– Не дергайся! – приказал Джоул. – Ты ни обо что не ударишься.

Она неуверенно пошла вперед, чувствуя под ногами бетонный пол.

– Лестница, – предупредил Джоул.

Иден начала подниматься по деревянным ступенькам. Наверху оказалось гораздо теплее.

Она почувствовала, что ей на лицо упал луч солнечного света. Дом. Сухой чистый воздух. Пахло деревом и жидкостью для полировки мебели. Под босыми ногами – глиняные плитки. Как в Санта-Барбаре. Тепло. Скорее даже жарко. Иден вдохнула раскаленный воздух пустыни. Может, она в Нью-Мексико?

Он провел ее налево, направо, потом снова налево.

Открылась дверь. Он втолкнул ее внутрь какого-то прохладного помещения, в котором каждый звук отдавался гулким эхом. Ванная. Дверь за ними закрылась. Щелкнула задвижка.

– О'кей, – сказал он, и она ощутила, как его пальцы начали развязывать повязку. В глаза ударил невыносимо яркий свет. Прищурившись, она огляделась вокруг.

Они стояли в отделанной белым кафелем ванной комнате. Раковина, ванна, кабинка душа. Пол выложен глиняной плиткой. Зеркала не было. Наверху – окошко из рифленого стекла, и, хотя оно было открыто, Иден увидела в нем лишь полоску голубого неба. После серых стен ее каморки все цвета казались Иден неестественно насыщенными.

Джоул взглянул на нее с высоты своего роста и спокойно сказал:

– Раздевайся, Иден. Сейчас ты будешь принимать душ.

– При тебе я отказываюсь мыться, – запротестовала девушка.

Его суровое лицо осталось невозмутимым.

– Я могу просто посадить тебя под душ на цепь и включить воду на час.

Она откинула назад упавшую на лицо прядь волос.

– Пожалуйста, разреши мне помыться без тебя.

– Нет. Одну я тебя здесь не оставлю. Иден растерянно взглянула на кабинку.

– Но ведь тут нет даже прозрачной занавески!

– Вот мыло. А вот шампунь для волос, – равнодушно произнес он, затем указал на плетеную корзину в углу. – Грязную одежду бросишь туда.

Иден в нерешительности замерла. А что, если он ее изнасилует? Но он и так мог ее насиловать. А мысль о чистой, теплой воде была просто невыносима. Душ. Мыло. Шампунь. Нежный аромат мыла буквально пьянил ее.

Она не могла больше сдерживать себя и, поспешно раздевшись, ступила в кабинку душа.

Струи воды больно ударили по ее сверхчувствительной коже, а она, закрыв глаза, подставляла им лицо, груди, руки. Они барабанили по ней, как дождь по железной крыше, и ручейками стекали по ногам. Иден счастливо застонала. Ей вдруг стало совершенно безразлично, что ее похититель стоит рядом и наблюдает за ней.

Прежде всего она намылила спутавшиеся волосы, подставила голову под душ – по ее телу поползли густые серые потоки смываемой пены. Господи, ну и грязная же она! Иден еще дважды намыливала голову, пока наконец волосы не стали скрипеть под пальцами и она не почувствовала, что они действительно промыты.

Затем она начала мыть тело. Мыло скользило по ее коже, принося ей ощущение сказочного облегчения. Иден бросила взгляд на Джоула. Он стоял, прислонившись к раковине, и безучастно смотрел на нее своими глубоко посаженными темными глазами. Она отвернулась и стала намыливать низ живота и бедра, испытывая при этом непередаваемое блаженство.

Как же здорово! Как же здорово чувствовать бегущую по телу воду, смывающую отвратительную грязь и успокаивающую зуд!

Иден мыла себя не спеша, методично, дюйм за дюймом. Пена! Душистая мыльная пена! Сладкий, дурманящий аромат! Она взяла маникюрную щеточку и принялась тщательно вычищать траурные полоски скопившейся под ногтями грязи. Затем нагнулась и стала чистить ногти на пальцах ног. Когда мыть больше уже было нечего, она просто встала под душ, не желая прекращать эту изумительную процедуру. Наконец Джоул протянул руку и выключил воду.

– Достаточно. Теперь вытирайся. – Он протянул ей полотенце. Иден зарылась лицом в складки махровой ткани. Чистая. Как чудесно быть чистой!

– Ну, насладился зрелищем? – спросила она, вытирая прилипшие к лицу волосы.

– Смотреть-то особенно не на что, – сухо бросил он.

– Чего же ты тогда пялился?

– Зубы почисть. – Джоул передал Иден розовую зубную щетку с уже выдавленной на нее пастой.

Она наклонилась над раковиной и принялась чистить зубы, чувствуя, как невыносимо защипало отвыкшие от пасты и щетки десны. Когда она выплюнула пену, та оказалась окрашенной в розовый цвет.

– Все, – сказал Джоул, беря ее за руку. – Пошли вниз.

– О черт! – Ей вдруг стало страшно жаль расставаться с этими чарующими атрибутами свободы. Сверкающая белизной ванная. Лоскуток голубого неба. Свежий воздух. – О, нет, прошу тебя. Еще чуть-чуть!

– Пойдем, Иден. – Он повернул ее спиной к себе и снова надел на глаза повязку. Все вокруг потонуло во тьме. Она тихо заплакала.

– Ну и подонок же ты. Тварь бессердечная.

– Иди. – Он сдернул с нее полотенце и подтолкнул к двери.

– Моя одежда!

– Все это надо постирать. Или сжечь.

Голую, с одной лишь повязкой на глазах, он вытолкнул Иден из ванной. Она еще не успела обсохнуть и чуть слышно шмыгала носом, пока они шли прежним маршрутом: через полоску солнечного света, вниз по деревянной лестнице, в прохладу. Опять подвал. Иден узнала знакомый скрежет дверного замка.

Джоул заставил ее остановиться.

– Стой здесь, – приказал он. – Не шевелись. И не дотрагивайся до повязки.

Она застыла на месте. С мокрых волос капала вода, скатываясь тонкими струйками по спине. Ей стало как-то не по себе, оттого что она стоит здесь, в подвале, в чем мать родила, с черной полоской ткани на глазах. Совершенно беззащитная. Как могла, она прикрыла руками груди и низ живота. Было слышно, как в каморке ее тюремщик с чем-то возится. Что еще он затеял, черт возьми?

Через несколько минут он снова взял ее за руку и провел внутрь. Дверь закрылась. Он развязал повязку.

Иден опять была в своей каменной клетке. Она взглянула на постель. Чистые простыни и чистая наволочка. И новое одеяло, на котором аккуратной стопкой сложена одежда: новая белоснежная футболка, несколько пар хлопчатобумажных трусиков, маечка, носки, розовый спортивный костюм. А рядом лежали розовая гребенка, розовый обруч для волос, бутылочка дешевого одеколона и пластмассовая баночка с детской присыпкой.

Иден потеряла дар речи. Затем обалдело произнесла:

– Похоже, тебе нравится все розовое.

– А что плохого в розовом цвете?

– Ты, наверное, думаешь, что я кукла. Уж не поэтому ли ты меня выкрал – чтобы иметь собственную куклу, которую ты мог бы наряжать?

– Тебе что, не нравится все это барахло? – хмурясь, спросил Джоул.

– Да нет, вещи просто изумительные… для тринадцатилетней девочки. – Однако она уже начала натягивать на себя чистую одежду. Хрустящее, стерильное белье приятно ласкало кожу. – О Господи, – прошептала Иден. – Хорошо-то как…

Она надела спортивный костюм и села на кровать. Затем взяла гребенку, гладко зачесала волосы назад и прижала их обручем. Потом посмотрела на него со смешанным выражением вызова и смущения в глазах.

– Ну как, лучше?

Джоул улыбнулся. У него были ровные белые зубы, и на какое-то мгновение он вдруг показался ей совсем молодым и весьма привлекательным.

– Лучше. – Он как бы нечаянно заглянул ей в глаза, затем его улыбка погасла. – Впредь ты будешь мыться каждые три дня. Спортивный костюм будешь носить постоянно, а белье можешь менять каждый день. Грязные тряпки кидай в этот мешок. Поняла?

– Да.

Он ткнул пальцем в одеколон, присыпку и пластмассовую гребенку.

– Это останется у тебя. Но попробуешь выкинуть с ними какую-нибудь глупость – все заберу. Вообще все. Будешь голая у меня здесь сидеть. Понятно?

– Да. – Иден взяла маечку и, разглядывая ее, проговорила: – Там, наверху, очень жарко. Мы что, где-нибудь в Нью-Мексико?

Некоторое время он молчал, затем спросил:

– Как это ты догадалась?

– Так значит, я права, – удовлетворенно сказала она. – Мы находимся в центре пустыни, верно? Я знаю этот запах. Сухой и чистый.

– Смышленая девочка, – равнодушно бросил Джоул и взялся за ручку двери.

– Эй, – окликнула его Иден. Он обернулся. – Спасибо.

Оставшись одна, она огляделась вокруг. Чисто. Ее крохотный мирок стал чистым. Она провела руками по своей новой одежде, потом взяла присыпку и одеколон и не моргая уставилась на них. Боже, какая роскошь! Просто сокровища.


Если бы это было возможно, Джоул предпочел бы вообще не приезжать на открытие выставки. Он терпеть не мог подобные мероприятия. Но Колб, хозяин галереи, так на него насел, что отказаться было просто неудобно. Так что ему пришлось милостиво согласиться осчастливить собравшихся своим присутствием.

Теперь он, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял с бокалом пива в руке и через плечо журналистки разглядывал толпу праздношатающихся зевак. Она загнала его в угол, используя блокнот и карандаш так, как укротительница львов использует стек и кнут. Эксцентрично одетая, обаятельная, умная, она готовила репортаж для раздела искусств одной крупной газеты. Ее глаза светились решимостью.

– В ваших руках чувствуется чрезвычайно высокая концентрация идеи, – заявила журналистка. – И я бы сказала, что они отражают ваше стремление использовать для выражения своих творческих замыслов естественные формы. Вы со мной согласны?

– Н-ну… наверное.

– В них полностью отсутствует какая бы то ни была искусственная умиротворенность. Вы отрицаете компромиссы. Некоторые считают, что виной тому образ жизни, который вы ведете. – Ее взгляд пробежал по его поношенной кожаной куртке, хлопчатобумажным штанам и грубоватым ботинкам. – У вас репутация отшельника, мистер Леннокс. Разве вы не любите людей?

– Вообще-то я нормально отношусь к людям, – промямлил Джоул. Он едва ворочал языком, совсем растерявшись перед напористой интервьюершей. – Просто для работы мне необходимо… уединение.