Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга первая

– Что? Курить? – Прищурив от дыма глаза, он пожал плечами. – Это дурная привычка. Хотя доставляет удовольствие.

– А можно мне попробовать?

Чуть заметно улыбнувшись, Джерард прикурил еще одну сигарету и передал ее Мерседес. Дрожащими пальцами она неловко сунула ее в рот. Осторожно затянулась. Еще раз. Затем закашлялась.

Ну почему все эти годы он уделял ей так мало внимания? Все дела. Все был занят. Поездки с Марисой в Италию. Встреча с Муссолини. Встреча с Герингом. Поддержание родственных связей и деловых контактов, расширение сфер влияния.

Сквозь завесу полусомкнутых ресниц он жадно всматривался в девочку. Ему не хватало ее. Сидя здесь, он вновь ощутил то непонятное, томительное волнение где-то внутри. Чувство, которого у него не вызывало больше ни одно живое существо, даже его собственный сын. Конечно, он любил мальчика, но это… это было нечто иное.

– Вам скучно? – неожиданно спросила Мерседес. Он рассмеялся.

– Настоящий женский вопрос! Нет, пока нет. Честно говоря, ты меня неплохо развлекла. Уверен, мне было бы гораздо скучнее, если бы я поехал туда, куда собирался, до того как встретил тебя.

– А куда вы собирались?

– Нанести визит одной даме.

– Одной даме? Не вашей жене?

– Одной даме, не моей жене, – кивнув, подтвердил он, насмешливо улыбаясь.

Подражая ему, она затянулась сигаретой и взяла другой рукой бокал. И вдруг се осенило.

– У вас есть любовница?

– Разумеется, нет, – сердито проговорил Массагуэр. – Любовницы – это такое занудство. А я просто трахаю ее время от времени. – Чуть не разлив шампанское, разинув рот, Мерседес вытаращилась на него. – Однако, думаю, ты еще не понимаешь, что это значит.

– Я все прекрасно понимаю, – задиристо возразила она. Ей уже приходилось щуриться, чтобы удержать его в фокусе. – Это когда мужчина и женщина делают ребеночка.

– Вот этого-то они как раз, по возможности, стараются избежать, – сказал он, выпуская очередное облако голубого дыма. – Трахаться и делать детей – два занятия, которые лучше не смешивать.

– А как вам это удается?

– Ну, существуют разные способы… Вообще-то, об этом обычно заботится женщина.

– Но как?

– Да по-всякому, – уклончиво ответил он. – Спроси мать.

Мерседес с отвращением взглянула на свою сигарету. Ее лицо слегка позеленело.

– Можно, я больше не буду? Меня от нее тошнит.

– Тогда, пожалуй, больше не стоит.

Неловким движением Мерседес затушила в пепельнице окурок. Скоро она превратится в сногсшибательную красавицу, отметил про себя Джерард. Созреет – глазом не успеешь моргнуть. Вон какие груди! Такие острые, что, кажется, вот-вот прорвут блузку. Совсем скоро она будет готова впервые познать секс. Какой-нибудь деревенский Ромео затащит ее в кусты, задерет ей юбку и, кряхтя…

Джерард почувствовал, как острой болью в нем просыпается ревность. «Хотел бы я быть тем, кто научит тебя этому», – подумал он.

Но она же твоя дочь.

Ну и что?

– А как выглядит ваш дом? – спросила Мерседес, покачивая бокалом. Она выпила чуть ли не полбутылки шампанского и теперь едва держалась на стуле.

– Обыкновенно, – с равнодушным видом ответил Массагуэр. – Мебель обтянута кожей убитых мною рабочих. А крестьян мы окунаем в смолу и поджигаем, чтобы было светлее, когда мы пересчитываем наше золото.

Мерседес снова захихикала. А в самом деле, он такой забавный! Вот только она объелась креветками, маслинами, грибами и колбасой, и к тому же у нее страшно кружилась голова. Чтобы прийти в себя, она сделала еще глоток шампанского.

– Нет, п-правда. Расскажите, какой он?

– Никакой нарочитости.

– А что такое «нарочитость»? А-а, знаю! Показуха.

– Точно. Никакой показухи. Просто все самое лучшее.

– Почему вы не женились на моей маме? Хотя я знаю почему. Потому что она была бедной и незнатного происхождения, и вы постыдились взять ее в жены!

Джерард сидел, положив ногу на ногу и закинув одну руку за спинку стула.

– Ну прямо как в дешевом любовном романе, – презрительно усмехнулся он.

– Вы бросили ее, – захныкала Мерседес. – Вы бросили нас обеих. – Голова у нее шла кругом. Она почувствовала себя совсем пьяной. Ей хотелось плакать. – О, мне дурно!

Джерард швырнул на стол несколько купюр. Мерседес смотрела на него и испуганно думала, как будет отсюда выбираться: ноги совсем не слушались.

Массагуэр взял ее под руку и повел к выходу. Она благодарно вцепилась в него. Ее мотало из стороны в сторону, перед глазами все плыло, к горлу подступала тошнота. Сигарета. Шампанское. Мир уносится из-под ног…

– Ох, – простонала Мерседес. – Мне так плохо!

– Это пройдет. – На улице ей стало немного лучше. Он усадил ее в машину и крикнул шоферу: – В Сан-Люк! – Она попыталась лечь на сиденье, которое так замечательно пахло дорогой кожей. Джерард поднял ее. – Сиди прямо, а то стошнит.

– Меня и так, и так стошнит.

– Только не здесь.

– Держите меня, – плаксиво проговорила она. Мерседес почувствовала, как он обнял ее за плечи и притянул к себе. Она уткнулась лицом ему в плечо. Этот запах. Одеколона, дорогой одежды и мужского тела. Тошнота отпустила. Девочка прижалась к отцу. У него был теплый и сильный торс. Мысли оставили ее, и она затихла в его объятиях.

Руки Джерарда нежно гладили ее плечи. Мерседес задремала. Некоторое время спустя лимузин остановился – девочка лениво подняла голову.

– Уже приехали?

– Да, – сказал он, сверху вниз глядя на ее утомленное лицо.

– Спасибо большое… за эту прогулку, – старательно выговаривая слова, поблагодарила Мерседес.

Она почувствовала легкое прикосновение его губ и, поддавшись неожиданному порыву, обвила руками его шею и изо всех сил прижалась к нему.

Ладонь Джерарда легла на еще только начинающую округляться грудь девочки, его пальцы стали ласкать ее соски.

Ощущение было невероятно возбуждающее. Мерседес изогнулась. Язык Джерарда протиснулся ей в рот, жадно исследуя ее зубы и десны. Его крепкие как сталь руки не давали ей вырваться. И она была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Затем одна рука Массагуэра скользнула ей между ног, она почувствовала, как нетерпеливо шарят там его пальцы. У нее в ушах стоял невообразимый шум.

Он трогал ее. Трогал ее в том самом интимном месте! Это было неприлично, отвратительно, скверно. Но еще она ощутила нечто вроде безудержного, дикого трепета. В голове все смешалось – удовольствие, боль, возмущение, восторг. Она извивалась в его объятиях. Ненавидя его. Любя его. Она и сама не знала, то ли она отбивается от него, то ли прижимается к нему. Она была в ужасе, ей не хватало воздуха, ей хотелось кричать. Ощущение между ног расцветало, как греховный цветок орхидеи, фиолетово-черно-золотой. Это была мука, невообразимо сладкая мука…

Задыхаясь, Мерседес отпрянула от него – лицо бледное, обалдевшее. Несколько мгновений она смотрела в горящие черные глаза Джерарда. Затем бешено рванула ручку дверцы и вывалилась на дорогу.

Сердце Джерарда неистово колотилось в груди, словно ему в вену ввели какое-то дикое снадобье, лишив его элементарных человеческих качеств. Он был близок к оргазму. Его пульсирующий член увлажнился, и Джерард чувствовал, что если только прикоснется к нему, то сразу кончит.

Потрясенная, девочка уставилась на него широко раскрытыми глазами. Господи, как она была прекрасна! Ему хотелось вылезти из машины и овладеть ею прямо здесь, на дороге. Его трясло от страсти, которую он никогда прежде не испытывал. Надо было как можно скорее уезжать.

– До следующего раза, – проговорил Массагуэр дрожащим, каким-то чужим голосом и хлопнул шофера по плечу.

Огромный черный автомобиль тронулся с места и вскоре превратился в маленькую точку на горизонте. Джерард даже не оглянулся.

Держась за горло, которое, казалось, сжалось и уже не пропускало воздух, Мерседес тяжело вздохнула. У нее на губах еще оставался его вкус, резкий и острый. Между ног было липко и сыро. Она отвернулась, стараясь дышать как можно глубже. Пора возвращаться домой.

Затем словно гигантский кулак ударил ее в живот. Она резко согнулась и, сотрясаясь всем телом, стала блевать на дорогу.

Прескотт

– Разумеется, я полностью полагаюсь на твой вкус – внешний вид, надпись и так далее.

Джоул кивает.

– Прими мои искренние соболезнования, Джоул. Твой отец… – Мистер Максвелл протягивает руку, намереваясь похлопать Джоула по плечу, но, видя холодную натянутость молодого человека, замирает. Его рука падает вниз. Смущенный, он уходит.

Джоул уже подобрал подходящий камень. Крякнув, он поднимает его на верстак. Мускулы напряжены.

Он вырос, стал высоким и сильным. Худенький, вечно щурящийся, застенчивый ребенок превратился в широкоплечего, крепкого мужчину под шесть футов ростом. Тонкое лицо приобрело орлиные черты, дополнительную суровость которым придают выпирающие, словно высеченные из гранита, скулы и волевой подбородок. Черные кудри прикрывают уши. За густыми усами не видно рта.

Он очень красив. Но в его внешности есть что-то пугающее. Возможно, это темные, почти черные, глаза. Они хмуро и тяжело смотрят из-под строгих бровей. Они словно трещины в скале. Их глубина будто предупреждает о приближающемся землетрясении.

За ним уже начали увиваться местные девушки, а присутствие в его облике ощущения надвигающейся беды еще больше сводит их с ума. Его холодность очаровывает их. Их тянет к его мечущейся, страдающей душе. Джоул Леннокс окружен своеобразным ореолом великомученика. И это тоже девушкам нравится.

Руки, что без устали лепили из воска тысячи самых разнообразных фигурок, стали сильными и умелыми. Они уверенно высекают в мраморе буквы. Камень привозят из Финикса. На некоторых плитах поверхность отшлифована, чтобы на ней можно было что-нибудь изобразить, например, коленопреклоненного ангела или пару голубей.