Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга вторая

Однажды вечером она снова пришла в собор и преклонила колени в кабинке исповедальни. Но старого священника там не было, на его месте оказался другой служитель Бога, совсем еще молодой. Мерседес исповедалась в «дежурных» грехах гордыни и зависти и выслушала наставление. Она принесла покаяние с таким же тщанием, с каким принимала выписанные психиатром таблетки. Больше она туда не возвращалась.

Через месяц Мерседес заболела.

Она несколько раз посещала врача, однако назначенное им лечение результатов не дало и ей пришлось сдать целый ряд анализов.

Неделю спустя он пригласил ее к себе в кабинет и усадил в удобное кресло. У него было какое-то странное выражение лица – полусочувствующее-полупрезрительное.

– Никакого заболевания или пищевого отравления у вас нет, сеньорита, – твердо заявил доктор. – Дело совсем в другом. Боюсь, вы должны приготовиться к серьезному потрясению…

Родившийся в глубине ее души крик так и не вырвался наружу. Но Мерседес показалось, что пол под ее ногами вдруг треснул и из разверзшейся щели взметнулись алые языки адского пламени.

– … Вы беременны.

Она заперлась в спальне.

Затем подбежала к комоду и рванула на себя ящик. Из-за ее неловкости он вывалился на пол. Его содержимое рассыпалось по ковру. Она упала на колени и стала лихорадочно перебирать валявшиеся в беспорядке пузырьки, пока не нашла маленькую бутылочку с таблетками морфия. Она раскрыла ее и вытряхнула на ладонь несколько серых пилюль.

Достаточно ли, чтобы никогда не проснуться? Она прошла в отделанную розовым мрамором ванную и затолкала в рот сразу все пять или шесть таблеток. Они были горькими, с привкусом мела. К горлу подступила тошнота.

Спотыкаясь, она вернулась в спальню и села на кровать. Взяла с тумбочки бутылку коньяка. Налила полный стакан и стала пить.

Выпив один за другим три стакана, она испугалась, что ее может вырвать, и остановилась. Она молила Бога лишь о том, чтобы принятого морфия было достаточно.

Повалившись на бок, она свернулась калачиком и почувствовала внезапно нахлынувшую на нее волну облегчения. Почувствовала приближение чего-то неясного, смутного. Приближение развязки.

Все. Все кончилось. Не будет больше ни отчаяния, ни мучительной боли. Впервые за многие месяцы ей стало легко и спокойно. Неожиданно комната начала куда-то проваливаться. По мере того как коньяк и морфий проникали в мозг, голова, казалось, превращалась в раздувающийся шар. Перед глазами все поплыло. Сделав над собой последнее усилие, она перевернулась на спину – для того чтобы, если ее вырвет, она могла бы тогда просто захлебнуться.

Все, теперь все.

И она погрузилась в темноту.

Барселона

Как уже не раз случалось прежде, звонок раздался поздно ночью. Они сидели напротив друг друга за маленьким столиком и молча играли в вист, вслушиваясь в приглушенный гул проезжающих по площади автомобилей.

Их глаза встретились.

– Ответьте вы, – спокойно сказала Мерседес. Он снял трубку.

– Хоакин де Кордоба.

– Это Пол, старик.

Полковник мгновенно узнал резкий голос похитителя Иден и облегченно произнес:

– Мы уже почти три недели ждем вашего звонка.

– Я готов. Деньги должны быть доставлены мне к полудню среды.

– Куда?

– В Мексику.

– В Мексику? – Он тупо уставился на свои часы. – Значит, на то, чтобы собрать деньги и добраться из Испании в Мексику, вы даете нам меньше трех суток. Это невозможно.

– Деньги давно уже должны быть приготовлены! – рявкнул голос в трубке. – Какого черта вы помещали все эти объявления, если еще не набрали всей суммы?

– Деньги у нас есть. Вопрос лишь в том, чтобы получить их…

– Так получайте же!

– Я сделаю все возможное, – проговорил де Кордоба. В голосе преступника ему послышались какие-то безумные нотки, отчего у него оборвалось сердце. Неужели случилось что-то страшное? Он постарался взять себя в руки. – С деньгами проблем не будет. Просто понадобится некоторое время.

– У вас нет времени! – в бешенстве заорал человек на другом конце линии.

– Но почему?

Голос в трубке сорвался на истерический вопль.

– Не спорь со мной! Эрмосильо. Ты знаешь, где это?

– Да.

– Так вот. Остановишься в отеле «Сан-Себастьян» в Эрмосильо. Там я с тобой снова свяжусь. Под каким именем тебя искать, старик?

– Хоакин де Кордоба.

– Что ж, до среды, де Кордоба. До среды.

– Вы еще не сказали, какого достоинства должны быть купюры.

– Что?

– Какие вы хотите получить купюры? Двадцатки, сотни, пятисотенные…

– Не мельче полтинников. И никаких тысячных. Бумажки должны быть старые, уже бывшие в употреблении. Ты понял?

– Вполне.

– Деньги сложишь в сумку, чтобы я мог ее унести.

– Десять миллионов долларов, – осторожно заметил де Кордоба, – даже в пятисотдолларовых купюрах займут огромный чемодан, который будет неподъемным.

– Делай, что тебе сказано!

– Хорошо, но, если я не успею к среде, прошу вас проявить терпение. Все это не так просто организовать, как вы думаете…

– Делай.

– Пожалуйста… позвольте мне поговорить с Иден, ну хотя бы услышать ее голос…

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому что я сказал – невозможно!

– Но нам необходимо быть уверенными, что Иден жива. Сеньора Мерседес Эдуард крайне обеспокоена. Прошло уже несколько недель, с тех пор как она последний раз разговаривала со своей дочерью.

– Иден жива. – В знакомом хриплом голосе похитителя зазвучали ядовитые нотки. – И скажи этой бешеной суке, что, если бы она была лучшей матерью, ничего подобного никогда бы не случилось.

Линия разъединилась.

Де Кордоба положил трубку. Мерседес сидела бледная и напряженная. Ее карты упали на пол и в беспорядке валялись возле ног.

– Он требует, чтобы мы к среде доставили деньги в Мексику, в Эрмосильо.

– Это невозможно сделать.

– Придется нам постараться.

– Как он разговаривал?

– Кричал. Мне показалось, что он на взводе.

– Почему?

– Не знаю. И не позволил мне поговорить с Иден…

– Тогда откуда нам знать, что она жива?

– Остается только положиться на его слово.

– Что еще он сказал?

– В общем, ничего… Обычная брань.

– Что еще он сказал, Хоакин?

Полковник поколебался.

– Он обозвал вас бешеной сукой. Просил передать вам, что, если бы вы были лучшей матерью, ничего подобного никогда бы не случилось.

Мерседес молча отвернулась.

Де Кордоба протянул руку к телефону.

– Я звоню в аэропорт.

Тусон

Когда он снова спустился в подвал, ей было все так же плохо. Ее била дрожь. Она сгорбившись сидела на кровати, закрыв лицо руками. Это было настолько похоже на ее болезнь в первые дни заточения, что Джоул пришел в ужас.

Он бессильно опустился на ее кровать.

– Иден, ты извини меня…

Она даже не взглянула на него.

– Иден, ну пожалуйста…

Она медленно подняла свои потухшие зеленые глаза. Ее лицо было мертвенно-бледным.

– Все это ты сделал из жалости к себе. Потому что меня всегда баловали, а тебя нет.

– Я сделал это из чувства справедливости, – сдавленно произнес Джоул. – И ты, Иден, просто не способна представить, какое у меня было детство.

– Как ты можешь винить ее за это?

– Но она ведь была моей матерью!

– Просто ты появился на свет в тяжелые времена.

– Верно, в тяжелые, – с горечью сказал он. – Я был помехой в ее жизни. Препятствием в осуществлении ее амбиций. И она продала меня! Как собаку. Продала этим чудовищам, чтобы они терзали меня.

– И поэтому ты в отместку решил заставить страдать ее. Ее и меня.

Джоул порывисто схватил руку Иден. Ее кожа была покрыта испариной.

– Но как мне тебе объяснить?! Ведь тебя же никогда не били. Ты никогда не голодала, тебя не сажали на цепь, твой детский мозг не мучили кошмары. Ты не знала даже минутной боли. Тебе никогда не хотелось стать кем-нибудь другим или жить в каком-нибудь другом месте. А я постоянно жалел, что родился, Иден. В восьмилетнем возрасте я хотел умереть! Меня держали на цепи в подвале, как бешеного зверя.

– То же самое ты сделал и со мной.

– Я не хотел, чтобы ты страдала…

– Чушь! Именно этого ты и хотел – чтобы я страдала точно так же, как когда-то страдал ты. Все это было дико и бессмысленно.

– Просто я был на грани помешательства, Иден. – Голос Джоула звучал почти умоляюще.

– А сейчас ты в здравом уме? – с досадой спросила она.

– Нет. Я чувствую себя совершенно потерянным. Может быть, я уже никогда не стану нормальным. Но в этом я видел способ установления равенства.

– Не существует никакого равенства, Джоул. Кругом полным-полно таких же потерянных, как ты, людей. Отпусти! – Иден попыталась вырваться, но у нее не хватило сил. По ее телу пробежала дрожь, и она начала раскачиваться взад и вперед. – О Господи, Господи. Да отпусти же ты меня!

– Иден! – Он крепко обнял ее, отчаянно желая утешить и объяснить. – Иден, ведь я же был ее законным ребенком. Не каким-нибудь ублюдком. Не какой-нибудь ошибкой молодости. Перед тем как уехать из Испании, она вышла замуж. За американского добровольца по имени Шон О'Киф. Я видел его фотографию. Но он умер еще до моего рождения. И, вместо того чтобы воспитывать меня одной, она продала меня Элдриду Ленноксу. «И о народе моем они бросали жребий, и отдавали отрока за блудницу, и продавали отроковицу за вино, и пили».

– Ты ведь не все знаешь, – возразила Иден. – Как ты можешь судить о том, каково ей тогда было?

– Я знаю то, что она сделала со мной! Избавилась от меня, как от ненужной вещи, и выскочила замуж за твоего отца. И разбогатела на страданиях других, щедро осыпая тебя тем, что должно было принадлежать мне!