– Я узнал вас сразу же, как только вошел.

Тилли моргнула от удивления.

– Как?

Его глаза чарующего синевато–серого оттенка, теперь Тилли отлично их рассмотрела, наблюдали за ней столь пристально, что ей захотелось съежиться.

– Гарри хорошо вас описал.

– Никаких кривозаплетенных косичек, – предупредила девушка, не в силах удержаться от некоторого сарказма в голосе.

Питер хохотнул в ответ.

– Вижу, Робби проболтался.

– И довольно пространно к тому же.

– Не обращайте внимания на его болтовню. Все мы говорили о наших сестрах, и я совершенно уверен, что все мы описывали их точно также. Вам ведь было только двенадцать.

Тилли решила, что нет никакой необходимости сообщать ему, что описание Гарри вполне годилось и для ее более позднего возраста. В то время как все ее подруги росли и менялись, и им требовалась новая более женственная одежда, формы самой Тилли непреклонно оставались подростковыми вплоть до того времени, как ей исполнилось шестнадцать. И даже теперь, приобретя несколько вполне женственных линий и находя волнующей каждую из них, Тилли оставалась по–мальчишески стройной.

Сейчас ей было девятнадцать, даже почти двадцать, и, слава Богу, она больше не была «сплошными локтями и коленками». И теперь уже никогда не будет.

– Так как же вы меня узнали? – спросила Тилли.

Питер улыбнулся.

– Разве вы не догадываетесь?

Волосы. Ужасные волосы Ховардов. Не имело значения, что ее кривозаплетенные косички превратились в гладкую прическу. И она, и Гарри, и их старший брат Уильям – все они обладали ужасными рыжими волосами Ховардов. Их нельзя было назвать золотисто–русыми или золотисто–каштановыми. Они были красными, или оранжевыми, а еще точнее – цвета яркой меди. Тилли была совершенно уверена в том, что оттенок их волос при солнечном свете заставлял многих смотреть на них искоса, отводя взгляд. Каким–то образом их отец избежал этого семейного проклятия, но оно с удвоенной силой проявилось в его детях.

– Гораздо больше, чем только это, – сказал Питер, прекрасно понимая, о чем она подумала. – Вы очень на него похожи. Полагаю, ваш рот. И черты вашего лица.

Он произнес это с такой тихой грустью, с таким сдерживаемым волнением, что Тилли поняла, что Питер любил Гарри, и что он тоскует по нему почти также сильно, как и она сама. И от этого ей ужасно захотелось расплакаться.

– Я… – Но закончить Тилли не смогла. Ее голос надломился, и к своему ужасу, девушка почувствовала, что задыхается, и услышала собственное хлюпанье. Благовоспитанной утонченной леди не подобало вести себя подобным образом. Девушка предприняла отчаянную попытку, чтобы не разрыдаться в присутствии многочисленной публики.

Питер все это видел. Взяв ее под локоть, он искусно развернул девушку спиной к толпе гостей, а затем, вытащив из кармана свой носовой платок, вручил его Тилли.

– Спасибо, – поблагодарила она, вытирая глаза. – Я сожалею. Не знаю, что это на меня нашло.

Горе, подумал мужчина, но вслух ничего не сказал. Не было необходимости говорить очевидные вещи. Они оба тосковали по Гарри. Всем им не хватало его.

– Что привело вас к леди Нили? – спросил Питер, решив, что смена темы разговора пойдет ей на пользу.

Тилли одарила его благодарным взглядом.

– Мои родители настояли на этом. Мой отец считает, что повар леди Нили – лучший в Лондоне, и он не позволил бы нам уклониться от приглашения. А вас?

– Мой отец знаком с нею, – сказал Питер – Полагаю, что она сжалилась надо мной, прислав приглашение, поскольку я совсем недавно вернулся в город.

Есть множество солдат, к которым относятся с такой же жалостью, криво усмехнулся про себя Питер. Перед многими молодыми людьми, вернувшимися из армии или собирающимися вернуться, и которым абсолютно нечем было заняться, стоял один и тот же вопрос: что им делать теперь, когда они уже не держат в своих руках винтовку и не скачут в пылу битвы.

Некоторые из его друзей решили остаться в армии. Это было вполне респектабельное занятие для такого человека как он, младшего сына незнатного аристократа. Но Питер достаточно хлебнул военной жизни, насмотрелся на убийства и повидал смертей. Его родители хотели, чтобы он избрал духовную стезю, что было, честно признаться, второй и последней приемлемой профессией для джентльмена со скромными средствами. Его брат унаследует небольшое поместье и титул барона; для Питера же ничего более не оставалось.

Но принятие духовного сана не казалось ему правильным решением. Некоторые из его друзей вышли с полей сражений с обновленной верой; Питер же пришел к противоположным выводам, и он чувствовал себя в высшей степени неготовым вести за собой по пути праведности любую вверенную ему паству.

То, чего ему на самом деле хотелось, когда он позволял себе мечтать, была спокойная жизнь в деревне. Быть джентльменом–фермером.

Это звучало так… мирно. Настолько кардинально отличалось от жизни, которую он вынужден был вести в течение нескольких последних лет.

Но такая жизнь требовала наличия земли, а земля требовала денег, которых у Питера не было. Если бы он продал свой офицерский патент и уволился из армии, то у него появилась бы небольшая сумма денег. Но этого будет явно недостаточно.

Чем и объяснялось его теперешнее появление в Лондоне. Ему нужна была жена. С приданым. Ничего экстравагантного – в любом случае, ни одной наследнице не разрешили бы выйти замуж за такого как он. Нет, ему всего лишь была нужна девушка со скромной денежной суммой. Или еще лучше – с участком земли. Питер был согласен обосноваться практически в любом уголке Англии, если это будет означать независимость и покой.

Это не выглядело такой уж недостижимой целью. Существовало достаточно много мужчин, которые, были бы счастливы отдать свою дочь за сына барона и отставного военного. Отцы настоящих наследниц – девушек, чье имя предваряется «леди» или «достопочтенная», конечно, потребовали бы кое–кого получше, но для всех остальных, он действительно мог считаться весьма приличной и выгодой партией.

Питер посмотрел на Тилли Ховард – леди Матильду, напомнил он себе. Она была как раз из тех наследниц, на которых он жениться не сможет. Единственная дочь графа и, к тому же, богата сверх всякой меры. Вероятно, ему даже не следовало бы разговаривать с ней. Иначе люди назовут его охотником за приданым, и хотя так оно и было, тем не менее, Питеру не хотелось, чтобы к нему приклеили этот ярлык.

Но девушка была сестрой Гарри, а он дал Гарри обещание. И, кроме того, находиться здесь рядом с Тилли… это было странно. Это должно было бы заставить его тосковать по Гарри еще сильнее, поскольку она выглядела настолько чертовски похожей на брата: совершенно те же глаза цвета зеленой листвы и тот же забавный наклон головы, когда она слушала своего собеседника.

Но вместо этого, Питер чувствовал себя просто замечательно. Свободно настолько, словно он находился там, где ему и следовало быть, если не рядом с Гарри, то тогда рядом с этой девушкой.

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, и что–то шевельнулось внутри Питера, что–то странное и хорошее, и…

– Вот он! – проскрежетал поблизости пронзительный голос леди Нили.

Питер обернулся, чтобы посмотреть, что же заставило хозяйку вечера повысить голос так, что получилось гораздо громче обычно присущего ей скрипа. Тилли отступила вправо, поскольку он закрывал ей обзор, и раскрыла рот от удивления:

– О!

Большой зеленый попугай сидел, как на жердочке, на плече леди Нили и пронзительно кричал:

– Мартин! Мартин!

– Кто такой Мартин? – спросил Питер у Тилли.

– Мисс Мартин, – поправила его Тилли. – Компаньонка леди Нили.

– Мартин! Мартин!

– Будь я ее компаньонкой, я бы тоже спрятался, – негромко произнес Питер.

– Не думаю, что она может себе это позволить, – возразила Тилли. – Лорд Истерли был включен в список гостей в последнюю минуту, и леди Нили заставила мисс Мартин составить ему компанию, чтобы уровнять число приглашенных дам и джентльменов. – Девушка взглянула на Питера, и озорная улыбка заиграла на ее губах. – Если вы не решите сбежать, не дождавшись обеда, то бедная мисс Мартин застрянет здесь надолго.

Питер вздрогнул, наблюдая за тем, как попугай, сорвавшись с плеча леди Нили, пролетел через всю комнату к худощавой темноволосой женщине, которой явно хотелось оказаться где угодно, но только не там, где она сейчас находилась. Она отбивалась от птицы как могла, но вредное создание не желало оставлять женщину в покое.

– Бедняжка, – посочувствовала ей Тилли. – Надеюсь, что попугай ее не клюнет.

– Нет, – ответил Питер, с изумлением наблюдая за странной сценой. – Думаю, что так он проявляет свою любовь.

И действительно, попугай тыкался клювом в бедную женщину, произнося воркующим голосом:

– Мартин, Мартин, – словно он только что вошел в райские врата.

– Миледи! – мисс Мартин защищалась, протирая свои с каждой минутой все сильнее наливающиеся кровью глаза.

Но леди Нили только смеялась.

– Я заплатила за эту птицу сто фунтов, а все, что он делает, это занимается любовью с мисс Мартин.

Питер посмотрел на Тилли, рот которой сжался в сердитую линию.

– Это ужасно, – произнесла она. – Гадкая птица делает больно бедной женщине, а леди Нили нет до этого дела.

Питер понял ее высказывание как призыв к тому, чтобы он сыграл роль рыцаря в белых доспехах и спас бедную осажденную компаньонку леди Нили, но прежде, чем он смог предпринять какие–либо шаги, Тилли пересекла комнату. Питер последовал за девушкой, с интересом наблюдая за тем, как она протягивает палец и заставляет птицу оставить плечо мисс Мартин.

– Спасибо, – поблагодарила мисс Мартин. – Не знаю, почему он так себя вел. Никогда прежде он не проявлял ко мне такой склонности.

– Леди Нили следовало бы убрать его отсюда, – серьезно заметила Тилли.

Мисс Мартин ничего не ответила. Все знали, что этого никогда не случится.