— Успокойтесь, мой друг, я еще не отправляюсь в путь, и все эти прекрасные проекты окончатся Буамартеном, где мы окажемся через две недели, вдали от опасных сетей, которые нам так любезно расставляет господин Моваль.

Это заявление послужило сигналом к обсуждению летних планов, тем более что подавались фрукты, и их вид вселял в каждом мысль о деревне. Стали расхваливать ее прелести. Г-жа де Сен-Савен должна была провести лечебный сезон в Шатель-Гюйоне, а г-ну де Сен-Савену доктора советовали попробовать полечиться в Виттеле, но ему совсем не хотелось покидать своего милого Парижа. Сын их собирался в Довиль, а потом на охоту в разные замки. Г-жа Моваль проведет каникулы в Варанжевилле, если позволит здоровье ее золовки. Что до г-на Моваля, то его занятия в Мореходном Обществе помешают ему, вероятно, взять отпуск. Его все жалели.

— А вы, месье Андре, любите деревню?

Г-жа де Нанселль обращалась к нему. Он колебался. Ему хотелось, чтобы его утверждение совпало с мнением молодой женщины. Она продолжала:

— Вы, кажется, не особенный охотник до деревни. А между тем вы должны бы торопиться любить природу нашей Франции. Наши пейзажи потеряют для вас всякую прелесть после того, как вы увидите столько светлых, солнечных стран. И то же самое происходит с многими другими вещами. Поэтому лучше всего желать их как можно меньше…

В ее голосе как бы слышалось сожаление. Из вазы, которую ей подали, она взяла один плод. Это был персик, прекрасный бархатистый и как бы живой персик. Она повертела его в руках с минуту, потом положила его на тарелку, сказав:

— Мне почти не хочется разрезать его. Он, быть может, совсем не будет так вкусен, как он прекрасен.

Г-н де Сен-Савен попробовал свой.

— Напрасно, сударыня, они — восхитительны!

Он стал жадно кусать сочную мякоть плода. Г-жа де Сен-Савен принялась журить его.

— Адольф, то, что вы делаете, — безрассудно: вы опять заболеете.

Она любила напоминать ему о том, что гастрономия в его годы имеет свои неудобства. Чиновник пришел ей на помощь:

— Папа не благоразумен.

Г-н Моваль при мысли о том, что у него не будет отпуска, принимался думать о Варанжевилле с небывалым сожалением.

— Ах, дорогой мой, если бы я был свободен как вы, я жил бы, мне кажется, круглый год в деревне.

Г-н де Нанселль стал давать разъяснения. Конечно, он очень любит Буамартен, но пребывание там очень уныло для г-жи де Нанселль. Было уже весьма благоразумно с ее стороны то, что она соглашалась уезжать из Парижа в июне и возвращаться в него лишь в октябре. Он не может обязывать свою жену выносить слишком долго суровость супружеского тет-а-тет.

Пока г-н де Нанселль говорил, Андре в первый раз внимательно рассмотрел его. Г-н де Нанселль был не молод и не красив, и ему-то принадлежало очаровательное и юное создание, сидевшее за столом против него. Она принадлежала ему потому, что он мог предложить ей почтенное имя, независимое положение, хорошо обставленный дом, туалеты, драгоценные вещи. Взамен этого она отдавала ему свою молодость, свою грацию, свою красоту. И так бывает нередко. Андре подумал об истории, которую ему рассказал его друг, Антуан де Берсен, о той, любимой им когда-то девушке, вышедшей из досады и малодушия замуж за человека тоже богатого и старше ее. Пережила ли г-жа де Нанселль, как и та, какое-нибудь сердечное разочарование? Покорилась ли она жизненной нужде или влечению к комфорту? Как бы там ни было, но во всем этом было что-то несправедливое и оскорбительное. Молодые красивые женщины должны бы по праву принадлежать людям молодым. А этот г-н де Нанселль казался Андре старым и некрасивым, более старым и более некрасивым, чем он был в действительности… Каким бы он ни был, но тем не менее он был мужем… Да, когда все уйдут, он останется здесь! Когда опустеют комнаты, они вдвоем подымутся по лестнице. Вдруг Андре стало грустно. Вечер уже наполовину прошел. Вставали из-за стола. Он скоро не увидит больше г-жи де Нанселль. Он больше не увидит ее в продолжение целых дней, месяцев…

Г-н де Сен-Савен и чиновник взяли каждый по сигаре из ящика, который подвинул им г-н де Нанселль, предложивший его Андре, когда г-жа де Нанселль подошла к своему мужу:

— Огюст, где же мои папиросы?

Г-н де Нанселль поставил ящик и пошел за маленькой лаковой коробочкой, которую он передал жене. Она открыла и, взяв там одну папиросу, предложила Андре:

— Не хотите ли одну из моих папирос, месье Андре?

В коробочке было их всего несколько штук. Андре колебался.

— Да берите же… Вы мне пришлете еще, когда будете консулом на Востоке.

Она, улыбаясь, посмотрела на него. Он покраснел, подумав, что она немного насмехается над ним. Его отец становится невыносим, говоря постоянно об этом консульстве. Г-жа де Нанселль чиркнула спичкой и передала ее Андре:

— Поскорей, а то вы сожжете себе пальцы.

Она смотрела на него, пуская клубы светлого дыма. Он тоже глядел на нее. Он чувствовал, что никогда не видал ее так близко. Ее лицо представало перед ним с необыкновенной четкостью, как будто бы его собственные глаза сделались более проницательными. Он видел ее родинку, малейшую подробность ее лица. Он чувствовал, как духи молодой женщины смешивались с тонким запахом восточного табака. Он различал на груди легкое движение кружев, покрывавших ее. Вдруг г-жа де Нанселль покинула его. Он увидел, как она болтала с г-ном де Сен-Савеном, потом остановилась на мгновенье возле г-на Моваля. Проходя, она поправила на ходу вазу, выпрямила цветок в букете. Закурила вторую папиросу. Чтоб выкурить ее, она уселась на кушетке, почти легла на нее, как будто бы она была одна, как будто бы ее гости исчезли для нее за заколдованным дымом, который она выпускала из своих губ.

Андре очень хотелось бы приблизиться к ней, но он не осмеливался. Поэтому он почувствовал себя почти счастливым, когда чиновник подошел и заговорил с ним. Он насчитывал несколько друзей на Кэ д'Орсэ, но из числа дипломатов; консульскую же службу, по-видимому, не ставил ни во что. Андре совсем не слушал его. Он всматривался в то, что его окружало. Гостиная г-жи де Нанселль была уставлена старинной мебелью и украшена безделушками, представлявшими собою результат ее поисков у антикваров. Вдруг послышался голос г-на де Сен-Савена:

— О чем вы так замечтались, красавица?

Курильщица сбросила ногтем на ковер пепел со своей папиросы:

— Хотите это знать, дорогой мой? Я замечталась о мебели, виденной мной недавно у одной дамы, торгующей старинными вещами.

Андре вздрогнул. Г-н де Сен-Савен продолжал:

— А что это за мебель?

— Этого вы не узнаете.

— Бьюсь об заклад, что я угадал!

Г-н де Сен-Савен нагнулся к г-же де Нанселль и назвал ей на ухо из мебели один предмет очень интимного свойства. Г-н де Сен-Савен после хорошего обеда любил иногда побалагурить. Г-жа де Нанселль и бровью не повела.

— Вы не угадали, дорогой мой, это — кровать.

— Ах, мне хотелось бы быть в ней вместе с вами!

С сигарой во рту, г-н де Сен-Савен рассматривал г-жу де Нанселль. Изгиб кушетки выставлял красоту линий ее тела. Андре был в негодовании от наглости г-на де Сен-Савена. Г-жа де Нанселль под платьем покачивала кончиком ноги, обутой в серебряную туфлю, вид которой, казалось, сильно волновал г-на де Сен-Савена.

— Вот что, идите-ка разыгрывать свою партию, там вы нужны.

Г-н де Сен-Савен отправился, чтобы сесть за карточный стол, за которым уже разместились его жена, г-н Моваль и г-н де Нанселль. Г-жа де Нанселль поднялась. Андре видел, что ему необходимо сказать ей что-нибудь.

— Пройдемте в будуар, месье Андре, тут у меня больше нет папирос.

И она показала на лаковый ящичек, на крышке которого был изображен рог луны над тремя тростинками камыша.

Будуар, в который Андре последовал за ней, был маленькой комнатой, расположенной рядом с гостиной. Через открытую дверь видно было играющих. Г-жа де Нанселль протянула свою закуренную папиросу Андре, который, возвращая ей ее, коснулся своими пальцами пальцев молодой женщины. Около нее, на столике, Андре заметил табакерку, купленную г-жой де Нанселль у м-ль Ванов. Г-жа де Нанселль показала на нее:

— Вы узнаете это?

Он утвердительно кивнул головой, потом, посмотрев друг на друга, они оба рассмеялись. Г-жа де Нанселль понизила голос:

— Слушайте, месье Андре, я должна вам сказать, что вы были очень милы. Да, если бы тогда, когда я встретилась с вами у вашей матери, вы намекнули бы на улицу де Вернейль, мне кажется, я вас возненавидела бы, что было бы, впрочем, нелепо, но это было бы так.

Она замолкла на мгновенье. Через открытую дверь до них доносились звон марок и голос разглагольствовавшего чиновника.

— Теперь же, наоборот, вы мне очень нравитесь. Вы доказали, что вы владеете собой, что вы тактичны и скромны. Я люблю это.

Андре Моваль покраснел от удовольствия.

— Но, сударыня, между тем это так просто, так естественно…

Она не дала ему докончить:

— Я немного смешна, я сама это знаю, но я говорю вам то, что думаю. Все равно. Я уверена, что мы сделаемся друзьями. Ваша мать прелестна и чрезвычайно мне симпатична.

Таким образом она сгладила все, что могло быть слишком фамильярным в ее словах, и прибавила:

— Надеюсь, что будущей осенью мы будем иногда видеться.

Андре был в недоумении. Говорила ли она о нем или о его матери? Г-жа де Нанселль поднялась:

— А теперь пойдемте. Нам нельзя оставлять вашу бедную маму в жертву этому скучному болтуну.

Андре последовал за ней. Он был до того смущен, что, возвращаясь в гостиную, он уронил книгу, лежавшую на столе. Он поднял ее. Г-жа де Нанселль обернулась.

— Благодарю вас, месье Андре. Это книга Жака Дюмэна, его последний роман, который он мне прислал. Вы его читали, дорогая?