Строго говоря, он думал об Иден не как о человеческой личности, способной мыслить, переживать, страдать, а как крестьянин думает о домашней скотине, за которой он должен ухаживать, не испытывая при этом никаких чувств.

Однако Джоул вовсе не хотел, чтобы она мучилась. И в построенной им каморке Иден вполне могла бы относительно нормально существовать, если бы не ее ломка, которой он никак не мог предвидеть. Так что в ее страданиях его вины не было. Она сама виновата.

И все же Иден была живым человеком.

Он даже сам удивился этому открытию.

Недаром его так шокировали ее болезнь, ее вспышки гнева, ее проявления чувств. Он просто не ожидал, что она окажется… живой. Нет. Никак не ожидал. Несмотря на то что продумал все до мелочей. Словно ожила одна из его скульптур.

Джоул поймал себя на мысли, что начинает беспокоиться о ней. Сколько еще продлится ее ломка?

Ему приходилось видеть наркоманов, пытавшихся преодолеть абстинентный синдром. Их трясло, ломало, они обливались потом, им казалось, что они сходят с ума. Но, как правило, через несколько дней симптомы ломки проходили. Однако потом они снова начинали колоться. Не все, но большинство из них. Челюсти дракона не желали легко расставаться со своими жертвами.

Но у Иден болезнь протекала гораздо дольше. Может быть, это из-за того, что она была слишком уж закоренелой наркоманкой. Или из-за ее истощенности…

Насколько он знал, процесс прохождения через абстинентный синдром всегда сопровождается страшными мучениями. И главное здесь – заставить ее как можно больше есть и пить. Иден была права: он совершенно не подумал о диете, давал ей слишком мало свежих продуктов. Необходимо было пересмотреть ее меню.

Фрукты. Она просила принести ей фрукты.

Джоул отправился в кухню и принялся готовить фруктовый салат, при этом стараясь сделать так, чтобы блюдо выглядело аппетитно. А чтобы еда стала более калорийной, он добавил немного сахара. Может, это придется ей по вкусу…

Еще не закончив приготовление салата, он неожиданно застыл с занесенным ножом в руке. «Какого черта? Здесь что, пятизвездочный отель?»

Некоторое время Джоул неподвижно стоял, уставясь на нарезанные кусочками персики и бананы. Его так и подмывало выбросить все это в помойку. В конце концов, он не собирается устраивать здесь для Иден ван Бюрен оздоровительный лагерь.

Затем он вздохнул, покачал головой и снова стал шинковать фрукты.


Когда пару часов спустя Джоул вошел к Иден, следы учиненного ею погрома были уже убраны. Осколки разбитой тарелки горкой лежали на подносе. Но выглядела она все так же плохо и дрожала всем телом, как побитая собачонка. Через прилипшую к телу футболку проступали ребра и позвоночник. Она подняла на него свои затравленные зеленые глаза.

– Тебе не лучше? – спросил Джоул. Иден покачала головой. Он присел к ней на кровать. – Вот… приготовил фруктовый салат… Персики, яблоки, бананы, ананасы… Попробуй.

Она взяла ложку и равнодушно зачерпнула фрукты. Апатично пожевала. Ему показалось, что она собирается оттолкнуть от себя тарелку, но Иден кусочек за кусочком продолжала есть. Джоул испытал какое-то абсурдное чувство победы.

– Вот и хорошо, – сказал он.

– Принес что-нибудь почитать?

– На. – Он протянул ей книжку. Она жадно вцепилась в нее.

– «Как выжить в открытом море»? Что это?

– Это о людях, которые уцелели после кораблекрушения.

Пока она перелистывала страницы книги, все еще держа в одной руке ложку, Джоул наблюдал за се лицом. Оно было осунувшимся и изможденным. Но в ввалившихся глазах горели голодные огоньки, словно эта книга нужна была ей больше чем пища. Она даже почти перестала дрожать. Грязные волосы спутались и висели сосульками. Однако он не мог не отметить, что у нее были приятные, правильные черты лица и пухлые, идеальной формы, аккуратные губки.

Но воняло от нее отвратительно. Одежда была грязной и мятой. Постель тоже. Джоул прикинул в уме, сколько времени она уже не мылась. Ничего удивительного. Наверное, она уже и сама не замечает своей вони. Он встал, собираясь уходить.

– Подожди, – встрепенулась Иден. – Тебе удалось снова переговорить с моей матерью?

– Не спрашивай об этом. Никогда меня об этом не спрашивай. Никогда.

– Но…

– Никаких «но».

Он вышел и повернул ключ в замке.


Санта-Барбара


Пять лет назад Доминик ван Бюрен сделал себе заначку чистого кокаина, которого должно было хватить ему на всю оставшуюся жизнь.

По крайней мере, так ему казалось.

Теперь, глядя на аккуратно сложенные у него в сейфе пакетики, он с ужасом осознал, что очень скоро его запасы истощатся. Сейчас, пять лет спустя, его ежедневная доза кокаина значительно увеличилась.

Он почувствовал, что от злости и тревоги у него начинает сосать под ложечкой, и с досадой ударил кулаком по тяжелой стальной дверце. Черт. Вот черт!

А сколько разбазарено! Сколько порошка он дал этой белобрысой девке, которая не смогла даже по достоинству оценить качество товара. Еще немного – и ему придется покупать наркотики на стороне. Это по сегодняшним-то сумасшедшим ценам!

Скрежеща зубами, он с силой захлопнул дверцу сейфа. Он – он! – вынужден будет куда-то идти и, как какой-нибудь уличный подросток, искать, где бы подешевле купить кокаинчик. Беспокойство все усиливалось. Мало. Всего мало: в сейфе мало наркоты, а в банке мало «зеленых».

Чтоб они провалились, эти сопливые малолетки. Ему захотелось пойти и одну за другой всех их передушить.

Доминик сел за письменный стол, высыпал на полированную поверхность белый порошок и разделил его на две ровные полоски.

Дрожащими пальцами он вставил в ноздрю скатанную в трубочку купюру. Сделал глубокий вдох, чувствуя, как дыхательные пути забиваются кокаиновой пылью. К его мозгу словно потянулись ледяные щупальца, успокаивая его, прогоняя прочь тоску.

Втянув в себя весь кокаин, он с блаженным вздохом откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. На душе полегчало. Становилось спокойнее. Спокойнее.

«Ничего, – пронеслось в помутившемся сознании Доминика. – О чем беспокоиться? Порошка в сейфе еще полно. А не хватит, могу и прикупить. Деньжата есть. Я ведь все-таки миллионер». Даже его злость на маленькую блондинку поутихла. Благодаря кокаину ему многие годы удавалось заниматься поистине волшебным сексом, заманивая к себе юных наркоманок. Да и не так уж много порошка он на них потратил. В основном сам употреблял. Все больше и больше. Нюхал по четыре-пять раз в день. «Впрочем, если быть совсем откровенным, – признался себе Доминик, разворачивая стодолларовую купюру, – не четыре-пять, а гораздо чаще. Раз восемь – десять». Он пальцем собрал со стола остатки кокаина и с отсутствующим видом принялся втирать его в десны. «Или еще чаще?»

Сидя в кресле, он осоловело уставился перед собой. Теперь ему стало хорошо. Последнее время Доминик особенно не любил то ощущение, которое испытывал в перерыве между дозами. Это было жуткое чувство. Он становился словно бешеный, начинал беспокоиться, что у него недостаточно порошка или денег. Он просто места себе не находил.

Так сколько же раз в день он нюхал? Двадцать? Тридцать?

Мысленно оглядываясь на прошедшую неделю, Доминик вынужден был признать, что прибегал в свой кабинет чуть ли не каждые полчаса.

Проклятье! Разве мог он испытывать этот душевный дискомфорт по тридцать раз на дню? Или даже чаще?

У него перед глазами неожиданно возник образ матери, сидящей на лужайке перед психиатрической больницей. По подбородку протянулась блестящая полоска вытекающей изо рта слюны. Бесцветные, пустые, ничего не выражающие глаза.

Господи. Неужели и его ожидал такой же конец?

Несмотря на приятный кокаиновый кайф, Доминику опять стало не по себе. В нем снова зашевелилось противное чувство какого-то внутреннего страха.

Ведь говорят же, что кокаин уже не считается безвредным. Говорят…

Неужели он действительно пристрастился к этому дьявольскому зелью? Ерунда! Он нюхает его всю свою сознательную жизнь.

Всю свою сознательную жизнь.

Вот она, его мать, пленница желтого шезлонга на зеленой лужайке, и плывущие взад-вперед одетые в белые халаты служащие больницы. А в ушах звучит ее безжизненный голос…

Вот он идет по бесконечным коридорам мимо бесчисленных палат, в каждой из которых стоит кровать, а на каждой кровати, уставившись ничего не видящими глазами в потолок, лежит женщина…

Ему вдруг стало жутко. Нет! Он не мог кончить свою жизнь так, как кончила ее его мать. Лучше умереть.

А может, стоит принять еще дозу?

Только надо быть экономным. Кокаинчик-то на исходе. А с теперешними ценами он не может позволить себе роскошь покупать его на стороне.

Он подумал о всех тех, кого угощал порошком. О малолетних блондинках с жадно горящими глазками. Черт бы их побрал. Чтоб они сдохли! Так сколько же там осталось? Его опять стало одолевать беспокойство. Оно, словно червяк, зашевелилось у него в желудке. Скоро этот червяк подползет к горлу.

Доминик вскочил и вновь поспешил к заветному сейфу.


Тусон


Иден проглотила «Как выжить в открытом море» одним большим глотком. Съежившись, дрожа от ледяного холода, она сидела на кровати и лихорадочно листала страницы, а как только дошла до конца книги, совершенно обессиленная упала на спину и заснула. Ее мозг был так же непривычен к работе, как и ее тело.

Чуть позже она проснулась, разбуженная скрежетом поворачивающегося в замке ключа. С подносом в руках в каморку вошел ее тюремщик. Иден протянула ему книгу.

– Я должна была сделать из этого какой-то вывод?

Он изумленно поднял брови.

– Уже? Ты что, всю ночь читала?

– Здесь не существует ни дня, ни ночи, – с горечью в голосе сказала она. – Как не существует ни рассветов, ни закатов… ни часов, ни минут.

– Сегодня ты выглядишь лучше. – Он взял ее за руку и нащупал пульс. Удивленная его действиями, она опустила глаза. По сравнению с большой и сильной ладонью Джоула ее кисть казалась похожей на птичью лапку. Тонкие костлявые пальчики обтягивала болезненно-бледная кожа. Его же руки были загорелыми, могучими, загрубевшими от работы, но в то же время ловкими и нежными.