– Ну, вы относитесь к этой задаче с полным самопожертвованием, – насмешливо улыбнулась девушка, – и вообще у вас невероятная любовь к каретной подножке. Вы опять стоите на ней.

Эдмунд действительно стоял там и простоял бы еще долго, если бы кучер, взявшийся за вожжи, очень ясно не выказывал своего нетерпения.

Прекрасная незнакомка ласково кивнула Эдмунду головой и сказала:

– Благодарю вас за помощь! Прощайте!

– Могу же я надеяться на «до свиданья»?

– Ради бога, нет! От этого мы должны отказаться… Да вы и сами поймете это. Прощайте, граф фон Эттерсберг!

Прощанье закончилось таким же, как раньше, задорным смехом. Лошади тронулись, и граф с большой неохотой спустился с подножки.

– Ты соблаговолишь наконец сесть? – раздался голос Освальда. – Ты так спешил домой, а мы порядочно опоздали.

Эдмунд кинул еще один взгляд вслед уезжавшему экипажу, скрывавшемуся за поворотом дороги, а затем спросил:

– Кто эта барышня, Освальд?

– Откуда же я могу это знать?

– Ты же долго пробыл около кареты, мог спросить кучера.

– Не в моем характере расспрашивать кучеров, да, кроме того, меня это очень мало интересует.

– Но зато очень интересует меня! – раздраженно воскликнул Эдмунд. – Впрочем, это очень похоже на тебя. Ты не удостоился задать ни одного вопроса при такой интересной встрече. Не знаю, что мне делать с этой девушкой! Она удивительно хороша, но очень оригинальна: притягивает и сразу же отталкивает. Восхитительный маленький чертенок!

– Но страшно избалованный и упрямый! – отрезал Освальд.

– Ты ужасный педант! – возразил молодой граф. – Ты всюду найдешь что-нибудь дурное. Как раз этот веселый задор делает девушку неотразимой. Но кто она может быть? На дверцах кареты нет герба, на кучере нет ливреи, значит, представительница какого-нибудь буржуазного семейства из окрестностей, но тем не менее знает нас, по-видимому, очень хорошо. Однако почему же она отказалась назвать свое имя? Что значит ее намек на уже существующие отношения? Я тщетно ломаю себе голову над разрешением этой загадки.

Освальд, очевидно, находивший ломание головы над такими пустяками совершенно излишним, молча откинулся в угол кареты; путешествие продолжалось без особых препятствий, но по-прежнему медленно. На всех станциях, к великому недовольству графа, вместо требуемых четырех лошадей им давали только двух, и таким образом путешественники с момента выезда с железнодорожной станции опоздали больше чем на два часа. Уже давно наступил вечер, когда экипаж въехал, наконец, во двор замка Эттерсберга, где путников с нетерпением ждали.

Двери большого, ярко освещенного подъезда были широко раскрыты, и многочисленные слуги поспешно выбежали им навстречу. Один из них, уже пожилой человек, одетый в богатую ливрею Эттерсбергов, сразу же подошел к карете.

– Добрый вечер, Эбергард! – радостно воскликнул Эдмунд. – Вот и мы, несмотря на метель и бурю. Надеюсь, у нас все благополучно?

– Слава богу, ваше сиятельство! Но графиня была озабочена таким опозданием и боялась, как бы с вами не случилось несчастья.

С этими словами Эбергард откинул подножку; в это время наверху лестницы, ведущей из подъезда внутрь замка, появилась высокого роста дама в темном шелковом платье.

Выскочить из кареты, вбежать в подъезд и взлететь по ступенькам наверх было для Эдмунда делом одного мгновения, и в следующую секунду он уже был в объятиях матери.

– Мамочка! Родная моя мамочка, наконец-то я вижу тебя снова!

В этом восклицании не было и следа той шутливой беспечности, какую молодой граф выказывал до сих пор. В нем слышался настоящий голос сердца, и то же самое выражение страстной нежности было на лице и в тоне графини, когда она, заключив сына в объятия и целуя его, повторила несколько раз:

– Мой Эдмунд!

– Мы опоздали, правда? – спросил он. – Виной этому явились занесенные снегом дороги и жалкие почтовые клячи, а кроме того, у нас было еще маленькое приключение.

– Как можно было вообще ехать в такую погоду! – с нежным упреком промолвила графиня. – Я каждую минуту ждала известий, что ты остановился в Б. и приедешь только завтра.

– Неужели я смог бы быть в разлуке с тобой еще целые сутки? – перебил ее Эдмунд. – Нет, мама, этого я никак не смог бы вынести, и ты сама не веришь в это.

– Конечно, нет, – улыбнулась мать, – и потому-то я так волновалась в последние два часа. Но теперь пойдем! После холодной и утомительной дороги тебе надо отдохнуть.

Она хотела взять сына под руку, но тот остановился, проговорив с легким упреком:

– Мама, разве ты не видишь Освальда?

Освальд фон Эттерсберг следовал за двоюродным братом. Сейчас он стоял в тени лестницы и подошел к графине лишь тогда, когда последняя обратилась к нему:

– Добро пожаловать, Освальд!

Это приветствие было произнесено очень холодно, и так же холодно и официально Освальд приложился к руке тетки.

– Ты насквозь промок; что случилось?

– Боже мой, я совсем забыл об этом! – воскликнул Эдмунд. – Он отдал мне свой плащ и вынужден был испытать на себе все прелести такой непогоды. Я мог бы вернуть его тебе, по крайней мере, в карете, Освальд, почему ты не напомнил мне о нем? Из-за этого тебе пришлось битых два часа ехать в мокром. Как бы это только не отразилось на твоем здоровье!

Он поспешно сбросил с себя плащ и пощупал совершенно мокрый костюм Освальда, но тот нетерпеливо отстранил его:

– Оставь, пожалуйста! Стоит ли говорить об этом.

– То же самое думаю и я, – заметила графиня, которой, по-видимому, очень не нравилась такая заботливость сына. – Ты ведь знаешь, что Освальд вовсе не подвержен простудам. Надо только переменить костюм. Ступай, Освальд! Ах, еще одно, – добавила она словно мимоходом, – я велела приготовить тебе другую комнату, наверху, в боковом флигеле.

– Зачем же? – удивился Эдмунд. – Мы постоянно жили рядом.

– В твоих комнатах я сделала некоторую перестановку, мой друг, – сказала графиня тоном, не допускающим возражений, – и я вынуждена была занять комнату Освальда. Он, наверное, ничего не будет иметь против, тем более что прекрасно может устроиться наверху.

– Конечно, милая тетушка!

Ответ прозвучал вполне спокойно и равнодушно, однако в нем, несомненно, крылось что-то такое, что поразило молодого графа. Он нахмурил брови и намеревался возразить, но остановился, взглянув на окружающих слуг. Вместо этого он внезапно подошел к двоюродному брату и взял его за руку.

– Ну, все устроится к лучшему. А теперь, Освальд, ступай и сейчас же переоденься! Слышишь, немедленно! Сделай это для меня, а то я все время буду упрекать себя. Во всяком случае, мы будем ждать тебя за столом.

– Эдмунд, я жду тебя, – резко промолвила графиня.

– Сию минуту, мама! Эбергард, посветите господину фон Эттерсбергу и приготовьте ему сухое платье!

Эдмунд подал матери руку, чтобы отвести ее наверх.

На проявление такой сердечной заботливости Освальд не ответил ни слова. Несколько секунд он глядел им вслед и затем, взяв у старого слуги подсвечник, сказал:

– Спасибо, Эбергард. Я найду дорогу один. Позаботьтесь о моем чемодане!

Затем он исчез в слабо освещенном коридоре, ведшем в боковой флигель замка.

Свеча бросала яркий свет на лицо Освальда, которое сейчас, когда он остался один, потеряло равнодушное выражение. Губы были плотно сжаты, брови мрачно нахмурены, и выражение почти ненависти исказило его черты, когда он вполголоса сказал:

– Когда же, наконец, я буду свободен?

Глава 2

Род графов Эттерсбергов некогда был очень многочислен, но с течением лет смерть отдельных членов или замужество женщин постепенно отрубали одну ветвь за другой, и ко времени настоящего рассказа, кроме овдовевшей графини, жившей в Эттерсберге, в живых были только два представителя рода: граф Эдмунд, настоящий владелец майората, и его двоюродный брат Освальд.

Последний разделял участь всех младших сыновей тех родов, имения которых представляют собой майорат. Не имея состояния, он был в полной зависимости от старшего в роде, во всяком случае до тех пор, пока не завоюет себе известность.

Правда, так было не всегда; наоборот, когда Освальд появился на свет божий, родители приветствовали его как будущего наследника майората. Тогдашний глава рода, отец Эдмунда, был бездетным и стал вдовцом в уже довольно преклонном возрасте; поэтому его единственный брат, значительно моложе его, служивший в армии, мог с полным правом считать себя будущим наследником, и ему казалось особым счастьем, что у него родился сын. До этого у него были только дочери, умиравшие в очень раннем возрасте. Дядя радостно приветствовал событие, обеспечивавшее продолжение его рода, и в течение первых лет жизни виды на будущее маленького Освальда были самыми блестящими.

Но вдруг произошли совершенно неожиданные изменения. Старый граф, которому стукнуло уже далеко за шестьдесят, женился вторично на двадцатилетней девушке. Молодая графиня была прекрасна, но из обедневшей, хотя и благородной семьи. В то время рассказывали, что ее родственники предпринимали всевозможные меры, чтобы добиться этой очень выгодной партии, хотя этот брак не мог удовлетворить влечение сердца молодой девушки, тем более что он разрывал, как утверждали многие, союз двух любящих сердец. Что здесь больше подействовало – принуждение или уговоры, – никто этого не знал; как бы то ни было, молодая девушка согласилась на брак, дававший ей завидное положение в свете. Старый граф Эттерсберг настолько отдался так поздно вспыхнувшей страсти, что забыл все остальное, и когда судьба послала ему неожиданное счастье – держать в руках наследника майората, прекрасная и умная женщина была полновластной хозяйкой.

Понятно, что младший брат с большим огорчением почувствовал крушение своих надежд, и также понятно, что он не питал особенных чувств к невестке. Прежние сердечные отношения, существовавшие между братьями, сменились холодностью и отчуждением, которые продолжались до смерти младшего. Он и его жена вскоре умерли друг за другом, и осиротевший мальчик был взят в дом дяди, где воспитывался вместе с молодым наследником майората.