– Вспомни, Мерче, что говорил Буэнавентура Дур-руги. Нам не страшны развалины. Если понадобится, мы какое-то время сможем прожить и среди разрухи. Но мы заново все отстроим. Мы же рабочие! Нашими руками построены все города Европы! – Глядя на его руки, трудно было поверить, что они способны класть кирпичи. Зато уверенности в нем было хоть отбавляй. – Когда закончится война, мы построим новый мир. И пусть фашисты оставляют за собой лишь руины, мы несем этот новый мир в своих сердцах!

Мерседес кивнула. Подобные слова ей приходилось слышать и раньше, правда, не в такой обстановке. И все же эти звонкие заверения несколько приободрили ее.

– Да, – снова кивнула она. – Конечно, построим.

– Хотелось бы знать, когда нам дадут винтовки, – вздохнул Игнасио Перес.

Вернулся водитель грузовика.

– Сектор 14, – объявил он и, забравшись в кабину, рванул с места, увозя своих пассажиров прочь из разрушенного городка.

Вдоль дороги расстилалась бесплодная, каменистая земля. Они ехали по засушливому плато центральной Испании. То и дело им попадались заброшенные, наполовину вспаханные крестьянские поля, словно война навеки оборвала кипевшую здесь когда-то работу. «Допашут ли их когда-нибудь?» – спрашивала себя Мерседес.

Засохшие растения были покрыты толстым слоем пыли. Однако по краям полей росли десятки деревьев дикого граната. Твердая темно-красная шкурка их зрелых плодов начала трескаться, обнажая бесчисленное множество сочных рубиновых зерен.

Неожиданно тяжелые свинцовые тучи над головой разорвались, и показалось бездонное светло-голубое небо, холоднее которого Мерседес еще никогда не видела.


Фронт, который их воображение рисовало таким грозным и пылающим, оказался не чем иным, как пересохшим руслом реки. Противник окопался далеко на противоположном берегу. Время от времени над его позициями поднимались маленькие облачка от винтовочных выстрелов, но это было совсем не похоже на страшный орудийный огонь, который они ожидали здесь увидеть.

Грузовик остановился возле рощицы рожковых деревьев.

– Приехали! – высунувшись из окна кабины, крикнул водитель. – Сектор 14.

Неподалеку у костра сидели несколько ополченцев. Они были грязными и выглядели видавшими виды бойцами. Новобранцы выбрались из кузова, несколько смущаясь под взглядами бывалых солдат. Их поджидал молодой лейтенант, державший в руке смятый листок со списком прибывших. Это был коренастый мужчина с приплюснутым как у боксера носом и густыми, сурово нахмуренными бровями.

Он начал перекличку, критически оглядывая каждого из новобранцев, среди которых было семь женщин; с каждым очередным женским именем выражение его лица становилось все более кислым.

– Так, – заключил он. – Меня зовут лейтенант Мануель Рибера. Я старший в секторе 14. С этого момента вы поступаете в мое распоряжение. А сейчас следуйте за мной.

– Эй, лейтенант, – уже на ходу обратился к нему Игнасио Перес. – А когда нам дадут винтовки?

– На кой черт вам винтовки? – рявкнул тот.

– Воевать, конечно.

Мануель Рибера обернулся.

– Стрелял когда-нибудь?

– Н-ну… н-нет еще…

– Что тогда, мать твою, ты собираешься делать с винтовкой?

– В казармах нас научили, как разбирать и собирать «маузер», – заявил Хосе Мария.

Рибера сплюнул.

– Смотри, очкарик, чтобы фашисты тебя самого не разобрали. А вот и ваши квартиры.

Их «квартиры» представляли собой несколько десятков сложенных в штабеля дырявых мешков с песком, позади которых была вырыта траншея. Не веря собственным глазам, новобранцы уставились на эту конструкцию.

Мерседес медленно обошла вокруг. Не имеющее ничего общего с фронтовой землянкой, которую она рисовала в своем воображении, это место впредь должно было стать ее жилищем. Дно безобразной ямы покрывал толстый слой раскисшей грязи, а сверху, должно быть, вместо крыши лежало несколько листов ржавого железа. Все это сильно смахивало на видение из кошмарного сна.

Невыносимо воняло дерьмом.

– Боже правый, – угрюмо заметил Игнасио Перес. – Здесь уж никак не заблудишься. Иди на вонь – и придешь домой.

Мерседес взглянула на Хосе Марию. Он казался совершенно подавленным. «Интересно, как он собирается пережить эту зиму?» – подумала она.

Внезапно воздух над головой разорвал вой артиллерийского снаряда. Все как один распластались на земле и, уткнувшись лицами в грязь, прикрыли руками головы. Вокруг засвистела и забарабанила шрапнель.

Продолжавший неподвижно стоять лейтенант хмуро наблюдал за действиями новичков.

– Стреляют из миномета, – кратко прокомментировал он, когда они с опаской приподняли головы.

Стараясь скрыть смущение и отряхиваясь от грязи, они стали неуклюже подниматься.

– Это вам не отель «Ритц», – проговорил лейтенант. – Здесь и крысы водятся, и вшей полно. И одеял на всех не хватает. Но, по крайней мере, здесь вы защищены от огня вражеских пулеметов. А как лучше обустроить свое жилье – это уж вам самим придется позаботиться. И еще: не лезьте под пули и не путайтесь ни у кого под ногами. Прежде всего это относится к особам женского пола. Ясно? – Он с нескрываемым презрением посмотрел на женщин, повернулся и ушел.

Мерседес и ее подруги беспомощно жались друг к другу, стоя на пронизывающем ветру. Они чувствовали себя совершенно ошеломленными. Действительность оказалась хуже всех их самых ужасных ожиданий. Здесь не просто не было элементарных удобств, здесь вообще не было и не могло быть ничего личного, своего, интимного. Им предстояло жить в этой чудовищной грязи. Тут уж не до стыдливости. Даже наиболее крепкие из мужчин выглядели сейчас весьма обескураженными. Перспектива провести в таких условиях зиму им совсем не улыбалась.

Через некоторое время, немного придя в себя, они стали прикидывать, как сделать их «цитадель» более пригодной для жизни.

– Не могли бы мы вычистить все это дерьмо? – предложила совершенно убитая дикой вонью Мерседес. Однако желания повторить подвиг Геракла никто не изъявил.

Женщинам выделили часть траншеи в том месте, где покрывавшее ее железо было наименее проржавевшим. Между тем неприятные открытия продолжались. Новобранцев, учитывая отсутствие у них боевого опыта, поселили в стороне от передового рубежа, но здесь не было поблизости воды и постоянно дул страшный ветер.

К тому же практически невозможно было достать дров – все уже давным-давно сожгли. Кое-как набрав пару охапок тоненьких веток, они сели в кружок погреться возле едва тлеющего костерка и перекурить.

И еще им стало ясно, что, кроме того, что удастся самостоятельно раздобыть, их еда будет состоять главным образом из аргентинской тушенки, да и то холодной, так как готовить пищу было и не на чем, и не в чем.

И, конечно же, насчет вшей и крыс Мануель Рибера сказал правду.

Пока они копошились в своей траншее, у них над головами беспорядочно свистели пули. Иногда одна из них ударялась о камень и, взвизгнув, рикошетом отскакивала в сторону. Хотя, когда это случалось, все непроизвольно пригибались, опасность явно была невелика.

Время от времени где-то неподалеку взрывалась мина, и было слышно, как, жужжа, проносились в рощицу шрапнельные пули. А один раз над ними в сторону Гранадоса с воем пролетел артиллерийский снаряд и гулко ухнул где-то на окраине города.

Через пару часов вернулся Мануель, чтобы проверить, как у них идут дела. В его глазах Мерседес увидела лишь откровенное презрение и поняла, что он считает их вовсе не бесстрашными героями, а бесполезной обузой. Ненужным балластом. Не сказав ни слова, он снова ушел.

До сих пор все их мысли были заняты борьбой с необустроенностью жилья, и враг казался чем-то абстрактным, не столь значащим. Однако, более или менее устроившись, несколько человек из них забрались на заградительный парапет, где ветер был особенно злым, и стали всматриваться вдаль. И увидели-таки националистов: маленькие серые фигурки беспорядочно сновали по пологим склонам низких холмов.

– Что это они делают? – спросила Мерседес. Хосе Мария поднес к глазам полевой бинокль.

– Ищут хворост, – сообщил он.

– Не такие уж они и страшные, – поделилась своим впечатлением Мерседес.

– Среди них есть солдаты Марокканской дивизии, – вмешался в разговор находившийся неподалеку ополченец. – Крутые мужики. Нам довелось столкнуться с ними прошлым летом. В плен им лучше не попадаться, тем более если ты женщина.

Марокканцы имели жуткую репутацию жестоких насильников и головорезов. Мерседес напрягла зрение, чтобы лучше рассмотреть противника, но от сильного ветра у нее заслезились глаза.

Ветер дул со стороны вражеских позиций, и можно было с уверенностью сказать, что в стане националистов вонь стояла не меньшая, чем в лагере республиканцев. И, без сомнения, у них тоже водились крысы и вши. До сознания Мерседес начала доходить вся отвратительная сущность войны.

Зловоние исходило также и от гниющей пищи и мертвых лошадей, что валялись в пересохшем русле реки. Но самым омерзительным был запах немытых человеческих тел. В полном отчаянии Мерседес поняла, что очень скоро и она сама будет вонять точно так же.


Первые недели прошли в тоске и унынии. Но постепенно они стали привыкать к своей убогой жизни. Время от времени случались перестрелки, а однажды военный самолет даже сбросил на них бомбу, но она упала далеко от их позиций и никому не причинила вреда. Если бы не эти маленькие происшествия, дни тянулись бы в сплошных дежурствах на морозе да в бесконечных поисках пищи и дров. От них, безоружных и не имеющих никакого опыта, пользы не было и быть не могло.

Событием, вызвавшим всеобщее возбуждение, было прибытие, две недели спустя, почты. Мерседес получила письмо от Кончиты, полное любви и тревоги, в котором та писала, что не находит себе места оттого, что ее дочь отправилась на фронт. Мерседес была растрогана до слез.

Голод становился невыносимым. Когда удавалось, они набирали целые корзины впавших в зимнюю спячку улиток, жарили их на листе ржавого железа и объедались. А случалось, натыкались на забытую картофельную грядку, где можно было выкопать несколько старых клубней. Но скоро вокруг уже не осталось ни улиток, ни сморщенной картошки.