Тамми взглянула на свое отражение в зеркале и хихикнула.

– Атас! Ну прямо как Барби. – Имитируя куклу, она напрягла мышцы, округлила огромные голубые глаза и механическим, скрипучим голосом сказала: – Барби хочет Кена. Кена… Кена…

Ван Бюрен нахмурился.

– Хватит валять дурака. Давай начинать.

– О'кей. Где ты хочешь?

– В душе.

В кабинке душа имелось мраморное сиденье. Сев на него, Доминик усадил девчонку себе на колени, затем поднес к носу какой-то флакон, нажал на головку распылителя и глубоко вдохнул. Тамми увидела, как аэрозольный туман на мгновение окутал его ноздри. Его физическое здоровье просто поражало. Он уже принял столько наркотиков, что этой дозы хватило бы, чтобы свалить носорога.

– У-у-ф-ф, – выдохнул ван Бюрен, закатив глаза. Его шея и грудь покраснели, физиономия раздулась и напряглась. То же произошло и с его пенисом. Он подсунул вставший член под девицу и прохрипел:

– Давай!

– Будь осторожен, – захихикала она. – Я ведь всего лишь маленькая замарашка. Необразованная…

– Давай!

Она обняла его за шею.

– О-о-о! Тамми жуть как хочет пи-пи. И если папуля не будет осторожен…

– Давай!

Она на минуту замерла, затем ее лицо расплылось в блаженной улыбке.

Ван Бюрен почувствовал, как на его налитый кровью член полилась горячая струя.

– Ой! – притворяясь испуганной, воскликнула девчонка. – Ой! Тамми больше не может терпеть! – Она привстала и, изогнувшись, принялась поливать его грудь и живот. – О-о! О-о!

Доминика охватило бешеное желание. Он почувствовал, что внутри у него все горит, и, сжав в своих объятиях хрупкое тело Тамми, остервенело попытался войти в нее.

– Я еще не закончила! – отбиваясь, закричала она. – Постой.

Из его груди вырвались какие-то нечленораздельные звуки, глаза помутились. Они повалились на мраморный пол. Не в силах остановиться, Тамми продолжала мочиться, заливая их обоих. Она старалась сопротивляться, но ван Бюрен был гораздо сильнее нее.

– Подожди, – умоляла она. – Подожди, мне надо…

Глядя на ее перекошенное от боли лицо, он буквально вколачивался в ее тело. Его член был слишком велик для этой девчонки, но ее страдания доставляли ему своеобразное варварское удовольствие. Сцепив зубы, он изо всех сил протиснулся глубже.

– Ой, папуля, прошу тебя, не так сильно, – вцепившись в него, захныкала Тамми.

Распластав ее на полу и озверело насилуя это детское тело, ван Бюрен уже не слышал ни ее визгов, ни рыданий.


Вечером того же дня Джоул Леннокс, спрятавшись в кустах, наблюдал, как ван Бюрен и какая-то девчонка покидают виллу. Они сели в «порше» с открытым верхом и покатили по усаженной пальмами аллее к воротам.

Джоул подождал, пока горничная-мексиканка вышла из дома и заперла за собой дверь. Она направилась к коттеджу для прислуги, где ее встретил муж-садовник. Они скрылись за дверью коттеджа. Заиграла музыка. Джоул был уверен, что в главном доме больше никого не осталось.

Кроме этой мексиканской пары, поместье никто не охранял. Вокруг дома ощущалась атмосфера абсолютной уверенности в себе – как, впрочем, и вокруг остальных домов Санта-Барбары – уверенности, что эти утопающие в зелени виллы просто недоступны криминальному миру больших городов.

Это был большой, красивый и безукоризненно ухоженный дом, достойный того живописного участка земли, на котором стоял, и явно построенный в средиземноморском стиле, превосходно подходившем к великолепному калифорнийскому пейзажу.

Держась в тени, Джоул обошел вокруг дома. Все окна были защищены затейливо выкованными металлическими решетками. Он не сомневался, что они еще и подсоединены к системе охранной сигнализации. Пытаться проникнуть через них внутрь было абсолютно бесполезно.

Однако сзади дома он увидел, что в одном месте на крышу можно забраться с перголы.

Поправив рюкзак, Джоул полез по перекладинам перголы, увитой растением с ароматными цветами и, слава Богу, без шипов. Отсюда он без труда мог достать до решетки окна второго этажа. Ухватившись за нее обеими руками, он, кряхтя и упираясь ногами в стену, подтянулся. Затем перебрался через желоб водостока и залез на крышу.

Отдуваясь, Джоул некоторое время неподвижно лежал, зажимая рукой бок. Физическое напряжение растревожило еще не до конца зажившую рану, и острая боль впилась в него, словно раскаленные клещи.

Когда ему стало немного полегче, он принялся осматривать черепицы крыши, которые крепились друг к другу цементом. Однако, должно быть, использовавшийся при строительстве раствор был не слишком качественным, и цементные соединения стали довольно хрупкими. Джоул вытащил из рюкзака небольшую фомку и попробовал поддеть одну из черепичных плиток. Достаточно было небольшого усилия, чтобы обожженная глина, из которой была сделана плитка, с сухим треском обломилась. Ее осколок соскользнул с крыши и упал на клумбу.

Джоул застыл и прислушался. Тишина.

Стараясь произвести как можно меньше шума, он, постукивая ладонью по фомке, принялся отдирать одну черепицу от другой, и вскоре возле него уже лежали сложенные стопкой двенадцать или четырнадцать плиток, снятых с площади примерно в два квадратных фута.

Под ними проходила кладка в один слой из тонких, плоских кирпичиков, которые тоже – сначала с трудом, потом легче – поддались фомке.

И наконец Джоул наткнулся на асбестовый изоляционный щит, должно быть, прибитый к стропилам крыши. Это препятствие он просто прорезал острым как бритва десантным ножом.

Внизу зияла кромешная тьма. Джоул сунул в дыру голову и на некоторое время замер, вслушиваясь в тишину. Как он и ожидал, крыша не была оборудована охранной сигнализацией.

Две минуты спустя он уже был в доме. Везде горел свет, очевидно, для того, чтобы создавалось впечатление, что внутри кто-то есть. Не обращая внимания на обстановку, стараясь не наступать на ковры и внимательно проверяя каждый дверной проем на наличие фотоэлементов, Джоул спустился на первый этаж.

В огромной прихожей он нашел то, что искал: незаметную маленькую пластинку, прикрывавшую пульт включения сигнализации со светящимися на нем лампочками. Здесь же было и отверстие для ключа, но ключ, разумеется, отсутствовал. Вытащив из рюкзака отвертку, Джоул осторожно снял панель пульта. Под ней он увидел связку разноцветных проводов и плату электросхемы. Медленно, стараясь ни к чему не прикасаться, он принялся возиться с замком системы сигнализации.

Минут через десять раздался легкий щелчок, и лампочки погасли. Джоул снова прислушался.

– Эй! – негромко крикнул он. В ответ – тишина. Он толкнул двойные двери большой гостиной и остановился как вкопанный, словно наткнулся на каменную стену.

Никогда в жизни он не видел такой великолепной комнаты.

Центральное место в ней занимал огромный восемнадцатого века камин. Кругом скульптуры, глиняные изделия, мебель, выполненная в стиле испанского барокко. На стенах – богатейшая коллекция изумительных картин, написанных маслом. Пол покрывал восхитительный персидский ковер, показавшийся ему размером с футбольное поле.

Джоул почувствовал, что внутри у него что-то сжалось. На мгновение он снова стал маленьким щурящимся мальчиком, окруженным непонятным ему миром.

Он закрыл глаза.

– Господи! – прошептали его губы.

Пройдя через гостиную, он очутился в столовой.

Здесь тоже во всем чувствовалась давящая атмосфера безупречного вкуса и роскоши. На столе из черного дерева стояла ваза с ирисами, отражаясь в его полированной поверхности. Одну стену занимал японский триптих, на котором были изображены цветущие в пруду лилии и белые журавли, таскающие из воды лягушек. А за раздвижными стеклянными дверями виднелся внутренний дворик, где вокруг настоящего пруда с настоящими лилиями цвели саговые пальмы и каучуконосы.

В следующей комнате он увидел сверкающий рояль, на черной крышке которого стояли несколько фотографий в серебряных рамках. На большинстве из них была изображена девочка-подросток верхом на разных лошадях. Ее коротко остриженные черные волосы открывали изящную шею и благородный профиль. Миловидное лицо девочки сосредоточено. Только на одном снимке она стояла рядом с огромным конем, держала в руках приз и улыбалась, обнажив правильный ряд белоснежных зубов. Однако ее зеленые глаза все равно оставались серьезными.

Очарованный фотографиями, Джоул долго и внимательно их рассматривал, потом вынул из серебряных рамок и положил в рюкзак.

На втором этаже размещались восемь спален и столько же ванных комнат. Но которая из спален принадлежала хозяину, догадаться было нетрудно по ее необъятным размерам и огромным полукруглым окнам, выходящим во внутренний дворик с прудом и лилиями.

Круглая кровать, по обеим сторонам которой стояли высокие вазы с букетами белых лилий, была покрыта шкурой. Светильники на потолке образовывали круг, в точности повторявший очертания кровати. На стене висела большая картина, изображавшая смуглую обнаженную женщину с полными страсти черными глазами.

Джоул знал, что хозяйка дома больше здесь не живет. Но, тем не менее, он попытался найти хоть какие-нибудь следы ее присутствия. Он стал открывать шкафы, выдвигать ящики; обыскал соседние комнаты и отделанные мрамором ванные, бесшумно ступая по глубокому ворсу ковров.

Однако нигде не было и намека на то, что в этом доме постоянно живет женщина, лишь несколько свидетельств кратковременного пребывания случайных гостей: забытая бутылочка лосьона, шапочка для душа, щетка для волос, пара тапочек. Несколько принадлежностей женского туалета. Но не ее. В этом он не сомневался. Ее туфли, ее норковые шубы, ее флаконы французских духов – все исчезло без следа.

В конце коридора Джоул нашел комнату Иден. Ее имя было написано на висевшей на двери фарфоровой пластинке. ИДЕН.

В этой комнате окна выходили на пруд, в противоположную от коттеджа для прислуги сторону, и он решился воспользоваться фонариком. Это была просторная детская, обставленная для маленькой девочки, правда, весьма необычной маленькой девочки. Принцессы, чьи желания становились священным законом для окружающих.