Я опять начинаю просить прощения. Но говоря по правде, хоть я во многом виноват перед ней – за то, как мы расстались, и за то, что мне так и не хватило смелости позвонить ей, а еще за то, что через два дня уеду из Таоса и опять оставлю ее одну, – за этот поцелуй я извиняться не собираюсь. Если бы у меня была такая возможность, то я бы все эти дни, только тем и занимался, что любил ее.

Я сажусь рядом с ней и впервые замечаю, что она дрожит.

– Тебе холодно. – Я достаю из кармана шарф и наматываю ей на шею. Это немного, но лучше, чем ничего.

– Дело не в погоде, – с улыбкой говорит Дайан.

Но шарф мне не отдает. Она прячет в него нос и глубоко дышит, словно хочет забрать мой запах с собой. Если до этой секунды я пытался держать ту крошечную дистанцию, которую создали три года разлуки, то теперь все мои усилия пошли прахом. Вот чего мне так не хватало. Вот что я хочу. И меня убивает, что это никогда не будет моим. Дайан никогда не станет моей.

Я готов бросить сноуборд, уйти из спорта и забыть о славе, если таким образом смогу получить Дайан. Но она должна оставаться в Таосе, чтобы заботиться о младших братьях и сестрах, а я… я не могу жить здесь. Мне уже не семнадцать лет, и отец-тиран больше не имеет надо мной власти. Но в Таосе воспоминания о прошлом становятся реальностью. Они подстерегают меня на каждой улице, по которой я иду, в каждом доме, куда захожу, внизу каждой горы, по которой несусь на сноуборде. Я пытаюсь бороться с ними с первой секунды, как вернулся в Таос, но пока безуспешно. Они атакуют меня, сбивают с ног. Заставляют паниковать. И ненавидеть.

Кроме того, даже если за плечами у меня не висело полтора десятка лет побоев и унижений, мне нечем заняться в Таосе. Работать тут можно только на курортах и получать минимальную почасовую. Больше делать в городе нечего. А я ведь ничего не умею, кроме как кататься на сноуборде. Это единственное, что у меня получается. Единственное, что я хочу. Кроме, разумеется, Дайан.

Я перевожу дух, пытаясь усмирить желание, которое становится все сильнее.

– Как твоя семья? – спрашиваю я, когда понимаю, что могу доверять своему голосу.

– Хорошо. Брата в этом году взяли в футбольную команду колледжа.

– Как первокурсника?

– Да. – Она с гордостью улыбается. – У него получается.

– А сестры?

– У них тоже все хорошо. Думаю, в средней школе всем сложно, но они стараются. Шанда полюбила биологию и хочет стать доктором. – Она качает головой. – Можешь такое представить?

– Конечно. Ты очень много с ними возишься. Им повезло, что у них такая сестра. – Я хочу, чтобы она знала: я в курсе, что семья для нее всегда будет на первом месте. Что ей нужно быть здесь ради нее, даже если это означает разлуку со мной.

– Да, это отнимает много времени. И ты никогда меня за это не винил.

Я знаю, что сейчас смотрю на нее так, словно она сошла с ума, но как же иначе? Винить ее за наличие братьев и сестер – все равно что попрекать меня за отца или за любовь к сноуборду. Просто глупо. Не говоря уж о том, что бесполезно.

– Как я мог?

– Но другие бы именно так и поступали. Большинство бойфрендов моих подруг считают, что должны быть главными людьми в их жизни…

– Пусть они бросают этих ослов.

Дайан улыбается и отвечает:

– Я говорю им то же самое.

– Но они не слушают?

– Нет. Считают, что раз у меня нет парня, то нет права давать такие советы.

Это именно то, что я хотел услышать.

– Значит, ты сейчас ни с кем не встречаешься?

Дайан пристально смотрит на меня.

– Гейдж, я ни с кем не встречаюсь уже три года, два месяца и семнадцать дней.

Я с облегчением перевожу дух. В этот момент я чувствую себя полным уродом, первостатейным козлом, но никак не могу сдержать радость оттого, что у нее не появился парень. Хоть это и выглядит очень по-свински.

С тех пор как я сбежал из Таоса, у меня тоже не было ни одной девушки. Час назад я был уверен, что ни за что не пожелаю Дайан испытать того одиночества, которое выпало на мою долю. Но теперь, когда я держал ее в объятиях, целовал, касался, мечтая о большем, мне становится невыносимой мысль о том, что другой парень делал с ней то же самое.

Дайан – моя. Она стала моей сразу, как я увидел ее. И сердце настаивает, чтобы она была моей до конца жизни.

Я молчу. Просто не знаю, что сказать, чтобы это не прозвучало совсем по-идиотски. Вдруг Дайан прижимается ко мне и кладет голову на плечо. Я обнимаю ее, и мы просто сидим и тихо смотрим, как ночь прогоняет закат с неба.

Наконец, когда становится совсем темно – настолько, что Дайан рядом со мной кажется только тенью, – она шепчет:

– Возьми меня с собой.

Сердце у меня замирает. Клянусь, оно в самом деле на секунду останавливается, а потом начинает биться, только быстрее, беспокойнее, чем прежде. Словно я только что выполнил сложный трюк на сноуборде. Нет, это чувство острее. Кажется, весь мир завис и может сорваться в любую секунду.

– Ты хочешь… уехать со мной?

– В твой номер. Хочу остаться с тобой этой ночью.

Мир вокруг летит вверх тормашками, и меня это пугает. Я касаюсь губами ее лба, крепко обнимаю и спрашиваю:

– Ты уверена?

Она отстраняется и смотрит на меня своими глубокими, черными, как обсидиан, глазами.

– Есть только одна вещь в нашем с тобой прошлом, о которой я очень жалею, – о том, что по глупости считала, будто не готова…

– Ты правда была не готова. Я никогда не винил тебя в этом.

– Может быть, но я винила себя каждый день с той поры, как ты уехал из города. – Ее ладони сжимают мои. – Даже если у нас есть одна ночь. Ты нужен мне. Очень нужен.

– Разве я могу сказать «нет»?

Я достаю телефон и включаю фонарик. Потом обнимаю Дайан за талию и аккуратно веду вниз по склону.


Я нервничаю. Настолько сильно, что у меня дрожат руки и стучат зубы. Гейдж сочувственно смотрит на меня и включает печку автомобиля. У меня не хватает духа сказать, что это не поможет. Что я каждый день представляла себе момент нашей встречи, и потому сейчас все происходит как в сказке. Или, что гораздо хуже, как во сне, который оборвется, стоит мне сделать резкое движение.

Я скучала по Гейджу. Скучала так сильно, что в итоге привыкла к боли в сердце. Я не злилась на него. С тремя детьми и бабушкой-инвалидом на руках у меня просто не хватало времени на обиду. Но он всегда был в моих мыслях. Когда у меня появлялась свободная минута, я закрывала глаза и думала о нем. И представляла, какой была бы моя жизнь, если бы я уехала из Таоса вместе с ним.

Подростком я наблюдала, как Гейдж катается на сноуборде, видела, как он делал это все лучше и лучше. Как превращался из мальчика, которого я полюбила, в мужчину, сидящего теперь рядом со мной. Да, ему только двадцать, и он сноубордист, так что многие могут решить, что интеллект у него на уровне пятилетнего ребенка. Но у Гейджа взрослая душа. И всегда такой была. Когда я смотрю в его глаза, то вижу все горе, которое он испытал в жизни, и всю доброту, которой наполнено его сердце. И понимаю, что Гейдж для меня – самый лучший человек на свете.

Мой народ верит, что душу можно разделить на две части. И в то, что если две половинки найдут друг друга, они могут слиться воедино. Я встретила Гейджа, когда мне было пятнадцать, а ему – семнадцать. В тот момент, когда он улыбнулся, я поняла, что встретила половинку своей души, которую раньше считала целой. Когда он коснулся меня, я увидела наше прошлое и будущее, и хотя поняла, что нас ждет разлука, у меня не хватило сил отвернуться от него.

Ни тогда, ни сейчас.

Я все еще дрожу и по-прежнему не могу поверить, что это не сон.

Гейдж ведет машину вперед и останавливается на парковке у отеля, в котором поселился и по совпадению в котором работаю я, подходит к моей двери и помогает выйти.

– Ты проголодалась? – спрашивает он, когда мы заходим в фойе, которое я мыла бесчисленное количество раз.

– Нет. – Я не хочу есть, хотя сегодня только позавтракала, а потом весь день ждала его звонка. Мечтала, что скоро услышу голос Гейджа. Когда этого не произошло, я решила уже забраться в кровать и проплакать всю ночь напролет. Я рада, что не сделала этого. Рада, что рискнула и пошла искать его. И просто счастлива, что Гейдж не забыл меня.

Больше всего я боялась, что подойду к нему, а он меня не узнает. Мы были вместе так мало и так давно. С той поры, наверное, он успел повстречаться с десятком девушек. Если не с сотней. Я живу в городе, где находится один из самых больших горнолыжных курортов страны. Я знаю, как это бывает.

Но теперь мои страхи не имеют значения. Потому что он помнит меня, и сейчас я рядом с ним.

Потом мы выходим из лифта на шестом этаже, и он ведет меня по коридору. Его ладонь лежит у меня на спине, и мое тело настолько настроено на Гейджа, что я чувствую его тепло даже сквозь несколько слоев одежды.

Мы останавливаемся перед номером 671, и я едва сдерживаю смех. Сегодня у меня выходной, но вчера я убирала его. Застилала кровать Гейджа, меняла полотенца, очищала мусорную корзину. И все время удивлялась знакомому запаху, который удивительным образом напоминал мне о Гейдже. Но, разглаживая простынь и взбивая подушки, я и представить себе не могла, что делала это для него.

Он проводит карточкой по замку и открывает дверь. Мы оказываемся внутри.

Я хочу, чтобы он обнял меня. Чтобы отнес на кровать и снял с меня одежду. Чтобы начал целовать меня, ласкать каждый сантиметр моего тела. И позволил бы мне делать то же самое. А потом чтобы он вошел в меня, и я смогла бы держать его крепко-крепко. И пусть это продлится одну ночь. Да хоть даже один час, мне все равно. Желание любить Гейджа – так же естественно, как желание дышать.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спрашивает он, указывая на мини-бар под телевизором.

Я закусываю губу, чтобы не сказать, какое тут все дорогое, и чтобы не начать умолять его скорее меня поцеловать. Но он, похоже, нервничает почти так же сильно, как я. Гейдж двигается неловко и спотыкается о подставку для багажа. Такое я вижу впервые. Он ведь всегда собран. Идеальное чувство равновесия позволило ему стать первоклассным сноубордистом.