Среди самых внимательных его слушателей был варяжский князь Хрёрек, с которым Велем впервые повстречался в вечер своего приезда, у подножия Дивинца. Датчанин, правда, не так был поражен, как ладожане, поскольку видел в своей жизни немало больших городов в земле франков, фризов и британцев и сам держал в руках немало дорогих, искусно сделанных вещей. Но рассказы о богатстве греческих земель ему были весьма любопытны, и он задавал вопросы, до которых никто из ладожан не додумался бы. Например, о том, каковы законы Корсуня касательно торговли и какие отношения с греками у киевского князя Аскольда, с людьми которого Велем ездил.

Насчет этого Велем был осведомлен довольно давно, еще со времен свадьбы сестры Дивляны. Лет семнадцать назад князь Ульв Зверь, в полянской земле известный под именем Дир,[36] уже немолодой и ослабленный старыми ранами, заключил с греками договор, по которому получал право свободно торговать в Корсуне и Миклагарде, а взамен обещался не пропускать во владения греческого кейсара разбойные дружины руси. Русь там очень хорошо знали: не раз многочисленное войско приходило даже под стены самого Миклагарда, и бывало, что только чудо спасало греческие города от полного разграбления. Сам Ульв Зверь когда-то был под Миклагардом в составе такой дружины. Дать подобное обещание он мог довольно спокойно: в Альдейгье, которая когда-то служила опорой русских дружин в земле Гардов, теперь правили местные старейшины, и они же приложат все усилия, чтобы русь не прошла вверх по Волхову. Вскоре после заключения этого договора Дир умер, ему наследовал пятнадцатилетний Аскольд, подтвердивший условия договора. Взамен греки пообещали оказывать ему поддержку в борьбе против хазар.

— Значит, конунг Аскольд, муж твоей сестры, имеет обязательства не пропускать дружины викингов в греческие земли? — уточнил Хрёрек, когда они, уже ближе к утру, сидели у Домагостя и распивали в честь нового солнца привезенное Велемом греческое вино из новых стеклянных кубков.

— Да. И мы, когда выдавали за него нашу сестру, пообещали не пропускать викингов через наши земли, насколько это будет в наших силах. Зато взамен он пропускает нас через свои земли, если мы хотим торговать с греками. Поначалу Аскольд хотел, чтобы мы продавали наши товары в Киеве и там же получали взамен греческие от его купцов, но и мы не на репище найдены! — Велем ухмыльнулся. — И так мы ему и его людям куниц дешевле отдаем, чем прочим.

Хрёрек еще некоторое время многозначительно смотрел на него, будто ожидал продолжения. Неизвестно, понял ли Велем, о чем тот молчит, но ничего не сказал. Тогда Хрёрек тряхнул головой:

— Как я понял, ты убедился, насколько выгодно сбывать ваши меха на греческих торгах. Ты ведь был бы не прочь следующим летом повторить этот поход?

— Я-то был бы не прочь, но за год не наберем столько, чтобы был смысл ехать в такую даль. Там на порогах-то печенеги. Были козары в силе, говорят, тогда их в кулаке держали. А теперь носятся по полю, орава дикая, и управы на них нет. Зазеваешься — к грекам поедешь не как прежде, купцом богатым, а рабом с веревкой на шее.

— Выгоды нигде не даются без риска. Но ты ведь человек отважный и дельный, я это сразу понял.

— Вроде понимаем, за какой конец ложки браться. А тебе к чему? — Велему хватало ума понять, что льстить за просто так никто не будет.

— Я уже говорил твоему отцу и прочим достойным мужам об одном деле…

— Каком? — Велем обернулся к Домагостю, и тот кивнул.

— Можно за одну зиму набрать столько мехов, чтобы имело смысл ехать в Корсун. Здесь кругом живет много племен, богатых мехами, а отважный человек с хорошей дружиной сумеет эти богатства взять, не понеся больших потерь.

— Ратью идти предлагаете? — Велем быстро ухватил суть. — Ты пойдешь? А людей у тебя сколько?

— У меня всего двадцать человек, но Вестмар Лис дает сорок. Я так понял, что и жители Альдейгьи охотно примут участие, если у них будет достойный, знатный, отважный и удачливый вожак.

При этом Хрёрек выразительно смотрел на Велема, предлагая ему угадать остальное.

— Это я, что ли?

— На тебя, сыне, теперь все люди смотрят, — подтвердил Домагость. — Тебе верят. Народ и раньше до серебра охоч был, а теперь твоих рассказов наслушался, гостинцев нагляделся… В шелка одеться каждый не прочь. Если кликнешь охотников — найдутся.

— А ты, батя, что об этом думаешь? — Велем еще не привык у себя дома самостоятельно принимать такие важные решения и больше полагался на ум и опыт отца.

— Лют Кровавый дань собирал — у него дружина была копий в шестьдесят всего.

— Но у него договора были насчет дани.

— И у нас будут. Только на первый раз шести десятков мало. Но мы побольше наберем. Мы тут уже потолковали без тебя… Решай, сыне. Будет воевода, будет и войско.

— А все мелочи мы обсудим, — добавил Хрёрек. — Я имею опыт такого рода походов. Но сначала мне хотелось бы обговорить с тобой еще одно дело, решить которое можешь только ты.

Намекнув Велему, что он, Хрёрек, может быть ему очень полезен, датский конунг наконец завел речь о собственном деле, надеясь, что теперь Велем охотнее пойдет ему навстречу. Дело касалось Ложечки, которую, как оказалось, звали вовсе не Ложечка, а Дарфине, дочь Мугрона из рода Уи Фланнакайн. Услышав об этом впервые, Велем не так чтобы удивился. Он давно подозревал, что его Ложечка — не простая девушка и рода не низкого. Об этом говорило все: изящное сложение, выражение красивого лица, полное достоинства и смирения одновременно, сдержанность, живой взгляд. Недаром же он когда-то сам хотел на ней жениться. Он и теперь в глубине души считал, что она ничем не уступает Остряне, кроме чужой веры, которая никогда не позволила бы ей занять достойное положение среди ладожских женщин. Но раз так, справедливость требовала дать ей жизнь получше, чем мог предложить он. Иногда случается, что люди королевской крови попадают в рабство, но боги обычно заботятся о том, чтобы вернуть им свободу и прежнее положение. А вся история Ложечки ясно свидетельствовала, что, несмотря на трудную судьбу, боги на ее стороне.

Спор вышел только о цене. Велем запросил три гривны серебром. Это была обычная цена за молодую рабыню знатного рода, но Хрёрек, стесненный в средствах, все же предпринял попытку поторговаться.

— Но ты же купил ее за деревянную ложку! — взывал он к совести продавца, уже знакомый с ладожским преданием. — Я точно знаю, Вестмар Лис подтвердил!

— Я за ложку робу покупал! — втолковывал ему Велем, дивясь, что такой знатный и опытный человек не понимает столь очевидную разницу. — А ты жену для сына родного берешь! В таком деле скупиться — что против ветра мочиться, сам же останешься… понимаешь как. Жену дешевую искать — себя самого ценить недорого. Вон, я в Свинеческе знаю мужика одного, Синельва. Он тоже себе все жен по дешевке берет, потом откормит немного и продает подороже. Но кто он и кто ты!

— Я не собираюсь продавать Дарфине!

— Да пойми же ты — чем дороже даешь за жену, тем больше чести тебе же! А то всю жизнь попрекать будут люди, что женился на робе ценой в полгривны! Ты же сыну своему позора не желаешь, вот и взять за него должен не робу, а жену знатную, со всей честью и с приданым. Ты даешь три гривны, и я ее объявляю свободной. Но у нее тут родни нет, идти ей некуда, пусть она еще в нашем роду поживет. А как из похода вернемся, дашь мне выкуп как за невесту. Ну, куниц два сорочка и две девки-робы, пожалуй, хватит. Или две коровы, если скот захватим. А что ты рот открыл? Мне же еще ей приданое давать! Это во сколько же мне моя прошлая доброта обойдется?

— Ты хочешь сделать так, будто мой Хакон женится на женщине из твоего рода!

— А уже никак иначе! — Велем развел руками. — Она к нашей печи, к нашему хлебу была допущена и три года его ела, да мать курицу домовому давала, когда я ее приволок, чтобы новая девка в дому прижилась. Она в род принята, только была принята как роба, а отдавать будем как свободную. Чтобы она стала свободной, ты мне сейчас платишь три гривны. А за ее честь платишь выкуп, и пусть твой Хакон женится на здоровье и детей плодит. Но тогда уж их детьми рабыни никто не назовет!

Вероятно, Хрёрек считал, что Велем излишне все усложняет и вводит его в неумеренные расходы, но старейшины Альдейгьи смотрели на него со снисходительным упреком, как на дурня, который изо всех сил противится устройству собственного счастья. Здесь считали, что так надо. И хотя Хакон собирался жить с Дарфине в Коннахте, где никто ничего не знает про липовую ложку, курицу в жертву домовому и все прочее, досадные случайности следовало по возможности предотвратить. Ему ведь уже рассказали, как Велем был вынужден выйти на поединок божьего суда и защищать явную ложь, потому что на свадьбе кривичского князя Станислава вдруг выскочил, как тролль из-под земли, торговец рабами Грим, хорошо помнивший, сколько взял недавно за эту вот княжью невесту…

— Но правильно ли я понял, что ты готов… Ты ведь сказал «после похода»?

— Да. — Велем кивнул. — Нам сами боги знак подают. Вестмар в тот раз три десятка пленниц привез, всех отправил за тридевять земель, одну оставил. Ту самую, которая была тебе нужна. Тебя любят боги, ты — удачливый. И уж коли ты этот поход придумал — тебе повезет.

— Это ты у нас удачливый, сыне! — Святобор похлопал Велема по спине. — Ведь ты на липовую ложку выменял девку, которая три гривны серебром стоит, два сорочка куниц и еще две робы молодые! Счастливый и в море сыщет! Тебе повезет. А мы уж следом поедем…

Весь остаток праздников, переходя из-за одного стола за другой, воеводы и старейшины обсуждали предстоящий поход.

— Нападало много снега, на реках встал крепкий лед, — говорил Хрёрек, который все успел подробно обдумать. — Мои люди хорошо умеют ходить на лыжах, а груз мы можем перевозить в санях. Даже если не хватит лошадей, люди сами могут везти небольшие сани. Питаться мы будем дичью, поэтому можно припасов почти не брать и не возить лишнего груза. Вы говорили, что народ чуди живет в селениях на берегах рек?