– Куда вы поедете?

– В Барселону. В какой-нибудь отель.

– А потом?

– Потом… не знаю. Наверное, начну все сначала.

– А Майя?

– С ней придется расстаться.

– Но почему?

– Я хотела подарить ей красивую жизнь. И в течение четырех лет мне это удавалось. А взамен она заполнила пустоту в моем сердце. – Мерседес грустно усмехнулась. – Но все равно когда-то мы должны были расстаться. Я не могла допустить, чтобы она у меня на глазах превратилась сначала в старую деву, а потом в сиделку при немощной старухе. Ей давно пора бросить меня и найти себе мужа, обзавестись семьей.

– Она не переживет этого.

– Ничего, она еще молодая. Как-нибудь оправится. Да и я тоже. – Мерседес улыбнулась полковнику. Он почувствовал, как болезненно сжалось его сердце. Она была прекрасной женщиной, одной из немногих по-настоящему прекрасных женщин, которых он встречал на своем жизненном пути. Ее сила духа восхищала его – потеряла все, что имела, и еще может улыбаться! Он даже не знал, рыдала ли она в душе или была в ярости.

Ничто не выдавало ее эмоций. Какое невероятное самообладание!

– Вы просто замечательная женщина, – мягко сказал де Кордоба.

– Не такая уж и замечательная. – Мерседес обвела взглядом стеклянный купол, затем весь дом, который больше ей не принадлежал. – Вы хорошо ко мне относитесь, правда, Хоакин? – не глядя на полковника, спросила она.

– Да.

– И я к вам. Вы очень добрый человек. Я всегда восхищалась этим качеством в мужчинах.

Он сглотнул, его сердце разрывалось от желания высказать ей свои самые сокровенные мысли, но он не смел сделать этого.

– Вам нужно будет где-нибудь жить.

– Да, вы правы.

– Мой дом в вашем распоряжении, – не колеблясь сказал полковник.

Он увидел, что у нее на глазах появились слезы. Она порывисто отвернулась.

– Спасибо вам, Хоакин, – хрипловатым голосом проговорила Мерседес. Она понимала, что он ей предлагал.

– Я серьезно. Я не просто «хорошо отношусь» к вам. Я люблю вас. Все, что у меня есть, принадлежит вам. Сейчас не время для сентиментальных разговоров, но я не хочу потерять вас, после того как все закончится и Иден вернется. Я мечтаю провести с вами остаток моей жизни, Мерседес. Или, по крайней мере, возле вас.

Повисла долгая пауза.

– Это так много для меня значит, – наконец произнесла она.

– Я знаю, что не бог весть что могу вам предложить…

Она коснулась его руки.

– Это чудесное предложение, сделанное чудесным человеком. – Ее голос звучал почти радостно, но в глазах по-прежнему блестели слезы. – С тех пор как я была еще совсем молодой, я так и не смогла по-настоящему полюбить ни одного мужчину. Может быть, мне удастся полюбить вас. Но я не стану ничего обещать, Хоакин.

– Это меня вполне устраивает, – проговорил де Кордоба, не в силах сдержать дрожь в голосе.

– Спасибо. – Мерседес подалась вперед и поцеловала его в губы, как однажды уже сделала это. Она на секунду задержалась, затем отпрянула и встала. – Благодарю вас за все, Хоакин. А сейчас я должна повидаться с Майей.


Тусон


Когда они подъехали, дом стоял погруженный в темноту. Иден все еще плакала, но уже слабо, чуть слышно. Она успокаивалась. Джоул понимал, что этот поток слез разрушил в ней некий ранее непреодолимый барьер: возможно, теперь она выбросит из головы свою навязчивую идею, что жизнь без героина для нее невозможна. Только бы ему удалось внушить ей, что она больше не зависит от наркотиков.

Он остановил машину и в нерешительности задумался. Что же ему теперь с ней делать? Сама мысль о том, чтобы после всего случившегося снова запереть ее в подвале, вызывала у него отвращение. Он не смог бы сделать этого.

Щемящее чувство удовольствия, которое он испытывал в ее обществе, словно веревка обвило его сердце. Ему хотелось быть рядом с ней.

С другой стороны, забыть сейчас про осторожность было бы просто безумием.

Но Джоул чувствовал, что он и в самом деле стал безумным. Нет, не буйно помешанным, а лишь ощутившим себя как бы отдельно от своих злых, жестоких мыслей. Свободным, раскрепощенным. И это благодаря ей. Ну и что страшного, если она увидит его дом? Дом как дом.

Правда, она увидит еще и скульптуры…

Мерседес обещала не заявлять в полицию. Но она может сделать это потом. Захочет вернуть назад свои деньги. Захочет отомстить. И обратится к легавым. А те станут задавать Иден вопросы. Скрупулезно изучат все, что удастся вытянуть из ее памяти. И, конечно, она вспомнит про скульптуры. А по ним уже не трудно будет вычислить и их создателя. В конце концов, не так много скульпторов живет на юго-западе Соединенных Штатов.

Да и кроме скульптур в доме полным-полно вещей, которые могут представлять опасность. Телефон. Газеты. Его документы. Его книги. Ему придется ни на секунду не спускать с нее глаз…

– Ты опять собираешься затолкать меня в подвал? – услышал он тихий голос Иден.

Джоул решительно отогнал сверлившие его мозг мысли.

– Нет, – твердо сказал он. – Пойдем.

Он впустил ее в дом и включил свет. Стоя в центре комнаты, Иден молча огляделась вокруг. Она протянула руку и дотронулась до одной из поддерживавших потолок балок.

– Этот дом ты построил своими руками, – произнесла она.

– Почему ты так думаешь?

– Здесь во всем чувствуется твое присутствие. – Она указала пальцем на вделанный в стену над камином барельеф. – Это твоя работа? Ты художник? И все эти скульптуры тоже сделал ты?

– Нет, я их купил. Коллекционирую.

– Врешь. Это твои творения. Только ты мог сделать все эти вещи. – Иден взяла в руки вырезанную из мрамора женскую головку и заглянула в красивое, спокойное лицо незнакомки. – Это портрет? Кто она?

– Одна женщина, которую я когда-то знал.

– Она была твоей любовницей? Ты ее любил? Джоул изо всех сил старался сохранить над собой контроль. Знакомые вещи вдруг беспорядочно смешались перед глазами, голова пошла кругом. Казалось, мир перевернулся вверх дном.

– Прекрати задавать вопросы. Пожалуйста.

– Ты замечательный художник. – Иден положила на место мраморную голову и взяла глиняную статуэтку. – Если бы у меня была хоть малая доля твоего таланта… – Она пробежала глазами по сверкающей полировкой мебели, по индейским коврикам и кувшинам, по старинному испанскому сундуку, что стоял рядом с камином. – Это самый красивый дом, который я когда-либо видела.

Он невольно усмехнулся.

– Я серьезно, – искренне проговорила Иден.

– То же самое я подумал, когда увидел твой дом в Санта-Барбаре.

Она изумленно уставилась на него.

– Ты там был?! Когда?

Лицо Джоула приняло отрешенное выражение; оставив ее вопрос без ответа, он отвернулся. Но неожиданно Иден осенило.

– Ты тот самый грабитель! – воскликнула она. – Это ты залез в мой дом, верно? Несколько лет назад, когда я была в Мон-Плезан. Это был ты! Ты разбил всех моих стеклянных коней. И кукольный домик.

Ничего не говоря, Джоул принес два полотенца и одно протянул ей.

– Скажи мне правду, – умоляла его Иден. – Ведь это был ты, да?

– Да, – с трудом произнес он. – Это был я.

– Но почему? Почему ты разбил все эти милые моему сердцу вещи?

– Я был зол.

– А потом, – задумчиво продолжила Иден, – ты, очевидно, отправился в Мон-Плезан, чтобы увидеть меня. Да, теперь я вспомнила. Вот, значит, откуда у тебя мои фотографии! А я-то ломала себе голову, где ты их раздобыл. Ты взял их в моей спальне!

– Вытри голову. У тебя мокрые волосы.

Она еще некоторое время в упор смотрела на него широко раскрытыми, полными удивления глазами, затем набросила на голову полотенце и принялась интенсивно вытирать намокшие волосы.

Джоул прошел в кухню и поставил на огонь кофейник. Он почувствовал приступ тошноты и, закрыв глаза, прислонился лбом к кухонному шкафу; перед глазами поплыли светящиеся точки. Что же ему делать? И запереть ее нет сил, и отпустить нельзя. Она буквально разрушала все его оборонительные сооружения. Он был перед ней, словно голый. Стоило ей лишь задать вопрос, и он тут же ответил. Ответил, сам не зная почему. Да она же вытянет из него всю правду. Она все узнает.

Джоул вздрогнул, почувствовав, как ему на спину легла рука Иден, босиком неслышно подошедшей сзади.

– Ты чего? – озабоченно спросила она.

Он обернулся. Ее взъерошенные волосы темным облаком обрамляли милое личико, глаза обеспокоены.

– Что с тобой, Джоул?

– Не спрашивай меня больше ни о чем, – прошептал он.

– Но я должна знать, – упрямо проговорила она. – Почему ты это сделал? Что ты там искал?

– Годы, которые пожирали саранча, жуки и гусеница, – выпалил Джоул. – Годы.

– Годы? Какие годы?

Он отшатнулся от нее, от ее зеленых глаз, бросился в комнату и сорвал с себя рубашку. Иден последовала за ним.

– Джоул, какие годы?

– О Господи! – зарычал он, поворачиваясь к ней лицом. – Прошу тебя, Иден, заткнись!

Она испуганно съежилась, но осталась стоять на месте. Затем протянула руку и положила ладошку на синевший у него под ребрами шрам. Тело Джоула было теплым.

– Ты получил это во Вьетнаме?

– Да, – выдохнул он.

– Бедный солдатик, – сочувственно проговорила Иден. – Знаешь, кто мы с тобой? Кукла и Стойкий Оловянный Солдатик. Из той сказки. Помнишь?

– Мне никогда не читали сказок, – холодно сказал Джоул. – Тебе надо вымыться. И переодеться в сухое. Ты промокла насквозь.

– И ты тоже. – Она улыбнулась. – Пойдем вместе помоемся.

– Нет.

– Ну пойдем! Обещаю не приставать к тебе. Мы будем, как брат с сестрой.

Схватив ее за руку с такой силой, что она задохнулась от боли, Джоул втолкнул ее в ванную.

– Мойся. Я принесу сухую одежду.

Когда он вернулся, Иден, уже раздетая, сидела в ванне и задумчиво намыливала ноги.

– Они любили друг друга, – сказала она. – Он был оловянным солдатиком, а она бумажной куклой. Его выбросили в окно, и он утонул в море. Или что-то в этом роде. Но он был очень стойким и в конце концов возвратился к ней. Потом его бросили в огонь, и он начал плавиться. Тогда бумажная кукла тоже прыгнула в огонь, и они вместе погибли. Эту сказку написал Ганс Христиан Андерсен. Когда я была маленькой, у меня была такая книжка.