать свою одежду.

– Да нечего рассказывать, – говорю я, и в тот же миг воспоминания о том, что происходило в лифте, накрывают меня волной. Я вновь чувствую, как губы Рассела касаются тыльной стороны коленей, как его пальцы танцуют на моем животе.

– Маккензи, – наморщив лоб, заявляет Сара, – я же вижу, что твое нижнее белье сейчас не на тебе, а в руках. Уверена, это неспроста.

Мои щеки заливает румянец.

– Да, у меня с ним было, – невнятно признаюсь я.

– С сыном Кауфмана?

Я опять охаю.

– Откуда мне было знать, что он его сын? – Тут я вспоминаю, что говорила о Кауфмане в лифте, и морщусь. – Я назвала его отца придурком.

– Глупо винить себя за это – Кауфман действительно придурок. Хотя кто бы знал, что ему удалось произвести на свет такого классного сына?

Я смотрю на нее как можно суровее, пытаясь в то же время натянуть мокрую юбку. В итоге я чуть не падаю, и взгляд теряет всю силу.

– Ну же, Кензи, – уговаривает меня подруга, – не обижайся, что мне хочется узнать чуть больше. Просто ты никогда раньше не крутила с незнакомыми парнями.

Я закрываю глаза и откидываю голову назад, к двери. Мой нос все еще ощущает запах Рассела, который поднимается от воротника рубашки. И от моей собственной кожи. Я встряхиваю головой, пытаясь прогнать воспоминания.