Его младший брат Рамон, напротив, пребывает в самом радостном расположении духа. Девять месяцев тому назад он на своем самолете совершил налет на королевский дворец, намереваясь разбомбить его, но в последнюю минуту передумал и вместо бомб сбросил на него пачку антимонархических брошюр. Рамон молод, он горячий приверженец демократических убеждений. Пока. А кроме того он еще и национальный герой, который первым предпринял перелет через Южную Атлантику в Буэнос-Айрес. Сейчас он наполняет бокал и пьет за новую Республику.

На улицах Мадрида, Барселоны, Валенсии, Севильи собираются гигантские толпы народа. Люди плачут и смеются от счастья, поют революционные песни, размахивают трехцветными флагами Республики. Они обнимают друг друга, залезают на фонарные столбы и памятники, пьют вино и танцуют. Наконец-то Испания увидела свет в конце тоннеля.

Даже угрюмый Франческ Эдуард из деревушки Сан-Люк доволен. До самой смерти он останется бескомпромиссным анархистом, но теперь, как он выражается: «У нас, по крайней мере, есть что разрушать».

Вся Испания буквально опьянела от перспектив демократических преобразований. Однако не слишком ли легко далась победа? Надолго ли все это?

Без сомнения, Республику ожидают не самые легкие времена. Великая депрессия 1929 года еще не отступила. Всемирный спад производства до сих пор держит за горло Испанию и другие европейские страны. Все большую силу набирает фашизм, как основная идеология правых. Армейские генералы уже прикидывают, когда и как нанести удар. Демократия никогда не была присуща Испании.

Когда проходят долгожданные всеобщие выборы, они порождают на свет парламентского монстра: 116 социалистов, 90 радикалов, 60 радикальных социалистов, 33 каталонских националиста, 30 левых республиканцев, 27 правых республиканцев, 22 прогрессиста, 17 федералистов и 16 галисийских националистов. Всем им противостоят около пятидесяти совершенно сбитых с толку депутатов от правых, не понимающих, как можно образовать стабильное правительство из представителей стольких конфликтующих между собой политических направлений «красной» ориентации.

Лежащий в огромной кровати с пологом, сваленный эмфиземой легких Пако Массагуэр только качает головой.

– Это просто немыслимо, – хрипит он.

Столь же мрачен и Марсель Баррантес, умирающий в своем сан-люкском доме от сердечной недостаточности и одиночества.

– Быть гражданской войне, – в который уже раз пророчествует Баррантес.

Естественно, война будет. И скоро. Вот что ожидает Испанию в ближайшие пять лет: правительство левых падет после вооруженного восстания правых; пришедшее ему на смену правительство правых будет опрокинуто вооруженным восстанием левых; и, наконец, новое правительство левых будет свергнуто новым вооруженным восстанием правых.

И с Республикой будет покончено.

Но это тоже все в будущем, в годы, так сказать, грядущие. А пока в республиканской Испании праздник.


Сан-Люк


Через два дня жизнь в Сан-Люке почти вернулась в свою обычную колею. Снова зазвенела циркулярная пила Хосе Арно, и воздух наполнился запахом только что распиленного дерева. В кузнице Франческа кипела работа. Теперь на смену ревущему красному пламени печи все чаще стали приходить голубые огоньки сварочных агрегатов, но ремесло кузнеца по-прежнему оставалось тяжелым и требовалось повсюду.

Над всей деревней все еще гордо развевались республиканские флаги. Четырнадцатого числа на главной площади было шумное веселье. Музыканты местного духового оркестрика играли так, что у них чуть щеки не полопались, и все, кто еще мог стоять на ногах, взявшись за руки, танцевали sardana, каталонский народный танец.

Конечно, нашлось несколько старых роялистов, которые огорчились, что сбросили с трона короля, даже такого ничтожного, как Альфонс XIII. А кое-кто из крайне левых, вроде Франческа Эдуарда, хотел бы более радикальных перемен, нежели создание Республики. Однако большая часть жителей Сан-Люка веселились от души. В весеннем воздухе витал аромат истинной свободы. Предвкушения реформ и новой, лучшей жизни носились над деревней, как скворцы над зеленеющими полями. И Мерседес была в восторге от того, что этот праздник совпал с днем, когда ей исполнилось тринадцать лет.

Неожиданно она оказалась в центре всеобщего внимания. 14 апреля многие взрослые целовали ее и называли la niña bonita, красавица. Одна старушка подарила ей серебряный медальон, а какой-то старик поднес девочке стаканчик миндального ликера, отчего у нее голова пошла кругом. Ей казалось, что все это они делают в честь ее дня рождения, пока мама не объяснила, в чем дело.

– La niña bonita – так в народе называют Республику, – сказала ей Кончита. – Об этом дне люди мечтали, как о дне, когда родится красивая-красивая девочка. Так что, конечно, они рады за тебя, но еще они счастливы потому, что сбылась их давняя мечта.

Немного разочарованная, Мерседес кивнула головкой. И все равно это был замечательный день. Да еще в школе на целую неделю отменили занятия. Разумеется, установление Республики вовсе не означало окончания классовой борьбы. Как всегда говорил папа, борьба закончится только после полного освобождения трудящихся и создания общества, в котором все люди будут равны. Что-либо меньшее он считал лишь компромиссом. Но Республика – это начало. Теперь наконец будут устранены многие несправедливости.

Сидя во дворе на корточках, Мерседес играла с кроликами. Хотя Кончита держала этих животных ради мяса, девочка относилась к ним, как к своим четвероногим друзьям. Ей очень нравились их длинные ушки и шелковистые шкурки. Она взяла на руки одного из зверьков. Было так здорово прижаться лицом к его теплой и мягкой шубке. Кролик лежал спокойно, только нос чуть подрагивал.

– Милый, ну какой же ты милый, – шептала она, гладя его по шерстке.

Из окна кухни за ней наблюдала Кончита. Дочка растет так быстро. Уже все платья стали малы. Ее длинные черные волосы, чтобы они не торчали в разные стороны, Кончита заплела в две косы. Едва ли не все свободное время девочка проводила на улице и стала смуглой как цыганка.

У нее начали наливаться груди. Она становилась женщиной. Почти каждый месяц у нее были менструации, и она относилась к ним спокойно и с полным пониманием их причины. Скоро парни начнут виться вокруг нее, как пчелы возле меда.

– Милый, ну какой же ты милый, – донесся до Кончиты тихий голос Мерседес. Она увидела, как девочка опустила в клетку одного кролика и, взяв на руки другого, нежно поцеловала его в равнодушную мордочку.

Она так умеет любить! О, если бы только они могли подарить ей братика или сестренку… Но надежда на это таяла с каждым прошедшим годом.

Помоги ей, Господи. Ведь она словно щепка в бушующем океане жизни.

Кончита благодарила Бога за то, что Мерседес здорова и счастлива. Правда, остались неприятные воспоминания об ужасном происшествии, случившемся два года назад. Где-то в глубине души этой девочки притаилась способность убить человека, но с тех пор она больше не проявлялась. Кончита никогда не забудет тот день. Леонард Корнадо, ставший теперь вечно ухмыляющимся мясником в лавке своего отца, унесет этот шрам в могилу. Франческ отказывался в это верить, но Кончита сердцем чувствовала, что, когда Мерседес замахнулась тем проклятым камнем, она действительно хотела убить мальчишку. Просто ей всегда не хватало физической силы. Только силы.

Порой, когда Кончита задумывалась над этим, она смотрела на свою дочь глазами, полными сомнений, и вспоминала человека, от которого она родила ее…

Они с Франческом из кожи вон лезли, чтобы вернуть доверие Мерседес. Этот процесс шел очень медленно и болезненно, но она чувствовала, что наконец они начали одерживать победу. Черные глаза дочери постепенно оттаяли, и ее взгляд снова стал теплым и любящим.

И в школе девочка продолжала делать успехи. Она много читала, проглатывая книгу за книгой, и записалась в три библиотеки, откуда приносила домой кучу самой разнообразной литературы. Кончита, которая сама любила книги и всегда поощряла увлечение дочки чтением, была этому только рада. Имея цепкую память, Мерседес могла наизусть пересказывать целые поэмы, главы из учебников по истории или пространные статьи по теории анархизма, которыми усердно пичкал ее отец.

Пожалуй, только последнее омрачало счастье Кончиты. Франческ продолжал настаивать на том, что его святой обязанностью является дать дочери правильное «образование».

Но, может быть, Мерседес соглашалась изучать анархистские идеи, только чтобы показать отцу, что она простила его.

Она вела беседы о «коллективизации» или «анархо-синдикализме» с таким видом, будто эти слова что-то для нее значили. Она могла бесконечно сыпать цитатами из Бакунина, повторяя всю эту умопомрачительную чушь о революционном терроре, от которой волосы на голове становились дыбом. Вместе с отцом девочка посещала всевозможные собрания и профсоюзные митинги. Она слушала напыщенные речи русских агитаторов, анархистских боевиков, полуобразованных шахтеров из Астурии с набитыми динамитом карманами и Бог знает кого еще.

Франческ даже брал ее в первые ряды забастовщиков, где среди плакатов летали камни. А однажды она вернулась домой в истерике. Это случилось после того, как в десяти футах от нее убили человека.

Мысль о том, что Мерседес подвергается опасности, ужасала Кончиту. Но еще больший ужас она испытывала, думая, какие политические убеждения впитывает в себя ее дочь. Однако она ничего не могла с этим поделать. Единственное, что ей оставалось, это надеяться на их врожденную живучесть. И на то, что судьба будет к ним милостива.

Девочка начинала жить своим умом. Она уже легла на наковальню жизни и ждала, когда на нее обрушится молот.

Мерседес взглянула на мать и улыбнулась. Кончита почувствовала, как от этой улыбки у нее сжалось сердце.