— Вы бросили работу? — Вэнс рассматривал ее руки, маленькие, как она сама. Голубые вены, сквозившие под бледной кожей, придавали им особенную хрупкость. А еще у нее были тонкие запястья и нежные пальцы.

— Устала от правил и инструкций, — пояснила Шейн, разводя руки в стороны.

— Вы не любите правила и инструкции?

— Только когда я сама их устанавливаю. — Она рассмеялась и покачала головой. — Вообще, я была неплохим учителем. Только не умела поддерживать дисциплину. — Она с грустной улыбкой поднесла ко рту кружку. — Не умею быть строгой.

— И ваши ученики этим пользовались?

Шейн закатила глаза:

— При малейшей возможности!

— И все же вы четыре года проработали в школе?

— Я должна была убедиться, что это не мое. — Шейн подперла подбородок ладонью. — Как многие, кто вырос в деревне, я думала, что жизнь в большом городе — это вечный праздник. Яркие огни, толпы народа, суета. Я хотела развлекаться на всю катушку. Четыре года я так и жила. Мне хватило. А в городе есть люди, которые мечтают перебраться в деревню, пасти коз и закатывать в банки помидоры. — Она рассмеялась. — Хорошо там, где нас нет.

— Это верно, — пробормотал Вэнс, продолжая ее рассматривать. У нее на радужке были золотистые точки. Как он не заметил их раньше?

— А вы почему выбрали Шарпсберг?

Вэнс пожал плечами. Такие вопросы не следовало задавать.

— Я работал в Хейгерстауне. Мне там понравилось.

— Жизнь в глуши может причинять неудобства, особенно зимой. Хотя я любила, когда нас заметало. Однажды у нас на тридцать два часа пропало электричество. Мы с бабушкой топили печку дровами и готовили на ней еду. Телефонная линия тоже испортилась. Такое было чувство, что мы с ней — единственные люди на земле.

— И вам это понравилось?

— Как всякое приключение. К счастью, оно не продлилось более тридцати двух часов, — ответила Шейн с дружеской улыбкой. — Я не отшельница. Кто-то любит город, кто-то — море и пляж.

— А вы любите горы.

— Да.

Их взгляды встретились. Улыбка замерла у нее на губах. Что-то в глазах Вэнса напомнило ей об их первой встрече в магазине. Воспоминание встревожило ее. Шейн понимала, что оно будет возвращаться снова и снова. Ей требовалось время, чтобы разобраться с этим. Она встала, подошла к раковине, сполоснула кружку.

Заинтригованный подобной реакцией, Вэнс решил ее испытать.

— Вы очень привлекательны, — сказал он неожиданно мягким, проникновенным голосом.

Шейн обернулась.

— Прямо хоть снимай меня в рекламе здорового питания, да? — звонко и озорно рассмеялась она, возвращаясь к столу.

Ни в ее манере, ни в выражении лица не было ни намека на подвох. Но куда же она тем не менее клонит? — размышлял Вэнс. Шейн тем временем снова увлеченно рассматривала кухонную отделку, не видя, что он хмурится, глядя на нее.

— Я в восхищении от вашего мастерства. — Она с воодушевлением повернулась к нему. — Слушайте, мне предстоит много чего переделать и отремонтировать, прежде чем я открою магазин. Я сама могу красить и делать кое-что по мелочи, но там много столярной работы.

Ага, вот оно что, сообразил Вэнс. Ей нужна бесплатная рабочая сила. Она разыгрывает беспомощность, льстит его мужскому честолюбию, чтобы он ринулся ей помогать.

— Да мне и в своем доме нужно делать ремонт, — хладнокровно напомнил он ей.

— Ах, я знаю, что вы не сможете тратить на меня много времени, но мы что-нибудь вместе придумали бы. — Идея захватила Шейн, мысли помчались в будущее. — Я не смогу платить вам, как платят в городе, но, может быть, пять долларов в час. Если бы вы могли работать десять — пятнадцать часов в неделю, то… — Она задумчиво закусила верхнюю губу. Это была совсем скромная сумма, однако больше у нее пока не было.

Вэнс подошел к раковине, повернул кран.

— Вы предлагаете мне работу? — изумился он.

Шейн покраснела, испугавшись, что обидела его.

— Ну, только на время, если вы не возражаете. Я понимаю, что в другом месте вы можете заработать больше, и если вы найдете что-то более подходящее, то всегда сможете отказаться, но пока что… — Она нерешительно умолкла, не ведая, как он отнесется к тому, что она знает о его положении безработного.

— Вы это всерьез? — спросил он после недолгого молчания.

— Ну… да.

— А с чего бы это?

— Мне нужен плотник, а вы — плотник. У меня много работы. Возможно, вы откажетесь сразу, но почему бы вам завтра не зайти и не взглянуть? — Она повернулась, чтобы уйти, и напоследок сказала: — Спасибо за кофе.

Вэнс сидел и смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Затем вдруг разразился довольным хохотом. Она обставила его, как по учебнику.


Следующим утром Шейн поднялась рано. У нее были планы и решимость работать систематически. Ей всегда было трудно организовать себя, вот почему преподавание ей не подошло. Но она знала, что в организации бизнеса первым делом необходимо произвести учет товара — выяснить, что у нее есть, что она может продать, а что оставить для музея.

Решив начать с первого этажа и постепенно продвигаться наверх, она встала посреди гостиной и огляделась. Здесь было хорошее чиппендейловское каминное кресло красного дерева и раздвижной стол, которые не нуждались в полировке, стул с высокой спинкой, у которого нужно было заново оплести сиденье, пара керосиновых ламп и мягкий диван с протертой обивкой. На шеридановском кофейном столике стоял фарфоровый кувшин приблизительно 1830 года, с букетиком цветов, засушенных бабушкой. Шейн слегка коснулась их, прежде чем приняться за опись. Слишком много здесь было связано с ее детством, но она не могла позволить себе предаваться воспоминаниям. Если бы бабушка была жива, она посоветовала бы Шейн вначале спросить себя, правильное ли решение она приняла, а затем действовать. Шейн была уверена, что решение правильное.

Она взяла блокнот, разделила страницу надвое и принялась описывать свое имущество: в первую колонку она заносила вещи, нуждавшиеся в ремонте, а во вторую — те, которые могла продать сразу. Затем предстояло все оценить, что само по себе было нелегкой задачей. Вечерами она штудировала каталоги и делала выписки. Не было ни одного антикварного магазина в радиусе тридцати миль, который бы она не посетила. Шейн тщательно записывала принципы оценки и надлежащие процедуры. Она хотела выставлять и продавать только то, что нравилось ей самой, а то, что не нравилось, убрать с глаз долой.

Одна из стен гостиной была занята стеллажом, полным всякой всячины. Стеллаж был построен еще до ее рождения. Подойдя к нему, Шейла открыла новую страницу блокнота, где начала записывать предметы, предназначенные для музея: фуражка и пряжка от ремня времен Гражданской войны, принадлежавшие ее предку, стеклянный кувшин, полный гильз от патронов, погнутый горн, шашка офицера-кавалериста, солдатская фляга с инициалами JDA, нацарапанными на металле… Это были лишь немногие вещи, доставшиеся Шейн в наследство. Она знала, что на чердаке стоит сундук с униформой и старыми платьями. Еще имелся рукописный дневник одного из ее двоюродных прапрадедушек, который три года сражался в армии южан, и письма двоюродной прапрабабушке от ее отца, служившего у северян. Каждый предмет следовало описать, датировать и поместить под стекло.

Шейн обожала предметы старины. Настало, наконец, время снять со стеллажа старые фотографии и прочие вещи. Перебирая и сортируя их, Шейн увлеклась.

Что за человек дул в этот горн? Наверное, когда-то он был блестящий и негнутый. Может быть, им владел мальчик с пушком на лице? Боялся ли он или дрожал от нетерпения? Ей казалось, что горнист был фермерский сынок, и дело его, разумеется, было правое. И на чьей бы стороне парнишка ни воевал, он наверняка играл на своем горне сигнал к сражению.

Вздохнув, Шейн взяла горн и положила его в коробку. Затем, аккуратно оборачивая, уложила остальные реликвии в коробки, пока не очистила все полки, кроме самой верхней, куда не могла дотянуться. Решив не возиться с тяжелой лестницей, стоявшей у другой стены, она взяла ближайший стул. Как только она взобралась на стул, в дверь постучали.

— Да, входите! — крикнула она, протягивая одну руку к верхней полке, а другой держась за полку пониже. Она чертыхнулась, потому что до верха ей все равно было не достать, и встала на цыпочки, но тут кто-то схватил ее за руку.

Она вскрикнула и пошатнулась, однако Вэнс держал ее крепко.

— Вы меня до смерти перепугали! — укорила она его.

— Кто же залезает на такие стулья?

Крепко взяв Шейн за талию, Вэнс снял ее со стула и поставил на пол, но убирать руки не торопился. Одна щека у нее была в пыли, волосы растрепались. Она положила маленькие узкие ладони на его руки и улыбнулась, глядя на него снизу. Вэнс недолго думая наклонился и поцеловал ее в губы.

Шейн не сопротивлялась, лишь слегка удивилась. А затем и вовсе успокоилась. Хотя она не ожидала, что дело примет такой оборот столь скоро, она этого хотела и восприняла как данное.

Его губы крепко прижимались к ее губам, но без нежности, без намека на то, что мог бы означать для нее этот поцелуй — симпатию, любовь или утешение. И все же она инстинктивно знала, что он способен на нежность. Она подняла руку и коснулась его щеки, ища подтверждение своим чувствам. Он немедленно выпустил ее. Прикосновение ее руки было слишком интимным.

Что-то подсказало Шейн, что к этому происшествию стоит относиться легко, хотя ей безумно хотелось снова почувствовать его руки. Склонив голову к плечу, она с озорной улыбкой поздоровалась:

— Доброе утро.

— Доброе утро, — осторожно ответил Вэнс.

— Я тут провожу опись. — Она широким жестом обвела комнату. — Хочу все переписать, прежде чем отправить наверх для хранения. Я планирую устроить в этой комнате музей, а все остальное на первом этаже использовать под магазин. Не могли бы вы достать вещи с верхней полки? — попросила она и огляделась в поисках блокнота.