— Мики, хотя я знаю, о чем прошу вас, я не отказываюсь от своей просьбы. Это единственный шанс на спасение Робина. Вы сами говорите, что другой надежды нет. Даже вы не можете напасть на след убийцы, не можете предъявить ему обвинение, пока Робин не откажется от своих показаний. А он не откажется! Робин не совершил преступления и, помогая ему, вы спасете невинного человека…

…Ричмонд произнес:

— Я знаю, что вы приятель Мартина Вейна, Стэнтон. Я также его друг.

Стэнтон опустил глаза, так как они были полны слез; он хотел их вытереть, прежде чем взглянуть на своего начальника, и сказал:

— Благодарю вас.

Ричмонд взял портсигар и протянул его Мики:

— По этому случаю, мне кажется, следует выкурить папиросу.

XI

— Я надену черное платье, — обратилась Лайла к Валери Даун.

— Вы будете очаровательны в черном, — сказала Валери своим звонким молодым голосом. — О, Лайла, как вы прекрасны!

— Дорогое дитя, — прошептала Лайла, слегка улыбаясь.

Валери вернулась совершенно неожиданно из Парижа. В том имении, где она гостила, вспыхнула эпидемия кори, и она решила поехать домой. Отношение Гревиля к ней напоминало привязанность Мартина к Робину, хотя она была значительно моложе и приходилась ему сестрой только по отцу. Покойный лорд Гревиль женился во второй раз, и Валери была единственным ребенком от его брака с хорошенькой миссис Килли, убитой на охоте, спустя год после рождения Валери. Гревиль следил за воспитанием Валери, и она была единственным существом на свете, называвшим его ласкательным именем Хюги.

Она упала в его объятия, когда Лайла и он вернулись домой после приема у Эрмунделей; целуя брата и смеясь, Валери сказала:

— Дорогой мой, я должна была приехать. Там началась эпидемия кори, понимаете? А вы ведь не хотите, чтобы я сделалась некрасивой. Не правда ли?

Затем, подойдя к Лайле, она протянула ей руку и добавила:

— Надеюсь, что вы и Лайла ничего не имеете против моего пребывания здесь.

Лайла была очень рада ее приезду. Ей до смерти надоело тесное общение с Гревилем. За последние дни она видела его чаще, чем прежде в течение многих месяцев, так как совершенно не выезжала из дому.

Она благословляла возвращение Валери, которая с первых дней ее брака с Гревилем всегда восхищалась ею.

Валери обожала Лайлу, как могут обожать только очень молодые девушки, — ей было восемнадцать лет, — чувствующие потребность излить на кого-нибудь свою любовь.

Теперь, глядя, как Лайла одевалась, чтобы идти в суд, Валери старалась ободрить ее ласковыми замечаниями. Но среди разговоров о платьях и о том, как оттенял белизну кожи Лайлы черный цвет, Валери часто вспоминала Робина. Она несколько раз встречалась с ним, но не помнила его лица.

— Он не совершил убийства, — сказала Валери горячо. — Как глупы люди! Неужели они не понимают, что Робин Вейн неспособен на подобный поступок?

И добавила наивно:

— Конечно, очень неприятно, что он очутился в вашей спальне в два часа ночи. А где в это время был Хюги?

— Играл в бридж, — отвечала Лайла резко.

Кто-то постучался в дверь, и голос Гревиля спросил:

— Можно войти?

Он вошел, не дожидаясь ответа. Увидев его, Лайла подумала, что он сильно волнуется, так как два красных пятна горели на его щеках.

— Вейн убежал. Суда не будет, — произнес он быстро негромким голосом. В первый раз в своей жизни Лайла лишилась чувств без всякого притворства. Придя в себя, она услыхала голос Валери, говоривший:

— Как это удивительно. О. Хюги. мы живем в век приключений. Я рада, что он убежал, и надеюсь, что его не поймают.

Лайла. лежа в кровати, подкрепившись превосходным вином, кусочком паштета и виноградом, думала о том, как разумно было ее поведение. Она как бы предчувствовала, что все уладится, и что ей следует выжидать, не говоря о себе ничего компрометирующего. Она готова была танцевать от радости при мысли об избавлении от гнета, нависшего над ней. Робин свободен, его не будут судить, ей не придется снова встретиться с ним. Неприятные дни прошли — она могла снова спокойно зажить. Под влиянием чувства освобождения воскресло снова ее прежнее отношение к Робину. Бедняжка! Как он любил ее, если готов был умереть ради ее спасения! Какая преданность! Все рассуждения об эгоизме Робина были забыты — он казался ей теперь верным другом и благородным любовником.

У Лайлы было сознание, что она начинает новую жизнь. Мучительный страх, испытанный в течение последних недель, исчез, как исчезло опасение, что Хюго может потребовать развода. Робин, убежав, разбил не только свои оковы, но также и те, которые опутывали Лайлу.

Она не задумывалась над тем, что его могут поймать, так как принадлежала к натурам, которые живут только настоящей — счастливой минутой и не размышляют о неприятностях, могущих когда-нибудь возникнуть. Робин освободился, и она снова могла следовать всем своим желаниям, не испытывая страха перед будущим. Это было чудесно!

Валери вошла на цыпочках, и Лайла приветствовала ее любезной улыбкой.

— Дорогая, как ваше здоровье?

— Совсем хорошо. Я испытываю чувство облегчения, огромного счастливого облегчения. Вы не можете себе представить, что я перенесла за эти три недели. Меня не так мучила мысль о Робине, как все остальное, и, главное, сознание необходимости давать показания в суде. А теперь гроза миновала, и мы можем, наконец, свободно вздохнуть.

— Надеюсь, что его не поймают, — произнесла Валери задумчиво.

— Вы ничего не имеете против того, чтобы я закурила?

Лайла взглянула на нее с легким недоброжелательством. Как бессердечны стали теперь девушки. Какой смысл обсуждать с ними такой вопрос, как заключение Робина в тюрьме. И она сказала немного колко:

— Вы пополнели, Вал!

Валери рассмеялась.

— Неужели? Нет, мне кажется, что вы ошибаетесь.

Она поднялась, подошла к тройному зеркалу, украшавшему комнату Лайлы, и стала перед ним, выпрямив стройное молодое тело. Улыбнувшись себе, она сказала, обращаясь к Лайле:

— Я кажусь себе довольно хорошенькой, дорогая. Конечно, мне не сравниться с такой необыкновенной умопомрачительной красавицей, как вы, но все же я недурна. У меня густые каштановые волосы, большие черные глаза с синеватыми белками и ровные белые зубы.

— Глупое дитя, — прошептала Лайла. — Конечно, вы очень миловидны.

Валери ушла, так как доложили о приходе массажистки.

Она быстро сбежала по ступенькам и постучалась в комнату Гревиля.

— Вы здесь! — воскликнула она. — Какое счастье! Хюги, повезите меня сегодня кататься. Или вам нужно отправляться в Палату?

— Я буду занят, только гораздо позже, — отвечал Гревиль.

Он поднялся, взял Валери под руку, и они вышли в холл.

— Я сама буду править, — сказала Валери. Гревиль сел возле нее, и его охватили воспоминания о прежних беззаботных счастливых днях. Болтовня Валери, не требовавшей у него ответа на вопросы, успокаивала его.

По городу было расклеено множество афиш с извещением о бегстве Робина Вейна. Валери спросила:

— Хюги, а его не поймают?

Гревиль очнулся от своих мечтаний и вспомнил о печальной действительности. Он отвечал равнодушно:

— Трудно сказать.

— Надеюсь, что нет! — воскликнула Валери. — Робин не обыкновенный преступник. Его бегство, несомненно, задумано умными людьми, — людьми, умеющими предвидеть будущее и обладающими большой предприимчивостью.

Наступило короткое молчание, и затем Валери продолжала задумчиво:

— Знаете, Хюги, Робин Вейн благородная личность. Не всякий бы обвинил себя, чтобы спасти Лайлу от сплетен и скандала, который мог возникнуть в обществе из-за глупости людей. В его поступке есть что-то рыцарское. Жаль, что я не была с ним поближе знакома. Мне говорили, что он очень красив. Я видела однажды капитана Вейна и нашла его интересным.

Гревиль перебил ее:

— Моя дорогая девочка, не идеализируйте этого глупого Робина Вейна. Я не часто стараюсь оказать влияние на ваше отношение к людям. Но в данном случае, считаю необходимым вас предупредить. Основываясь на личном опыте, могу уверить вас, что Вейн совсем не мечтательный рыцарь без страха и упрека, за которого вы его принимаете. Мне известно, что он сделал однажды подлый позорный поступок, доведший до преступления и позора человека, которого все уважали и ценили.

Он колебался в течение минуты и затем добавил изменившимся голосом:

— Если бы я встретил Вейна где-нибудь у обрыва, то ощутил бы желание столкнуть его вниз.

— Хюги! — воскликнула Валери. Он чувствовал, что она глядит на него, но не попытался изменить выражение ненависти и горечи на своем лице.

Много времени спустя Валери вспомнила о дикой злобе, сверкнувшей в его глазах, когда он проговорил «столкнуть вниз».

В течение некоторого времени они ехали молча. Потом Гревиль попросил Валери свернуть на боковую извилистую дорогу, ведущую к небольшой лужайке, окруженной сосновыми деревьями.

— Вал, если что-нибудь случится со мной — у меня нет сейчас основания бояться скоропостижной смерти, сумасшествия или какого-нибудь другого несчастия в этом роде, — но если я внезапно умру, то не оставайтесь жить с Лайлой. Я хочу, чтобы вы поехали в Париж к тете Гонории. Знаю, вам не улыбается мысль жить со старухой, но она очень умна, и у нее благородное сердце. Дайте слово, что исполните мою просьбу.

В глазах Валери был виден испуг. Схватив его руку, она обвила ее вокруг своей талии и прижалась к нему; спрятав лицо в складках его пиджака, спросила:

— Хюги, в чем дело? Вы когда-то посвящали меня в свои неприятности. Я никому не сказала ни одного слова о Лионском договоре, над которым вы работали ночи напролет, когда я случайно прочитала одну из бумаг, и вы объяснили мне необходимость держать все прочитанное в тайне. Я умею хранить секреты, мой дорогой. Расскажите, в чем дело, я чувствую всем своим сердцем, что у вас большое горе. Конечно, я даю вам слово жить с тетей Гонорией, хотя гораздо охотнее поселилась бы с Лайлой. Таково ваше желание, и я его исполню. Скажите, почему вы так несчастливы? В прошлом году, до моей поездки за границу, у вас часто бывал огорченный вид, но никогда вы не казались таким убитым, как сейчас. Если вы откроете мне свою душу, вам станет легче. Ведь я так сильно люблю вас и готова на любую жертву, чтобы помочь.