Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга вторая

– Как-нибудь в другой раз, когда я не буду занят, – сдавленным голосом ответил Леннокс.

Блондинка обвела взглядом возвышающиеся вдалеке скалистые горы, кактусы, приземистый дом.

– Вы живете в очень красивом месте, мистер Леннокс, – сказала она. – И дом у вас очень красивый. И еще у вас замечательный талант.

Не произнося ни слова, он поднял на нее глаза.

– Поехали, дорогая! – позвал Хэттерсли. Он сел за руль и завел двигатель.

Лила все медлила, не сводя с Джоула своих голубых глаз.

– Я бы хотела вернуться сюда, – пролепетала она детским голоском. – Когда у вас будет лучшее настроение. Вы не против?

Он отвернулся, продолжая хранить молчание.

– Вы мне кажетесь очень необычным человеком. – Ее глаза скользнули по его обнаженному торсу. Было видно, как у нее расширились зрачки, потом снова сузились. – А вот Кит – самый что ни на есть заурядный. Ему просто хочется быть оригинальным. Но он вас очень любит. Не сердитесь на него. – Лила протянула Джоулу руку. Он даже не потрудился пожать ее. Ничуть не обидевшись, она как ни в чем не бывало направилась к «кадиллаку».

Подняв облако пыли, Хэттерсли развернулся и, бешено сигналя, с ревом умчался прочь. Джоул лишь заметил лицо блондинки, уставившейся на него через заднее стекло автомобиля.

Облако пыли стало медленно подниматься вверх. Он вернулся в дом, рассеянным взглядом обвел скромную обстановку комнаты. Его трясло. В нем кипела ярость. Она выворачивала наизнанку все его существо.

Джоул почувствовал, как у него к горлу подкатил ком. Ему стало трудно дышать. Так нередко случается от жары. Но не от сухого раскаленного воздуха Аризоны, а от влажного, зловонного азиатского зноя. Вы задыхаетесь в этом зное, словно вас засасывает гнилое болото.

Что-то прожужжало у него перед ухом, должно быть, муха. Он непроизвольно пригнулся и весь сжался, словно уклоняясь от пули.

Джоул стиснул зубы, с шипением втягивая в себя через нос удушливый воздух. По его груди, ребрам, спине ручьями лился пот.

Пора кормить девчонку.

Он сделал над собой усилие, чтобы взять себя в руки.

Она так крепко спала, что даже не шевельнулась, когда он открыл дверь. Джоул поставил на пол поднос и посмотрел на Иден. Она лежала на спине, голова повернута набок, лицом к стене. Спящая, она была похожа на маленькую девочку.

Склонив голову, Джоул принялся разглядывать ее. Она явно каким-то образом помылась, так как воняло от нее уже гораздо меньше. На ней были надеты только трусики и футболка. Голые ноги болезненно-бледные и тонкие как спички. Казалось, эта девушка лишена плоти. Раскинутые в стороны руки соединяла пропущенная через раму у изголовья кровати цепь.

«Интересно, кто из нас более несчастный узник?» – криво усмехнулся Джоул.

Его взгляд упал на ее ляжки. Он в недоумении нахмурился, затем наклонился поближе.

Иден заворочалась и открыла заспанные глаза. Джоул ткнул пальцем в худосочную ляжку.

– Что это, черт побери? – прорычал он. Девушка поспешно отвернулась и, схватив простыню, натянула ее на себя. Джоул вцепился в край простыни и грубо дернул. Дешевая хлопчатобумажная ткань с треском разорвалась на две половинки. Прижавшись к стене, Иден подобрала колени к груди и изо всех сил стиснула их руками. Джоул бросился на нее. Какое-то время они отчаянно боролись. Но она была слишком слаба, чтобы оказать ему сопротивление. Он легко справился с ней и, придавив к кровати, снова грозно спросил:

– Что это, черт побери?

Удерживая ее одной рукой, другой он провел по бесчисленным крохотным шрамам на лодыжках, под коленками, на бедрах… И до него дошло.

– Следы от уколов, – прошептал Джоул. – Так ты ширяла себе героин? Отвечай!

Иден молчала. Как только он отпустил ее, она тут же схватила рваную простыню и снова натянула ее на себя.

Совершенно ошеломленный, Джоул выпрямился.

– Значит, это была вовсе не болезнь, – проговорил он. – Просто ты наркоманка.

– Нет…

– Да! У тебя была ломка. Вот почему ты так загибалась.

Она затрясла головой, но в ее огромных зеленых глазищах ясно угадывались ощущение вины и страх.

– Почему, мать твою, ты скрыла это от меня? – сам того не желая, заорал он. – Сука! Ах ты сука! – Открытой ладонью он ударил ее по лицу. Голова Иден откинулась набок. У нее на губах показалась полоска крови. – Я ведь думал, ты умирала!

– Я и сейчас умираю!

– Чушь! – продолжал вопить Джоул. – От ломки не умирают.

– Да что тебе об этом известно? – завизжала она, в ее глазах заблестели слезы. – Мне нужен врач! Мне нужна помощь!

Он протянул руку и попытался схватить ее за ляжку. Она снова сжалась в комок. Наклонившись, он уставился на ее усеянные следами от уколов ноги, потрогал пальцем вспухшие рубцы.

– И давно ты ширяешься? Лет пять?

– Год, – стиснув зубы, пробормотала Иден, стараясь прикрыться своими маленькими ладошками.

– Лжешь! – Она дернулась, словно ожидая очередного удара. – Как, черт тебя побери, ты могла сделать такое с собой всего за один год? Колола себе по десять иголок за раз? Наркоманка, мать твою!

– Оставь меня, – взвизгнула она, зажав руки между ног и уворачиваясь от него. – Не прикасайся ко мне!

Джоул сразу понял этот ее жест.

– Ты что, думаешь, я собираюсь тебя изнасиловать? Думаешь, у меня на тебя поднимется? – возмутился он. Голос его задрожал. – Да ты же омерзительна. Ты только посмотри на себя. Засушенный лягушонок!

И тут Иден взорвалась. Подавшись вперед, она с таким остервенением принялась поносить его, что Джоул даже опешил.

– Кто ты такой, сволочь, чтобы оскорблять меня?! – завопила она. – Ты же больной! Псих! У тебя крыша поехала! Если бы ты был нормальным, ты бы никогда этого не сделал!

– Заглохни!

– Да пошел ты в жопу! – Сейчас она была похожа на маленького разъяренного зверька с горящими глазами и оскаленными зубами. – Ты сумасшедший! Как же ты сам-то не видишь, что у тебя с мозгами не все в порядке? Ты ведь чокнутый!

Он попытался схватить ее, но Иден намертво вцепилась ногтями в ткань надетого на нем капюшона, норовя выцарапать ему глаза. Послышался треск рвущейся материи. А в следующую секунду капюшон уже был у нее в руках, и она оказалась лицом к лицу со своим тюремщиком.

Ее взору предстали ястребиный нос, темные усы, худые щеки. Темные вьющиеся волосы. Пронзительный взгляд сверкающих черных глаз.

Она словно перенеслась в прошлое, в тот день в каньоне Лорель. Это был человек, который стащил ее с коня.

– О Боже! – отпрянув, в ужасе прошептала она. – Ты!

Его лицо исказила гримаса бешеной злобы. Схватив Иден за волосы, он рывком повернул ее лицом к стене. Она изо всех сил вцепилась в железную раму кровати, а он навалился на нее, стараясь прижать ее лицо к подушке. Она слышала его тяжелое дыхание, чувствовала его запах, мужской, едкий. И вдруг Иден отчетливо поняла, что находится всего в нескольких дюймах от смерти.

– Богом клянусь, я сделала это не нарочно, – в отчаянии проговорила она. – Кто бы ты ни был, я никому не скажу!

Джоул продолжал давить на нее. Это длилось, казалось, вечность. Потом он неожиданно отпустил ее и встал.

– Я никому не скажу, – повторила Иден, не оборачиваясь и не смея открыть глаза. – Клянусь тебе, никто не узнает, что я видела твое лицо! Я никому никогда не расскажу этого!

У нее за спиной с грохотом захлопнулась дверь.

Барселона

Самое невыносимое – это страдания детей.

Мерседес не такала уже несколько месяцев. Ее сердце ожесточилось, душа огрубела.

Но теперь, после шестнадцати авианалетов в течение двух дней, именно дети явились причиной ее слез.

Иногда их доставляют с ранами, на которые невозможно без содрогания смотреть, и, пока их лечат, они тоненькими голосочками пронзительно визжат. Словно кролики. Невыносимо. А иногда они переносят боль с совершенно невероятным стоицизмом, лишь молча уставясь на докторов громадными глазищами, пока те латают и штопают их плоть.

Часто их привозят в больницу Саградо Корасон[5] нагими, никем не опознанными. И мертвыми. Убитыми взрывами бомб. С внутренними органами, превращенными в кровавую массу.

Таких крохотных, таких невинных, таких беззащитных, их вытаскивают из-под обломков домов с открытыми глазами и ртами, с безжизненно болтающимися ручками, словно это руки тряпичных кукол.

Есть какая-то ужасная несправедливость в этих маленьких мертвецах. И ужасная несправедливость есть в женщинах, которые, стоя возле них на коленях, сложив руки в тщетной молитве, заходятся в другие раздирающем, животном крике.

Покидая больницу, Мерседес плачет навзрыд, но никто даже не пытается ее успокоить. Все понимают, что творится у нее в душе от этих картин. Они и сами плачут.

Систематические бомбовые удары измотали всех и вся. Мерседес едва держится на ногах. Слишком много людей нуждаются в ее помощи.

На улицах женщины с младенцами и дети выстраиваются в длинные очереди за хлебом. Мясо стало совершенно недоступным, даже конина. Уже начали есть собак и кошек. Вдоль проспекта Рамблас сидят мужчины, продающие табак, извлеченный из окурков.

И как только Республике удается все еще держаться? В этом году Франко как никогда хорошо вооружен. В его войсках больше порядка. У него больше денег. Он просто чувствует, что победа буквально выскальзывает из его рук. Но долго так продолжаться не будет.

К концу месяца националисты прорвутся через Арагон и выйдут к морю, разрезав таким образом Республику пополам. И вскоре в руках республиканцев останутся лишь два больших города – Мадрид и Барселона, – забитых беженцами и голодающими. А потом и они падут.